Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 11
Горизонт был чист, поэтому я повел джонку сразу к Порт-Артуру. Утро было чудное. Небо чистое, ветер стабильный и силой балла четыре, море с низкой волной и голубой водой, несмотря на название Желтое. Светло-коричневый цвет у него только возле Тяньцзиня, где впадает мутная река Хайхе. Мое судно, получившее традиционное для меня в Китае название «Мацзу», плавно и легко шло к порту назначения.
Вскоре мы приблизились к мысу Лаотешань, крайней юго-восточной точке полуострова Ляодун, после чего пошли на удалении около мили от берега, чтобы при взгляде с востока, где могли быть японские корабли, сливаться с ним. С полуострова Тигровый хвост нас видели хорошо, как и мы батареи на вершинах прибережных холмов, с первой по одиннадцатую, кроме второй, третьей, шестой и седьмой, которые были в глубине. После пятой поджались еще ближе к берегу, потому что там начинались минные поля. Я выставил на баке впередсмотрящего. Мины были якорные, и их постоянно срывало приливно-отливным течением. За каждую выловленную и уничтоженную дрейфующую власти Порт-Артура платили охотникам, как их называли, по двадцать пять рублей. Некоторые из них успевали получить деньги при жизни. Мористее был фарватер между тремя минными полями для кораблей с большой осадкой, который считался секретным, не знаю, правда, для кого. Безалаберность царской контрразведки поражала особенно в сравнение со сверхбдительной советской. И ведь один народ, не ведающий золотой середины.
12
Найти покупателей на муку оказалось нетрудно. По пути в гостиницу «Таврида», где собирался провести остаток дня и ночь, я заглянул в пять частных пекарен и проинформировал, что утром в Торговом порту будет распродажа оптом американской пшеничной муки хорошо качества, привезенной из Чифу, по цене три с половиной рубля за пуд, что примерно на четверть дешевле, чем у интендантов, и в два раза дороже, чем в Чифу. Приезжать со своей тарой. С хозяином ближней договорился, что за небольшую плату подгонит на время свои большие весы. Денег на покупку собственных у меня не осталось, вложил все в товар.
Господин Милиоти встретил меня, как родного. У него остался всего один жилец — геолог Раставин, молодой, суетливый и чрезмерно важный, как чиновник высокого ранга, прибывший с секретной миссией, а на самом деле, чтобы исследовал на полуострове месторождения железной руды. Ранее мы с ним встречались пару раз в коридоре и раскланивались, не проявляя желание познакомиться.
Вечером я пошел в трактир «Самоедов» поужинать по-человечески, то есть с приличным немецким пивом. Там меня и прихватил важничающий геолог. Впрочем, на этот раз он был простецким парнем, душа и карман нараспашку. Есть такие люди, называю их неэтническими китайцами, для которых ты ничто, если не нужен, и наоборот. Во втором случае вылижут тебя так тонко, что искренне подумаешь, а не ошибался ли ты раньше на их счет⁈ Вот и геолог Раставин Михаил — «Можно просто Миша!» — вдруг осознал, что я самый приятный человек на планете Земля и двух соседних, и решил со мной поужинать и распить бутылку водки. Я не стал отказываться. Любопытно было, что ему надо от меня, не богатого, не знатного, не чиновника и прочего множества «не».
После третьей рюмки водки, причем не дешевой «казенки», она же «красноголовка», названной так из-за красной крышечки, бутылка которой емкостью в шестьдесят одну сотую литра стоила сорок копеек, а «белоголовки» двойной очистки по шестьдесят копеек плюс накрутка трактира, Раставин решил, что я прогрет достаточно, и поделился последними новостями с фронта:
— Ходят слухи, что японцы прорвали нашу оборону у Кинчжоу и скоро будут в Порт-Артуре.
— Всё возможно, — равнодушно ответил я.
Перипетии Русско-японской войны я знал плохо, в основном печальную военно-морскую часть из романа Новикова-Прибоя, но помнил, что Порт-Артур продержится долго и русская эскадра будет расстреляна японской сухопутной артиллерией в гавани. Пока до этого далеко во всех смыслах слова. Гавань, конечно, уже обстреливали несколько раз, но с моря. В любом случае у меня есть «европеизированная» джонка, на которой в любой момент смогу покинуть город.
