Никому о нас не говори (СИ) - Черничная Алёна. Страница 41
Но в этот раз он усмехается как-то просто, беззлобно и без издёвки. Скорее, это звучит даже с сожалением, поэтому я неожиданно для самой себя решаюсь спросить у Тимура.
— Как ты попал на эти бои? — произношу, не сводя глаз с Горина.
А он лишь задумчиво двигает челюстью, смотря куда-то мимо меня. Будто бы думает: говорить или нет. В итоге Тимур выдыхает свой ответ:
— Пахом работает вышибалой в одном из клубов. Как-то около года назад мы там тусили, ко мне прицепились трое. И быстро отцепились со сломанными носами и рёбрами. Всё это произошло на глазах у Пахома на заднем дворе клуба. Он-то мне и предложил. Тогда я отказался. А потом… — Тимур замолкает, смотрит в одну точку, потом встряхивает головой, поднимая сосредоточенный взгляд на меня, застывшую на стуле напротив. Я и пошевелиться боюсь, ведь сейчас Тимур разговаривает со мной без своего обычного гонора и рычания. — В общем, мои планы на жизнь поменялись. Я уже сам нашел Пахома, — заканчивает Горин, вяло приподняв уголок губ.
— То есть тебе просто платят за то, что ты машешь кулаками? — все ещё осторожничаю. Котлет-то на разговор по душам осталось всего пара штук…
— В основном хорошо машу кулаками, — Тимур важно цокает и тут же заговорщически понижает голос: — Я занимался боксом с детства. Если я не ошибаюсь, ты сама это видела.
Я сдержанно киваю. Видела. Ещё как. Увидела и запомнила ту самую татуировку, которую сегодня с трудом смогла перестать разглядывать.
— Это ужасно, — шепчу неодобрительно.
— Это деньги, — как-то устало вздыхает Тимур и надкусывает уже четвёртую котлету.
— Я всё равно это не понимаю.
— Тебе и не надо. Учи лучше Гражданский кодекс и не забивай свою белобрысую головку ненужной информацией, — Горин жуёт, смотрит на меня с теперь уже привычной снисходительностью и тянется к контейнеру с холодными макаронами в томатном соусе.
Поджав губы, я понимаю, что минута откровений от Тимура явно подходит к концу. Больше ни о чём не спрашиваю. Лучше молча посмотрю, как обычно колючий и неприветливый Тимур просто ест за обе щеки. А в этот момент он действительно выглядит настоящим, что ли… Без пафоса и ауры надменности.
— Приятного аппетита, — желаю запоздало, смотря на то, как серебристая вилка прыгает из одного контейнера в другой.
— Спасибо, — тут же отзывается Тимур, усиленно жуя и работая вилкой.
И в его хриплом голосе столько благодарности, что я опешиваю, округлив глаза. Ну и кто мог подумать, что обычные котлеты пробьют прореху в этом хмуром, брутальном, бритоголовом парне, чьё тело разукрашено татуировками?
— Что? — Тимур отвлекается от еды, поднимая на меня удивлённый взгляд.
— Ничего, — я сразу же качаю головой, стараясь сохранить лицо серьёзным. И решаю больше не таращиться на изголодавшегося Горина. Пусть ест спокойно, или у меня будут болеть щёки от постоянного желания улыбаться при виде его. — Ладно, я домой, — отвернувшись, поднимаюсь со стула и хватаю свой рюкзак с его спинки. Прочищаю горло и говорю как можно строже: — Тимур, только, пожалуйста, больше никаких свечей. Это правда опасно и…
— Ань, у тебя на спине написано «дура», — перебивает меня Тимур.
Я замираю с рюкзаком в руках. Несколько раз ошалело хлопаю ресницами на такое заявление и только потом снова оборачиваюсь к Тимуру.
— Чего? — переспрашиваю сипло.
В груди вдруг сразу неприятно печёт. Горин опять решил поиздеваться надо мной? Сказать мне что-то едкое и обидное? Но лицо Тимура слишком серьёзное для издёвок. Он наконец кладёт на стол вилку и снова смеряет меня хмурым взглядом.
— На твоей куртке написано «дура», — отчеканивает Тимур.
Я медленно кладу рюкзак на стул, так же медленно снимаю с себя куртку. И, когда вижу её со спины, слова Тимура уже не кажутся странными. Поперёк горла появляется ком. Мерзкий и горький, потому что на синей ткани красным маркером действительно выведено большими буквами слово «ДУРА».
— Я так понимаю, это не задумка дизайнера? — тянет Тимур, наблюдая, как я молча смотрю на свою изуродованную куртку.
