На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 3

— Он в тебя влюблен, — дразнила она Лену из-за взгляда Паши, устремленного на партнершу по танцу.

— Он принц Зигфрид, мама, — отвечала на это Лена. — Он должен быть в меня влюблен на сцене.

Но маму было не переубедить, вот и сейчас она с многозначительной улыбкой оглянулась на Лену, как будто знала что-то такое, что до сих пор было недоступно самой Лене. Но та притворилась, что не замечает этого взгляда, поспешила в кухню забрать с конфорки сковороду с их нехитрым ужином.

— Оставь это, Леночка, — твердо сказала мама, когда Лена взялась за ложку, чтобы разложить жареную картошку по тарелкам. — А то опоздаешь. Невежливо заставлять себя ждать. Мне сегодня получше. Я сама справлюсь с ужином.

Лена не надевала шелковое платье с Нового года. На торжественный вечер по случаю выпуска она не ходила, торопясь побыстрее приехать в Минск, к маме. Поэтому с особым вниманием осмотрела себя в отражении зеркала. Правда, чтобы увидеть себя в полный рост Лене пришлось встать на табуретку и слегка присесть, иначе небольшое круглое зеркало на стене не позволяло.

Воротничок с маминого платья совершенно изменил наряд. Лена с восторгом коснулась жемчужных бусин и улыбнулась своему отражению. Сегодня она выглядела совсем иначе и не понимала, что именно тому виной — новая деталь платья, легкий загар, которым покрылось ее лицо за эти летние недели, или сияющие восторгом глаза.

— Котя! Котя! — завизжала вдруг в соседней комнате Валюша, и Лена чуть не упала со стула, от неожиданности на мгновение потеряв равновесие. Она предельно осторожно спустилась с него, натянула лодочки и только после этого толкнула дверь.

Костя Соболев действительно был уже не в Москве. Он подхватил Валюшу на руки и кружил ее по комнате, осторожно огибая круглый стол в центре, чтобы в завершении пути встать прямо перед Леной.

— Здравствуй, Прима, — поддразнил он ее, приветствуя данным в детстве прозвищем.

Сердце Лены замерло на миг, чтобы после пуститься просто галопом. Она не понимала, почему волнуется сейчас, ведь это был Котя. Просто Котя, который для нее был таким же близким и родным человеком, как и брат Коля. Первые два года знакомства они проводили летние каникулы неразлучной троицей, пока мальчики не шагнули в подростковый возраст и решили, что играть с восьмилетней Леной им уже неинтересно. Но всегда становились на ее защиту, когда ее дразнила за московский акцент местная детвора. И пусть и редко, но звали с собой запускать воздушного змея или купаться на Немигу.

Это странное волнение, сухость в горле и легкий трепет в животе, словно там бились сотни бабочек, впервые появились пять лет назад. Костя стал жить в Москве в общежитии, став студентом Геологоразведочного института, к легкому огорчению отца, ратовавшего за преемственность в семье, как вышло у Дементьевых. Он тогда совершенно неожиданно возник у подъезда училища в начале сентября, окликнул, когда она выходила с подружками после занятий: «Эй, Прима!» и бросил ей алое яблоко. Она отчего-то вспыхнула маковым цветом, когда увидела его, рослого и широкоплечего молодого человека с веселыми темными глазами.

Лена до сих пор ясно помнит этот момент. Даже цвет замшевой куртки Кости и сладкий вкус спелого ароматного яблока. Ей было тогда тринадцать, и она списала все на первые увлечения, которые волной прокатились по их курсу. Только ее сокурсницы быстро остыли к своим партнерам по танцу или старшим студентам училища. А в животе Лены все так же трепыхались бабочки всякий раз, когда Костя оказывался рядом.

Лена год сходила с ума от волнения и тревоги, когда неожиданно на втором курсе института брат прислал родным телеграмму, что расписался со своей однокурсницей. Ей казалось, что вот-вот о том же сообщит и Костя, следовавший во многом своему старшему товарищу. Но время шло, а ничего такого не происходило. Брак брата был скорым, рождение Валюши было еще поспешнее. Спустя два года после регистрации молодая жена и мать объявила Николаю, что поторопилась, что материнство не для нее, и что это время прогресса не для того, чтобы тратить свои молодые годы на пеленки. После окончания института они разъехались с Колей по разным стройкам, а Валюша осталась с Татьяной Георгиевной, категорично заявившей, что не позволит отдать внучку на воспитание в казенный дом при живых родителях. Если бы не Соболевы, они бы ни за что не справились — Лена продолжала учиться в Москве, Коля по распределению уехал в Пермь. Татьяну Георгиевну звала к себе в столицу сестра, но та отказалась уезжать от могилы мужа. «Я умру в Минске и буду лежать рядом с ним», — отрезала она решительно в ответ на все уговоры.

