Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 115

— Это зависит от расположения, кто будет соседями, будем ли мы строить или кто-то другой… — начал он штыбовать мне уши.

— Назовите вилку от и до, — оборвал я.

— Две тысячи франков и выше. Это вам придется обсудить в нашем главном офисе в Женеве, — сообщил он.

— Какие номера у этих участков? — показал я на два примерно посередине поселка.

— Семь и восемь, — ответил он, после чего назвал адрес офиса и пообещал позвонить туда, предупредить о нашем приезде.

Главный офис «Женевской строительной компании» располагался в двухэтажном здании в итальянском стиле на берегу Роны. Кабинет директора Роберто Мойера, к которому сразу проводили меня, был на втором этаже. Вероник оставил в кофейне неподалеку, иначе, как я понял, деловой разговор не получится, всё внимание будет направлено на нее. Швейцарки, как и француженки, в лучшем случае, всего лишь симпатичные, до русских девушек им далеко.

Большой кабинет был обставлен богато и со вкусом. Директору немного за пятьдесят, полноват, лысоват и, хотя внешне походил на итальянца, неэмоционален. Одет в белый костюм и рубашку и красный галстук-бабочку. Поздоровавшись, сперва посочувствовал мне, что приходится ездить по такой жаре, а на улице было градусов тридцать пять. Поскольку в кабинете было всего-то около тридцати, он имел на это право.

— Видите ли, именно сейчас дом не нужен мне. Собираюсь переехать сюда года через четыре, но хотелось бы застолбить землю, — объяснил я. — Можно ли купить сейчас участки семь и восемь, а где-то года через три начать строительство, чтобы было закончено к июню четырнадцатого?

— Можно. Сейчас оплатите землю, ограждение ее, подведение коммуникаций, разработку проекта, закладку фундамента, а месяцев за десять-двенадцать переведете две трети суммы на наш счет в банке «Ломбар Одье и Ко», и мы начнем строительство. К вашему приезду дом будет готов, после чего заплатите последнюю треть, — подробно ответил Роберто Мойер.

— У меня счет в том же банке, — проинформировал я.

— Тогда совсем хорошо, — сказал он, после чего пригласил архитектора Леонарда Стахели — высокого мужчину лет сорока, который переставлял длинные ноги, как ножки циркуля.

Я объяснил, что мне надо: двухэтажный особняк с винным погребом, сухой кладовой, лёдником и прачечной в подвале, с кухней, столовой, гостиной, кабинетом, санузлом на первом и с пятью спальнями и еще одним санузлом на втором, а также гараж на три машины и над ним квартиру для слуг. Никаких архитектурных излишеств, в протестантском духе.

134

Эскизы были готовы через два дня. Мы с Вероник посмотрели их, внесли небольшие правки. Она попросила сделать окна большего размера, я потребовал увеличить гараж, расширить въезды в боксы и площадку перед ними. Видимо, архитектор слабо представлял, как управляют автомобилем. Их в Женеве не так уж и много. Город небольшой, старые улицы узкие, особо не погоняешь. После чего мы подписали договор, и я перевел первый транш в оплату за участки, подведение к ним коммуникаций и фундамент.

За день до того я побывал в банке «Ломбар Одье и Ко», где меня заверили, что у акционерного общества «Женевская строительная компания» прекрасное финансовое положение и уведомили, что я владею небольшим пакетом акций ее. Заодно я посмотрел, во что вложены остальные мои деньги. Доли были маленькие, поэтому список был длинным. Увидел в нем три химические компании: «Гейги», «Химический завод Сандоза», «Компания химической промышленности Базеля». Решил именно в них вложить деньги, полученные от продажи российских облигаций.

— Хотел бы увеличить свои доли в этих компаниях до девяноста тысяч франков в каждой. Пусть это будут портфельные инвестиции, — попросил я и объяснил: — За химией будущее. Это знакомая мне область. Я доктор химических наук.

Корсин Штайнер, с которым мы обсуждали это, посмотрел на меня с подозрением. В Швейцарии, как я узнал, доктором наук становятся годам к тридцати пяти, а чаще после сорока. Чтобы это случилось раньше, уезжают в Германию, Франции или Англию. Нет пророка в отечестве.

— Можете проверить, написав в Императорский Новороссийский университет, где в новом учебном году буду служить профессором на отделении химии, — предложил я.

— Нет-нет, я вам верю! — произнес старший специалист, но по лицу было видно, что обязательно проверит.

— Вы женаты? — спросил я, меняя тему разговора.

— Обручен, — ответил он.

— Не могли бы вы помочь мне и в личном деле? — обратился я.

— Если это будет в моих силах, — уклончиво ответил Корсин Штайнер.

— У меня регистрация брака в ратуше в следующую среду. Нужны два свидетеля. Не могли бы вы со своей девушкой стать ими? — попросил я. — С вашей стороны не будет никаких расходов. Я оплачу извозчика, который довезет вас обоих туда и обратно.

— Только регистрация в ратуше? — уточнил он. — Потому что я протестант. Неудобно будет присутствовать на венчании в храме другой конфессии.

— Только светская часть. Венчаться мы будем на родине, — заверил я

— Я поговорю с директором и со своей девушкой. Скорее всего, они не будет возражать, — согласился старший специалист.

Богатому клиенту надо помогать, поэтому в среду Корсина Штайнера отпустили на три часа с работы, когда к банку подъехал извозчик с его девушкой Манон — симпатичной, белобрысой, одетой в простенькое желто-зеленое платье, то есть явно из бедной семьи. Наверное, для нее выйти замуж за старшего сотрудника банка — предел мечтаний.

Процедура в ратуше — в старинном здании с открытыми арочными переходами между крыльями в самом центре Женевы — была короткой. Провел ее другой чиновник, толстый и потому важный или наоборот, в помещении побольше, чем у Флориана Куна, в котором было два стола. За вторым сидела секретарша — вобла, что в фас, что в профиль, но с красивым почерком. Прочитав короткую инструкцию, чиновник объявил нас мужем и женой, заставил расписаться вместе со свидетелями в книге регистрации и брачном договоре, составленном в двух экземплярах. Швейцарцы — люди предусмотрительные, поэтому при заключении брака надо выбрать одну из трех форм брачного договора на случай развода: имущество, нажитое в браке, делится поровну, а приобретенное ранее нет; общим становится всё или чье-то одно и потом делится пополам; каждый остается при своём. Я выбрал русский вариант — третий. Пусть думают, что Вероник — богатая невеста, а она делает всё, чтобы сохранить семью. Затем мы обменялись обручальными кольцами. Я надел жене широкое золотое, а она мне — серебряное узкое, как сейчас принято в России. Свидетелей и чиновника удивило, что на правую руку. Католики и протестанты носят обручальное кольцо на левой, а на правой после развода или овдовев. Секретарша заполнила от руки бланк свидетельства о браке — лист плотной бумаги размером сантиметров десять на пятнадцать. Текст был в красивой золотой виньетке. Этот документ нужен для венчания, если мы пожелаем. В отличие от России, здесь светский брак выше церковного, без первого второй недействителен. Все было так буднично, что я не поверил, что в очередной раз стал мужем.

Когда мы вышли во двор, Манон, сломав две спички от счастья, сожгла венок из флердоранжа, который был на невесте в момент бракосочетания — единственный ритуальной элемент, потому что платье было обычное, фата отсутствовала. У швейцарцев пока не принято швырять его в толпу на удачу, но считается, что сжегшая чужой скоро и сама примеряет. Женятся здесь поздно, когда добьются чего-либо. Видимо, девушка заждалась. При этом свидетели в два голоса пропели свадебный гимн, слов которого мы не знали.

Извозчик, нанятый за десять франков на полдня, отвез нас в ресторан отеля «Англетер». Там мы распили бутылку французского шампанского брют «Вдова Клико» под десертные закуски. Затем извозчик отвез Корсина Штайнера на работу, а его девушку домой.

Когда мы поднялись в номер, там на столе стояла корзина с цветами и карточкой от администрации отеля с пожеланиями долгой и счастливой семейной жизни. Понятия не имею, как они узнали, ведь мы никому не рассказывали. Увидев цветы, Вероник разревелась. Так понимаю, наконец-то поверила, что стала женой, что три года стараний в подвешенном состоянии не пропали даром, что участь средней сестры миновала ее.