На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 93

— Когда нет вылетов, невероятно скучно, — произнес Рихард. — И карты становятся настоящим спасением, если нет возможности выйти из расположения. Ты знаешь какие-нибудь немецкие игры? Или может, научишь меня русским? Из немецких «на двоих» я знаю только эльферн. Она не сложная. Сыграем? Только давай так. Выигрываю я — задаю любой вопрос, и ты честно отвечаешь. Выигрываешь ты — твоя очередь задавать вопросы. Или желание. Так интереснее играть, верно?

Эльферн оказался несложной игрой, чем-то похожей на «пьяницу», в которую Лена играла с братом и Котей когда-то. Только в «пьянице» не было козырей и не считали очки в финале игры, да и карты раздавали иначе. Первым, разумеется, выиграл Рихард. Лена не сомневалась в этом — он в этой игре был опытнее, чем она. Как рыцарь, он объявил, что первый выигрыш был пробным, потому что правила были ей не знакомы, и ставки вступали в силу только со второй.

Вторую игру тоже выиграл Рихард и выбрал желание. Лена ждала, что он попросит поцелуй, сама не понимая, почему ей пришло в голову именно это. Но Рихард попросил снять косынку с головы, обнажая волосы.

— А если меня вызовут? — не могла не возразить на это Лена.

— Мама уже давно спит, а дяде абсолютно все равно. И я обещаю, я не расскажу об этом проступке, — полусерьезно-полушутя произнес Рихард. — А если будет необходимо, возьму вину на себя.

 После недолгих колебаний Лена все же стянула с головы косынку. Рихард довольно улыбнулся и заправил за ее ухо прядь, выбившуюся из узла ее волос.

Третью игру снова выиграл Рихард, хотя Лена, уловившая суть игры, почти набрала победное количество очков. На этот раз был вопрос. Правда, Рихард не успел его задать — в коридоре раздался сигнал вызова из комнаты Иоганна. Тот уже закончил ужин и начинал готовиться ко сну.

— Иди, — мягко сказал Рихард. — Я буду здесь.

— Вполне возможно, он захочет, чтобы я почитала. Когда он слишком устает за день, то просит меня читать ему перед сном, — сказала Лена. — А таблетки он не любит, ты же знаешь.

— Никогда не думал, что дядя станет моим соперником за твое внимание, — проговорил Рихард, и Лена с трудом сдержала счастливую улыбку, уходя из комнаты. Ей даже пришлось прикусить губу легко, чтобы не показать своей радости. Но, наверное, ее выдали сияющие глаза, или было что-то такое в ее лице, что все равно подметил Иоганн, когда она поправляла одеяло ему.

— Ты вся сияешь, Воробушек, — проговорил он мягко. — Мне очень нравится видеть тебя такой. Что бы это ни было — сохрани это в себе подольше, хорошо? И я смотрю, тебе не терпится вернуться к кому-то… Когда я был влюблен, то тоже торопил минуты, лишь бы увидеть любимого человека. Ну-ну! Не смущайся! Я старый дурень, а такие всегда несут сущую бессмыслицу! Но беги же скорее, Воробушек. Брось это одеяло. Не надо мне читать. Возвращайся к тому, кто ждет тебя… Недаром он тоже так торопился поскорее помочь мне сегодня вечером.

Лена чуть нахмурилась, когда поняла, что Иоганн говорит о Войтеке, который помогал немцу по вечерам с процедурами. Но поправлять его не стала. Пусть думает, что она влюблена в поляка. Это поможет ей избежать лишних расспросов и ненужных подозрений.

Почему-то вдруг показалось, когда поднималась по лестнице, что Рихард ушел к себе, пока она готовила Иоганна ко сну и относила поднос с пустой посудой в кухню. Но он был там, в ее спальне. Стоял у окна, согнувшись под скошенным потолком, и наблюдал, как падает снег за стеклом. И она подошла к нему не слышно и обняла со спины, обхватывая руками его талию и прижимаясь щекой к нему. Вдыхая запах его одеколона и кожи, идущий от рубашки. Понимая, насколько глубоки ее чувства к нему.

Иоганн был прав. Она влюблена. Так глубоко и безнадежно, что эти чувства пугали ее немного. Потому что Лена уже успела узнать, как все быстротечно в этом мире. И как все хрупко. Особенно человеческая жизнь.

— Кто тебя огорчил? — встревожился Рихард, когда развернулся к ней и сам обнял ее, прижимая к себе.

