Назад к ЭВМ (СИ) - Наумова Анна. Страница 15

— Чего такой кислый? Варить поможешь?

— Чего варить? Сгущенку? Нет, спасибо. Я вчера попытался сварить, банка так рванула! Та девчонка с первого курса чуть заикаться не начала. Теперь со мной не здоровается, только зыркает недобро. Вари сам, без меня. А я попробую.

— На кухню пошли, тормоз! Я джинсы хочу сварить. Сегодня сгущенки нет. Арсен, кстати, завтра звал помочь. Может, шпротами поживимся.

Понятно. Валька решил по-своему кастомизировать подарок будущего тестя и сделать из обычных синих джинсов модную «варенку». Ладно, делать нечего. Все равно вечер свободен. «Варенку» я в общаге видел много раз на парнях и девочках, но сам процесс превращения гладкого однотонного денима в пятнистое нечто для меня оставался загадкой. Хоть посмотрю, как это делается.

На плите стояла огромная белая пятнадцатилитровая кастрюля — точно в такой же варила кукурузу на даче моя бабушка. А когда я был совсем маленьким, она в ней кипятила белье, периодически помешивая деревянной палкой. Для чего это делалось, я до сих пор не понимаю. Недостаточно было просто отжать? Серые пододеяльники не становились белее после кипячения. Может быть, это делалось для того, чтобы уничтожить каких-то микробов в ткани? Впрочем, в СССР было много всего, чего я не понимаю. Наверное, те, кто тогда жил, тоже понимали далеко не всё.

В кастрюле уже кипела вода, в которой была разведена хлорка. Запах был тот еще. На кухне, кроме нас, никого не было. Оно и понятно — все студенты разбежались, не желая вдыхать малоприятный аромат. Со слезящимися глазами я слушал Валькины инструкции. Итак, чтобы получить максимальный эффект «варенки», нужно было хорошо скрутить и смять джинсы, завязать несколько крепких узлов и сильно перетянуть веревкой. А потом — кипятить около двадцати минут. Если же нужно было просто чуть осветлить джинсы, достаточно было просто бросить их в воду и периодически помешивать специальными деревянными щипцами. Можно было еще добавить соды и потереть нужные места пемзой. Каждый выбирал то, что ему по душе. В итоге получались интересные разнообразные узоры.

Чтобы поскорее избавиться от навязчивого запаха хлорки, я по-быстрому помог Вальке навязать узлов, перетянул обе пары джинсов веревкой, забросил в кастрюлю и сбежал обратно в комнату, вытерев рукавом отчаянно слезящиеся глаза. Уже в комнате я плеснул себе несколько раз в лицо водой из рукомойника и хорошо вытерся висящим рядом полотенцем. Ну, вроде полегчало, хотя морда по-прежнему красная. Ощущение такое, что я плакал несколько часов подряд. Нет, таскать ящики в подвале у Арсена было явно легче. А Валька остался на кухне тереть колени джинсов пемзой, чтобы придать им еще более светлый вид.

Примерно через час Валька вернулся с таким же красным лицом, как и у меня, испуская тот же едкий запах хлорки. Джинсы остались сушиться на веревке в душе. Хорошо, что он их сюда не принес, а то пришлось бы спать с открытыми окнами. Эксперимент юного стилиста прошел, кажется, удачно. Завтра посмотрим на результат. По привычке напевая себе что-то под нос, на этот раз — совершенно мне незнакомое, товарищ предложил по традиции махнуть стаканчик.

— Сейчас Ленька зайдет! — добавил он. — Ему родители из деревни вяленого мяса прислали и самогонки. Забили кабанчика. Эх, хорошо тем, у кого родители в деревне. Всегда выручат натурпродуктом. Это нам, городским, только бычки в томате достаются.

Сегодня я отказался от участия в посиделках. Не было настроения. Да и как-то чересчур быстро я влился в студенческую жизнь. Так можно и совсем привыкнуть к ней. Нет, это Леньке с Валькой можно просто ходить на пары, гулять с девочками, отжигать на дискотеках, варить джинсы, пить самогон и все, что вздумается. Я же здесь не просто так. Я — не такой, как они. Они живут своей обычной жизнью, а я тут — в гостях, и у меня есть миссия — разобраться в гибели своего двойника, ну и, разумеется, понять, как вернуться домой. И кажется, между этими задачами есть пока непонятная мне связь, которую мне нужно установить, если я не хочу задержаться тут еще на несколько лет и воочию увидеть развал СССР.