— У Лены нет принца, — вернул Лену из мыслей на землю тонкий голосок Валюши. — Ты будешь ее принцем, Котя? Мне с карточки не нравится принц. У него глаза черные…

Последнее девочка произнесла шепотом, но как это обычно бывает у детей, он вышел громким. Лена не могла не заступиться за своего партнера:

— Это грим, Люша. У всех артистов на лице краски, чтобы из дальних рядов было видно, и уже к Косте, который слегка нахмурился от резкости тона Лены: — Здравствуй, Котя. Я думала, что ты еще в Москве, сдаешь экзамены.

— Я сдал последний в четверг, прыгнул в вагон тем же вечером и вчера уже был в Минске. Официально свободен до середины августа, — подмигнул Лене Костя, целуя Валюшу в пухлую щеку, прежде чем опустить на пол. — Папу вызвали на работу сегодня. К началу он не успевает. А мама решила не идти без него. Духовно обогащаюсь нынче я. Прима не против такой компании?

Лена не нашлась, что сказать в ответ. Пожала плечами и наклонилась, чтобы взять в руки маленькую бархатную сумочку. Ее одолжила Лея, как и нить искусственного жемчуга, которая сейчас висела на груди Лены, и шпильки с жемчужными головками. Мама украсила ими корону из косы, отчего Лена стала выглядеть немного взрослее своих восемнадцати, к ее тайному удовольствию. Особенно теперь, когда в театр она пойдет не с четой Соболевых, а с их сыном. Совсем взрослая барышня, как показало ей зеркало.

— Котя, а ты завтра с нами пойдешь на озеро? — спросила Валюша, явно не желая так быстро расставаться с ним. Так и шла за Костей до самой входной двери, не желая отпускать его широкую ладонь. Младшего Соболева Валюша видела редко — только в дни каникул между семестрами в институте, наверное, поэтому и становилась его «хвостиком» в эти дни.

Или всему виной было обаяние Кости. Лена не могла не признать, что ему всегда удавалось вызывать приязнь у многих, независимо от возраста или пола. «У него сильная харизма», — как-то сказала Татьяна Георгиевна матери Кости, и только спустя годы Лена поняла, что имела в виду тогда мама.

— Обязательно, Люша, пойду. Ты же знаешь, теперь я весь твой до середины августа, — заверил Костя, опустившись на корточки, чтобы быть вровень с пятилетней Валей. — На озеро, в парк, на даче на реку пойдем рыбачить — куда захочешь!

— Не стоило тебе обещать всего этого, — попеняла ему Лена, когда, распрощавшись с Дементьевыми, они спускались по лестнице парадной. — Ты не сможешь быть с ней столько времени, а она непременно огорчится.

— Почему же не смогу? — переспросил Костя, спрыгивая с последних ступеней, чтобы обогнать Лену и преградить ей путь. — Очень даже смогу. Я экзамены сдал наперед, чтобы поскорее сюда, к вам. Поедем в Дрозды…

— Не уверена, — отрезала Лена, сжимая сумочку еще сильнее, чтобы не выдать своего волнения. — Не уверена, что мы поедем на дачу. Мне нужно заниматься. Постоянно.

— Я освобожу тебе чердак, — пообещал Костя. — Сделаем тебе зал для занятий, Прима.

Лена только фыркнула в ответ и решительно двинулась вниз. На этот раз Костя не стал ее задерживать, отступил в сторону, позволяя пройти мимо.

Первую половину пути до Дома Красной Армии они лишь обменивались короткими репликами: об экзаменах Кости, о погоде в Минске, о Мольере, на пьесу которого шли, о Кедрове, о других постановках МХТ. Когда до театра оставалось всего пять минут пути, Лена едва не сбилась с шага от неожиданного прямого вопроса Кости: