Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 82

— А исполнительница главной роли⁈ Разве не красавица⁈ — удивилась она.

— Не мой типаж, крикливо-броская, — объяснил я.

— Не понимаю я вас, мужчин. На вашем месте я бы все отдала, что завоевать ее, — заверила она.

Самые щедрые — те, у кого ничего нет.

— И зачем⁈ — в свою очередь удивился я. — Чтобы убедиться, что у нее тоже вдоль, а не поперек⁈

Стефани поняла не сразу, а потом, сдержав смех, выдала комплимент:

— Ты пошляк! — и на всякий случай подсластила: — Но остроумный.

Приехав ко мне домой, она отправилась принимать ванну, а я — в кабинет, где, пока не ушли мысли, отстукал с массой ошибок (все равно откорректируют и перепечатают) свои впечатления о пьесе и ее театральном воплощении, закончив выводом, что Бернарду Шоу незачем было тягаться с Зигмундом Фрейдом, потому что тот тянет от себя.

Занятия в университете начались в понедельник шестнадцатого января. После третьей лекции я зашел в кассу, чтобы оплатить второе полугодие. Там было пусто. Начиная со второго семестра учебы в университете, студенты не спешат расставаться с деньгами. Кроме восьми обязательных, я оплатил те же, что и в прошлом полугодии, а из «химических» только за агрономическую, хотя до поступления посещал лекции весеннего полугодия. Преподававший ее, заслуженный профессор Петр Григорьевич Меликов не проявил инициативу, а я не стал навязываться.

Закрывая мне осенний семестр, он удивился, увидев, что дополнительно изучаю необязательные «агрономические» предметы:

— Собираетесь посвятить себя сельскому хозяйству?

— Пока нет, но кто знает, как жизнь повернется⁈ — ответил я, помнивший, какую важную роль играло сельское хозяйство в предыдущие тысячелетия. — Лишних знаний не бывает, их может только не хватать.

— Как я с вами согласен! — воскликнул он. — Я вот тоже собирался посвятить свою жизнь чистой химии, кислотам, но, благодаря тому, что изучал еще и агрономию, получил сравнительно быстро место экстраординарного профессора из-за внезапной смерти предшественника. Других кандидатов под рукой не было, а я числился на кафедре приват-доцентом.

После того, как казначей подсчитал общую сумму, оказавшуюся намного меньше, чем за осеннее полугодие, я спросил:

— Картузов, студент с юридического, заплатил уже?

— Нет-с! Они всегда платят с задержкой! — язвительно ответил он.

— Оплачивает восемь обязательных предметов? — продолжил я проявлять любопытство.

— Куда ему больше⁈ — усмехнулся казначей.

— Посчитайте, сколько он должен за лекции и сдачу экзаменов, и приплюсуйте, — попросил я.

— Как прикажете-с, — согласился он. — И не говорить, от кого?

— Ни в коем случае! — потребовал я и объяснил шутливо: — Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, а если сохранится в тайне, то, может, проскочу!

На самом деле Игнату Картузову я отстегнул малость за наводку на Бессарабско-Таврический банк. Мы пересечемся в четверг во дворе, когда буду возвращаться в главный корпус на лекцию по электричеству. Это сейчас отдельный курс физики. Картузов курил в компании однокурсников, но оставил их, чтобы поздороваться со мной, перекинуться парой слов.

На чисто риторический вопрос «Как дела?» Игнат ответил подробно и хвастливо:

— Во время каникул устроился охранником в одну политическую организацию. Им сам император покровительствует. Платили по три рубля в день, как во время погрома. Я приглянулся, пообещали взять к себе, когда окончу университет, и, ты не поверишь, оплатили за меня весь семестр и сдачу экзаменов. Я был уверен, что не смогу закончить в этом году, денег не хватит, только прошлогоднее полугодие добью, а тут такая удача. До этого мне всего раз помогли на втором курсе, оплатили лекции за три предмета. Я сходил к ним, поблагодарил, а Аристарх Иванович, их руководитель, говорит, что это не он помог. Ну, ты сам понимаешь, порядочные люди не хвалятся таким!