— Ты говоришь так спокойно, точно не боишься погибнуть или попасть в плен! — удивился просто Миша.
Тут он попал в точку, даже не подозревая об этом. Я уже настолько привык к своей неистребимости, что чувствую себя тараканом и предположения о возможной гибели воспринимаю с ухмылкой.
— В плен точно не попаду. Как только японцы подойдут к Порт-Артуру, умотаю в Чифу или Тяньцзинь, — сказал я.
— А в ближайшее время не поплывешь? — спросил Раствин.
Тут я и догадался, почему вдруг стал интересен ему.
— Когда привезенную муку продам, — отвтеил я и уточнил: — Может, завтра вечером, может, послезавтра.
— Возьмешь меня с собой? — попросился он.
Не был бы он ранее таким выпендристым, перевез бы бесплатно, а за гордыню надо платить, причем дорого.
— У меня не пассажирское судно, — как бы не въехав, отказал я.
— Я заплачу десять рублей, — предложил он и, не заметив радостного блеска в моих опьяневших глазах, удвоил сумму.
— Двадцать пять, — потребовал я.
Миша Раставин облегченно вздохнул (видимо, предполагал более высокую цену) и сделал красивый жест:
— За ужин плачу я!
И таки заплатил, и мы даже в обнимку, как два другана, допетляли до гостиницы, где разошлись по своим номерам.
Утром я контролировал продажу муки с джонки. На причале рядом с ней стояли большие весы, которые владелец называл немецкими амбарными. Я их знал по предыдущей эпохе, как весы Квинтенца или десятичные, потому что отношение груза к гирям было десять к одному. На предоставленных мне можно было взвесить за раз до семи пудов. Пятеро хозяев пекарен, узнав, сколько всего привез муки, поделили ее поровну. Все понимали, что этот товар будет только дорожать. Мои матросы переправляли грузовой стрелой бочку с мукой из трюма на причал, где содержимое ее пересыпали деревянными чашами в мешки, принесенные покупателями. Набрав два, взвешивали и передавали покупателю, который грузил в арбу или на ослов. Я подсчитывал сумму и получал деньги.
Занят был не сильно, поэтому обратил внимание на приличного сухощавого господина лет двадцати семи, обладателя аккуратной темно-русой бородки и еле заметных тонких усиков под длинным носом, который опирался, как на трость, на сложенный черный зонт, хотя день был сухой, ни намека на дождь. Он явно желал пообщаться со мной, но стеснялся помешать торговому процессу, ждал, когда освобожусь.
Я подумал, что хочет прикупить мешок муки, и спросил:
— Вам что-то надо от меня?
— Извините, что отрываю от важного дела, но мне сказали, что вы приплыли из Чифу и собираетесь туда вернуться… — преодолев смущение, начал он.
— Да, а что? — перебил я.
— Не могли бы вы захватить нас? — поинтересовался он. — Мою жену, меня и двоих наших маленьких детей. Мы заплатим вам столько же, сколько китайцам, по пятьдесят рублей за взрослого и двадцать пять за ребенка. С русским человеком нам будет спокойнее.
Надо же, я вчера перед сном подумал, не заняться ли перевозкой пассажиров в Чифу, а оказывается, эта услуга уже существует и даже имеет твердый тариф, и хитрозадый просто Миша Раставин, воспользовавшись моей неосведомленностью, объегорил меня на двадцать рублей минус ужин! Наверное, это мне обратка прилетела за то, что поимел непроинформированных китайцев, когда покупал и ремонтировал джонку.
— Могу взять, — согласился я, — но вы понимаете, что у меня грузовое судно, никаких удобств?
— Как-нибудь потерпим сутки! Лишь бы выбраться из этого ада! — радостно заулыбавшись, произнес мужчина, после чего уточнил: — Нам сказали, что именно столько добираться до Чифу.
— Если будет дуть ветер и ничего не случится, — уточнил я.
— Да-да, я понимаю, — сказал он и спросил: — А еще кого-нибудь можете взять? Наши соседи, приличные люди, муж горный инженер, тоже хотят уплыть.