— Нет, — отвечаю срывающимся голосом, потому что точно знаю, чья это задумка. — Это… идиотка Полина.
И я даже сразу понимаю, когда она успела. Ведь утром этого не было. А в академии куртка была при мне. Значит, Петрова сделала это во время физкультуры. То-то она даже не задирала меня сегодня. Просто хихикала, переглядываясь с Красно. Оказывается, она придумала новое развлечение. Успела уличить момент, пока меня не было в раздевалке. А я так торопилась сюда, к Тимуру, что и не думала проверять свои вещи. Да и Сони опять не было сегодня на парах.
— Чёрт! Я ехала с этим через весь город… — Дыхание учащается, а руки, держащие передо мной куртку уже трясутся.
Меня как накрывает. Ну чем я заслужила это? Скомкав куртку, я с размаху швыряю её на диван, а сама сжимаю и разжимаю кулаки, стоя посреди веранды. И слёзы так и норовят заполнить глаза.
Но через секунду я сама бросаюсь к дивану, усаживаюсь на его край, снова беру куртку в руки и пытаюсь хоть как-то оттереть маркер с ткани. Даже достаю из рюкзака влажные салфетки, но всё без толку. Как бы я ни тёрла эти проклятые буквы, они на месте.
— Петрова — конченая, — с уже привычной ленивой усмешкой заявляет Тимур, всё это время молча наблюдающий за мной. — Я б на твоём месте давно её за волосы оттаскал.
— Ты, вообще-то, с ней встречался, — зло срывается с моего языка, пока я изо всех сил вожу салфеткой по куртке. Который раз Горин видит меня униженной после выходок Полины? — Она же была твоей девушкой.
— То, что она давала себя трахать и могла отсосать где угодно, не даёт ей статуса моей девушки. Ни бывшей, ни какой-либо, — безразлично отвечает Тимур.
На мгновение мои пальцы, трущие салфеткой куртку, застывают, а я опять краснею. В этот раз сильнее обычного. У меня даже в глазах печёт от смущения. «Трахать» и «отсосать» для меня не те слова, чтобы ими можно было оперировать вот так просто, во время обеденного разговора.
Да ещё и моё воображение играет со мной злую шутку. Оно вспышками подкидывает мне недетские картинки того, как Тимур мог развлекаться с Полиной. И моё сердцебиение ускоряется так, что я ощущаю его у себя где-то в горле.
— Мне нужно это чем-то оттереть, — бормочу я и ещё сильнее принимаюсь тереть следы от маркера.
— Готовься выкинуть куртку. И выплюнь завтра в волосы Петровой жвачку. А ещё лучше — двинь ей кулаком в нос.
— Не все проблемы можно решить дракой, — цежу я и тру, и тру, и тру салфеткой ткань куртки. Так остервенело, что пальцы уже сводит от напряжения.
— Ну тогда и ходи дальше с надписью «дура» на спине или жди, когда жвачка прилетит в твои волосы.
Я стискиваю зубы. О да. Видимо, котлеты все съедены, и Горин вернулся в своё прежнее состояние: говорить с ядом в голосе, не забывая добавить чувство собственного превосходства в интонацию.
— А ты тогда и дальше размахивай кулаками, бей морды за бабки и скитайся по чужим халупам, — выплёвываю я, не успев подумать о том, что говорю.
Слышу, как резко проезжают ножки стула по полу — из-за стола встал Тимур. Боковым зрением вижу, как он приближается ко мне. Я машинально втягиваю голову в плечи, сжимаюсь словно в комок, но не перестаю тереть салфеткой слово «дура».
Тимуру хватает трёх неспешных шагов, чтобы стать всего в нескольких сантиметрах от меня. И только тогда я осторожно поднимаю голову, прекращая мучить куртку.
Горин стоит прямо надо мной. Нет, даже не стоит, а нависает. Моё лицо где-то на уровне его живота. Я провожу взгляд вверх: по футболке до её ворота, по жилистой шее с выступающим кадыком, по широкому подбородку, где уже очень заметна тёмная щетина, пока не встречаюсь с зелёно-карими глазами. Тимур смотрит на меня сверху вниз, просто придавливая к дивану.
И вдруг склоняется надо мной, тянется правой рукой за мою спину, которая почему-то сама собой выгибается навстречу телу Тимура. Я чувствую аромат мыла, идущий от него, и мой пульс адски бьёт по венам. Но через секунду из-за моей спины появляется чёрное худи и ложится мне на колени поверх куртки и моих рук. А сам Тимур резко выпрямляется.