— Я сама себя огорчила, — проговорила Лена и увидела по его лицу, что он ничего не понял из ее слов. Наверное, она не так подобрала слова, чтобы передать смысл верно. Поэтому попыталась его отвлечь — предложила на этот раз сыграть в русскую карточную игру.

— Уж в нее-то мне точно должно повезти, — пошутила она, объясняя Рихарду правила игры в «простого дурака».

Странно, но в «дурака» он тоже ее обыграл. Дважды. И в этот раз был вопрос.

— Ты кого-нибудь оставила там, в Советах? Я имею в виду не родственника. — Рихард смотрел на нее пристально, даже без тени улыбки в глазах, и Лена поняла, что лучше ответить правду, ничего не скрывая. А потом удивилась, когда он добавил: — Кто-то со странным именем. Как «кот» [38] на немецком.

— Нет, не так. Котя, — произнесла Лена, и ей вдруг показалось, что в самом дальнем углу плохо освещенной комнаты появилась тень Кости. Он стоял у стены, скрестив руки на груди, и улыбался ей грустно, глядя чуть исподлобья.

— Кто рассказал тебе? А! Я знаю. Господин Иоганн, верно? — Лена в волнении сгребла все карты к себе и стала собирать их в одну колоду, тасуя для следующей игры. — Это не его имя. Его зовут Костя. Константин. Он сын друзей нашей семьи. Я рассказывала о них.

— Но не о нем, — подметил Рихард, и Лена чуть разозлилась. Он ведь тоже не рассказывал ей об Адели. Никогда прежде они не касались именно такого прошлого — в том, в котором их чувства принадлежали кому-то другому. — Ты хотела выйти за него замуж?

— Ой, нет! — вспыхнула Лена почему-то. — Я никогда об этом не думала. Никогда. В моей жизни была только сцена и мои родные, о которых надо было заботиться. А он… Он всегда был рядом. И в Москве, и в Минске. Он приносил мне яблоки. Даже зимой. Не представляю, где он их брал…

Рассказ получился таким сбивчивым. Словно набор несвязанных между собой предложений. Но и этого оказалось достаточно, чтобы облако счастья, которое прежде окутывало Лену, вдруг стало таять на глазах. Она видела в глазах Рихарда невысказанные вопросы, которые повисли между ними, и была рада, что он молчит и не задает их. Даже говорить простое «Не знаю» о судьбе Кости было больно. А думать варианты развития событий после его ухода в день начала войны было страшно до дрожи.

— Давай еще одну партию, и закончим наш приятный вечер, — предложил Рихард, забирая из ее нервно дрожащих пальцев колоду карт, которую она отчаянно пыталась тасовать.

В этот раз выиграла Лена, к своему удивлению. Рихард был рассеян, даже несколько раз забывал про «козыри» на своих руках, и ей пришлось поправлять его.

— Итак, желание или вопрос? — спросил он, когда она помедлила после своего выигрыша, не зная, что лучше выбрать. Самым безопасным сейчас, когда тень Коти все еще стояла немым укором в углу, показался вопрос. Но спрашивать об Адели, вызывая еще один призрак из прошлого, Лене не хотелось. В голове вдруг всплыла картинка с ее именем на борту самолета. Интересно, на новой машине будет также написано «Адель»?

— Почему балерина? — сорвалось с языка быстрее, чем Лена спросила о надписи на самолете. Рихард посмотрел на нее вопросительно, собирая карты в колоду, и она пояснила. — Почему именно барина на этой вещице? Не пастушка с пастушком или иная фигурка. Я уверена, были и такие. Почему балерина? Это… это Кнеллер написал тебе?

За горло тут же схватил страх холодными пальцами, мешая дышать свободно. Ей нельзя было рассказывать о Кнеллере. Вдруг ей показали всего лишь часть письма? Вдруг был второй листок, в котором Кнеллер написал о том, кто она и что сделала? Глупо же, шепнул разум. А сердце возразило в панике, что все возможно.

— Кнеллер? — по лицу Рихарда было заметно, что он не сразу вспомнил, о ком она говорит. А потом он заметно заволновался, увидев ее страх. Протянул ладонь в ее сторону, от которой она отпрянула почему-то. Тогда он коснулся ее ступни, обтянутой чулком. Лена сидела на кровати, подогнув под себя ноги, и одна виднелась из-под края подола форменного платья.