Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 66

— Запросто, — пообещал я.

— Давайте вашу книжку для записей, — и объяснил коллеге: — Закрою ему второе полугодие. Он посещал мои лекции, работал в лаборатории.

— Он и на мои лекции ходил. Мы даже как-то поспорили по поводу ньютония. Молодой человек поддерживает теорию Менделеева, — припомнил профессор Петренко-Критченко.

— Наверное, он признает авторитет выдающегося ученого, — предположил профессор Петриев, заполняя перьевой ручкой с зеленым древком мою зачетку.

— Для меня авторитеты в науке закончились вместе с мухой Аристотеля, — признался я. — Действительно считаю, что так называемый ньютоний, который Менделеев разместил на нулевой позиции, существует. Доказать, как и он, не могу, чисто интуитивная уверенность.

На самом деле я наблюдал этот элемент в действии, иногда самому получалось использовать, но слепым невозможно объяснить, как ты видишь. Иногда мне приходит мысль, что электричество, суть которого так и не была разгадана даже в начале двадцать перового века — и есть одно из проявлений этого самого ньютония.

— А давайте и я вам зачту второе полугодие. Вы ходили чаще и демонстрировали более глубокие знания, чем остальные, — предложил профессор Петренко-Критченко.

Когда я пришел к инспектору физмата, чтобы заполнил графу по предмету общая химия за весеннее полугодие, тот произнес удивленно-иронично:

— Такими темпами вы университет закончите за год!

После чего выдал мне входной билет студента, в котором была моя фотография и записаны мои данные — ФИО, факультет, разряд, отделение, домашний адрес — и предупредил, что я должен иметь его при себе постоянно и показывать по требованию любого преподавателя или инспектора. Что-то я не видел, чтобы кто-то требовал его или проверял заходящих в университет. Второй документ, полученный от инспектора, был свидетельством на жительство, необходимое для предъявления в полицию, чтобы там изменили мой статус со штурмана на студента, и для приписки к призывному пункту. Ходить в эти заведения не обязательно. Сперва я отдал свидетельство дворнику, и через день мне его вернули, после чего отправил по почте в призывной пункт и через неделю получил в письме со штампом Военного министерства вместо марки. Теперь следующие четыре года меня не будут беспокоить вояки. После чего смогу продлить срок, если к тому времени не закончу университет. И так до двадцати восьми лет, после чего отсрочку не дают, а отправляют на службу, если выпадет жребий. В общем, все почти так же, как будет в СССР.

Казначей тоже удивился, но всего лишь хмыкнул и попросил, увидев сторублевку:

— А нет ли у вас купюры поменьше? Я сдачу не наберу.

— Нет, — ответил я и поинтересовался: — Много среди должников-студентов, которые хорошо учились, но никак не найдут деньги на выпускные экзамены?

— Конечно! Таких тьма! — радостно поведал казначей, словно от наличия должников зависело его личное благосостояние.

— Давайте помогу четверым, по двадцатке каждому, и сдачи сразу хватит, — предложил я.

— Как прикажите, — с долей огорчения произнес он. — Сказать им, кто оплатил, чтобы вернули долг по возможности?

— Ни в коем случае, — отказался я.

Это будет мой подоходный налог с украденного в ювелирном магазине.

71

Старший клерк одесского отделения банка «Лионский кредит» месье Бошен, как обычно, одетый с иголочки и наодеколоненный из бачка, рванулся ко мне, завидев входящим в операционный зал. Может быть, подвиг его к этому черный портфель в моей руке, явно не пустой. Кто к нам с деньгами придет, тот лучше татарина.

После обмена приветствиями, он сообщил:

— Из нашего парижского отделения пришло сообщение, что вы открыли там солидный счет во франках и что будете управлять им отсюда.

— Да, недавние события в Одессе навели меня на мысль, что не помешает разложить яйца по нескольким корзинам. Я закрыл счет в одном из российских банков и большую часть денег перевел в Париж. Остальные хочу поместить в вашем отделении, но не на бессрочный счет, а вложить в ценные бумаги. Надеюсь, вы поможете мне сделать правильный выбор, — объяснил я цель своего визита.