Они таки, действительно, порядочные, потому что не взяли на себя чужие грехи, но кто ж им поверит⁈

— Вот видишь, как только ты перестал маяться дурью, взялся за учебы, тебе сразу начали помогать, — подсказал я.

— Это я уже понял. Теперь поднапрягусь и, если не справлюсь до лета, досдам осенью. Надоело мне учиться, — твердо заявил Игнат Картузов.

После следующей лекции по агрономической химии я подошел к профессору Меликову, пятидесятишестилетнему армянскому дворянину, склонному к полноте, но руки при этом оставались сухими, словно принадлежат другому телу. У него наполовину седая и на четверть полысевшая спереди голова с короткими черными волосами, широкие густые усы под длинным носом и округлая борода средней длины. В темно-карих глазах печаль всего армянского народа, которую я часто встречал у его соплеменников. Время от времени их бьют жестоко и по делу из-за поведения элиты, чересчур хитрозадой и беспринципной, даже по азиатским меркам.

Профессор Меликов как раз заканчивал складывать в коричневый кожаный портфель с сильно потрепанной ручкой литографии лекции, отпечатанные крупным шрифтом, в которые иногда заглядывал во время чтения ее.

— Какие-то вопросы по лекции? — спросил он.

— Не по этой. Я в прошлом году, еще до поступления в университет, прослушал этот курс. Хочу договориться с вами, чтобы назначили удобное для вас время для зачета его, — попросил его.

— Я помню вас, как и остальных хороших студентов, и с удовольствием закрою это полугодие без проверки! — улыбнувшись, согласился профессор и поинтересовался: — Это ведь вам Павел Иванович и Василий Моисеевич уже закрыли его?

— Да, — признался я.

— Тогда тем более! — произнес он и добавил благое пожелание: — Все бы так учились!

Если бы у остальных был такой же багаж знаний и денег, как у меня, возможно, они бы действовали похоже. Впрочем, кому-то дана тяга к знаниям, кому-то только к диплому, чтобы получить теплое местечко, а кому-то, рожденному пофигистом, летать влом.

Благодаря вложению денег в облигации, зачислению на срочный счет и красивым жестам, в начале февраля вдруг обнаружилось, что налички у меня осталось маловато. Если ужаться, то дотяну до двенадцатого марта, когда будет выплата по купону, только вот экономить не хотелось. Я решил перетащить в Россию свой вклад в Национальном городском банке Нью-Йорка, он же Сити-банк. Все равно плыть в США, которые сейчас называются Североамериканскими соединенными штатами (ССШ), или куда-либо еще не собирался. Мне в этой эпохе очень понравилось. На черный день теперь есть вклад в швейцарском банке — как звучит, а, для бывшего совка⁈ Тем более, если окажусь в будущем, не смогу доказать, что вклад принадлежит именно мне, сохранившему молодость в течение нескольких десятков лет, придется мутить какую-то схему с завещанием без гарантии на успех, а если в прошлое, то и вовсе говорить не о чем.

Месье Бошен, который, как я подозревал, в отличие от своего будущего соплеменника Алена Делона, одеколон пьет и делает это неаккуратно, обливая костюм и другую свою одежду, внимательно выслушал меня, посмотрел договор на английском языке.

— Хотите перевести деньги именно на это отделение нашего банка? — задал он уточняющий вопрос.

— Да. Что-то оставлю на счете, что-то, скорее всего, вложу в облигации, — ответил я.

— Такое возможно, только займет много времени и придется потратиться, не думаю, что сильно. По-любому это будет дешевле и быстрее, чем самому плыть туда, — мило улыбаясь, произнес он, а это предполагало, что таки обдерут. — Сейчас мы с вами составим прошение к нашему банку сделать такой перевод. Позже я свяжусь с головным офисом, уточню детали и по телефону проинформирую вас о сроках и сумме затрат.

Он позвонил мне домой в конце рабочего дня и сообщил, что операция займет не меньше месяца. «Лионский кредит» удержит триста двадцать четыре франка за сопровождение этой операции, пересылку документов и другие формальности и комиссию за обмен долларов в рубли, а американский банк — комиссию за перевод денег. Я согласился.