Поэтому я просто выпил свежезаваренной «индюшки» и закусил ириской, от которой у меня тут же склеились зубы. Да уж, то ли я такое нежное дитя двухтысячных, то ли раньше из людей можно было делать гвозди. От хлорки меня мутит, конфету прожевать не могу. Права была мама: сладкое вредно для зубов. Кажется, те, кто выжил в общаге восьмидесятых, легко могли справиться с невзгодами, которые постигли страну в лихие девяностые.

Запах хлорки уже почти выветрился из комнаты. Валька с Ленькой продолжали негромко болтать. Из-за двери тихо доносилась какая-то песня, включенная на магнитофоне... Слышались гулкие шаги ребят, собиравшихся в душ на ночь глядя. Кто-то громко возмущался, почему его не пропускают в очереди. Тоже мне проблема — постоять полчаса… Меня вот домой в двадцать первый век не пускают, и неизвестно, когда вообще пустят. Где-то в современной Москве грустит без меня мой суперсовременный макбук, стоят два монитора, уютное кресло с поддержкой спины. Родители, уже, наверное, сошли с ума от переживаний. Про бабушку я даже думать не хочу: наверное, уже попала в больницу от переживаний и оттуда записывает мне видео-кружки с надеждой, что я отвечу.

Мой тренер по плаванию, наверное, кроет меня последними словами за то, что я уже неделю не хожу на занятия. Надо бы вспомнить хотя бы упражнения на растяжку и сухое плавание и делать, чтобы не растерять форму. Я еще молчу про работу: вместо ежедневных рутинных задач, верстки экранов, написания кода, созвонов и обсуждений я слушаю нудные рассказы Сталины Дмитриевны про деятельность Александры Коллонтай и учу никому не нужные даты съездов, чтобы не быть отчисленным и не вылететь из общежития. В конце октября я должен был выступать с докладом на конференции айтишников в Иннополисе, под Казанью. Наверное, организаторы так и не получили мою презентацию со слайдами и уже нашли кого-то другого на мое место.

Слушая фоном болтовню друзей на обычные пацанские темы, я лежал на своей кровати, сложив руки на груди, и думал. Итак, подошла к концу первая неделя моего пребывания в новом старом мире. И все, что мне удалось разузнать — это то, что случилась авария, в которой погиб мой двойник, а его тело загадочным образом исчезло. Кому могло понадобиться тело парня, попавшего в аварию? Кто хотел его похитить? Может быть, кому-то нужно было скрыть любые следы?

Я даже вздрогнул, представив себе, как выглядело тело Матвея после тяжелого дорожно-транспортного происшествия. Да уж, не хотел бы я оказаться на его месте. В задумчивости я рассматривал свои пальцы, вроде бы — хорошо знакомые, но вместе с тем — какие-то чужие. Неужели я был таким? Меньше волос на руках, кожа немного белее, не такая смуглая. Борода, хоть и растет, но не такая густая. Такая же борода, растущая неравномерно, островками, была и у меня в ранней юности. С возрастом моя борода стала жестче и гуще.

За время, прошедшее со дня моего двадцатилетия, я уже привык каждый день видеть татуировку на руке и последние несколько дней постоянно удивлялся, что ее нет. Нет и небольшого шрама на указательном пальце правой руки. Так выглядел и Матвей Ремизов до того дня, как с ним произошла трагедия. Ни синяков, ни порезов, ни переломов. Мой живой и здоровый двойник, который мог прожить еще больше пятидесяти лет. У него было точно такое же тело. Почему-то мы были похожи друг на друга больше, чем братья-близнецы.

Внезапно на меня нашло озарение. Я понял, куда исчезло тело Матвея из морга. От неожиданной догадки я даже подскочил на кровати и стукнулся головой о книжную полку, уронив пару томиков с сочинениями Жюля Верна. Отгадка лежала на поверхности. Как же я раньше не сообразил?

Не «точно такое же», а «то же самое» тело. Я в нем находился. Тело Матвея Ремизова исчезло ровно в тот момент, когда я неожиданно для себя совершил прыжок в восьмидесятые.

Глава 8

Ключ к разгадке