— Буду рад! — заверил он. — Как бы вы хотели разместить их: под небольшой процент, но с высокой надежностью, или предпочитаете получить как можно больше дохода?

— Надежность для меня на первом месте, — ответил я.

— Тогда лучше всего купить государственные облигации. Мы сейчас помогаем российскому правительству разместить внутренний пятипроцентный займ на сорок девять лет от двенадцатого марта этого года. Выплата по купонам два раза в год. Предложение уже само по себе очень выгодное, но для более быстрого размещения сейчас действует дисконт в четыре процента, то есть купите их дешевле, тем самым повысив доходность. Есть номиналом в сто, двести, пятьсот, тысяча и пять тысяч рублей, — рассказал месье Бошен.

— Я смогу быстро продать их, если вдруг потребуются деньги? — поинтересовался я.

— Конечно. Мы выкупим их в любое время, но стоимость может отличаться от номинала, как в сторону уменьшения, так и увеличения. Если не произойдет ничего чрезвычайного, как события этого лета, то колебания незначительны, в пределах пяти процентов, — объяснил он.

Видимо, поэтому и продают сейчас облигации с дисконтом. Я знал, что бардак скоро закончится, и следующий форс-мажор наступит через девять лет, когда начнется Первая мировая война, а полный мажор — еще через три года.

— Если куплю их сейчас, то через месяц получу по первому купону? — уточнил я.

— По первому уже не успеете, осталось меньше месяца до погашения его. Если бы купили на двенадцать дней раньше, то получили бы за последний месяц, — ответил старший клерк. — Также и вам будет заплачено за следующий купон, если решите продать раньше погашения, за прошедшую часть полугодия.

Я прикинул, что деньгами в одесском отделении можно и рискнуть. Чем будут лежать без дела на текущем счете под два процента годовых и приносить доход французскому банку, лучше помогу императору всея Руси. Тем более, что облигации на сто тысяч будут давать две с половиной тысячи каждые полгода. Столько пока не трачу, как ни стараюсь.

— Пожалуй, куплю двадцать пятитысячных облигаций, — решил я. — Есть у вас столько?

— Конечно, — подтвердил месье Бошен. — Хотите получить на предъявителя или именные? В первом случае вы сможете расплачиваться ими так же, как кредитными билетами. Во втором придется идти в банк или отделение казначейства.

Вопрос, конечно, интересный. Если бы знал, что облигации будут действительны все сорок девять лет, то оформил бы на предъявителя. Чем черт ни шутит, глядишь, в следующей эпохе пригодились бы, если перекинет в будущее. Однако мне известно, что через двенадцать лет они превратятся в разрисованные фантики.

— Оформим именные, — сказал я.

— Подобрать номера по порядку? — задал он следующий вопрос.

— Желательно, — ответил я, хотя разницы не видел.

— Будете хранить их у нас? — уточнил старший клерк.

— Нет, у меня дома отличный несгораемый шкаф. К тому же, они именные. Как понимаю, никто другой не сможет продать, — без колебаний заявил я.

Принесенные мной деньги проверили только на подлинность. Я был готов, что сторублевки объявят находящимися в розыске, и придумал легенду о выигрыше их в карты у случайного попутчика в поезде. Оказалось, что французский банк абсолютно не интересуют проблемы банковского дома Бродского, как, наверное, и любого другого российского. Где клиент взял деньги, им все равно, лишь бы принес много.

Мои облигации начинались с номера триста двенадцать тысяч семьсот сорок три. На лицевой стороне на серо-зеленоватом фоне с красными цифрой пять и символом процентов и ниже цифрами года — тысяча девятьсот пять — дана черным цветом разными шрифтами информация на русском языке, а на обороте на бледно-желтом поле — на французском. К каждой прилагался лист таких же цветов и с короткой информацией о займе и девятнадцатью отрывными купонами под порядковыми номерами. Первые были отрезаны. Через девять с половиной лет по предъявлению облигации получил бы следующий лист с двадцатью купонами, но надеюсь, что успею продать их хотя бы на год раньше.