Зов пустоты (СИ) - "Lone Molerat". Страница 53

Раненый снова закричал. Чтобы спрятаться от этого крика, Эмили бездумно рванула на себя первую попавшуюся дверь. И попала в прошлое.

Эта операционная не шла ни в какое сравнение с рабочим местом доктора Престона, и уж тем более — со скромной комнатушкой в Убежище. Но что-то общее было, наверное, у всех оперблоков мира — холод кафеля, ледяной свет бестеневых ламп, успокаивающий запах дезинфектанта.

Эмили заворожено остановилась перед Мед-Тековским гемодинамическим контроллером, переделанным настолько радикально, что его и отец-разработчик не узнал бы. Перевела взгляд на «искусственную почку» — ёмкость с эффлюентом заполнилась до предела, и аппарат истошно верещал.

А потом она увидела Мэри. И пообещала себе не зарекаться. Никогда больше не зарекаться, мол, всё самое страшное уже позади… Потому что всегда найдётся ещё более уродливый лик смерти.

Обнажённое женское тело лежало на оцинкованном столе, вскрытое от грудины до паха — Y-образный разрез, нестареющая классика. Эвисцерацию учёные Анклава проводить не стали: все внутренние органы Мэри остались на месте. Собственно, ничего исключительно жуткого в расчленённом теле не было: рейдеры ещё и не так измывались над своими жертвами. Страшным было то, что Мэри ещё жила.

Помпа аппарата ИВЛ поднималась и опускалась — и в такт её движениям расправлялись и опадали лёгкие в бесстыдно развороченной грудной клетке. Электрод, подведённый к сердцу через подключичную вену, заставлял предсердия и желудочки сокращаться и расслабляться в монотонном ритме. Черепная коробка была вскрыта — кто-то вживил бесчисленные датчики, регистрирующие электрическую активность, прямо в изокортекс.

Мэри не была человеком. Но в тех, кто заставил её проживать бесконечные часы боли во имя науки, человеческого было ещё меньше. Её просто изнасиловали этим воскрешением.

Эмили поймала взгляд Мэри — абсолютно потусторонний, скользящий взгляд. Увидела, как дрогнули разорванные в лохмотья голосовые связки (сколько же она кричала?), как звук медленно пополз по гортани к приоткрытым губам — и сорвался с них просьбой, которую ни с чем не спутаешь, единожды услышав:

— Убей.

Вероятно, хороший человек попробовал бы переубедить Мэри. Объяснить, насколько она важна для цивилизации. Пообещать, что в лаборатории Цитадели её будут расчленять более деликатно, ну, а если и нет — чего не стерпишь ради общего блага? Да только Эмили не считала себя хорошим человеком.

Она кивнула. Нежно провела ладонью по щеке Мэри — кожа на ощупь была как подтаявший воск. И начала отключать системы жизнеобеспечения, одну за другой. Четыре тумблера, семь кнопок. ИВЛ, диализ, водитель ритма… Она сожгла все мосты, по которым Мэри могла вернуться в мир живых. И, пожалуй, это было самым гуманным и правильным из того, что ей довелось сделать за последние несколько дней.

Такое не должно повториться, поняла Эмили, не в силах отвести взгляд от распростёртого на столе тела. Но повторится. Что бы она сейчас ни сделала, как бы ни постаралась уничтожить все следы пребывания Мэри в этом грешном мире — люди любят играть в Бога почти так же сильно, как в войну. Если только это не одна и та же игра.

Но попробовать стоило.

Эмили повернулась к столу. Три пухлых лабораторных журнала, исписанных от корки до корки; аккуратная стопка голодисков — штук пятнадцать, не меньше. Эмили сгребла всё это барахло на поднос для хирургических инструментов, облила дезраствором. В верхнем ящике стола очень кстати отыскалась позолоченная зажигалка с гравировкой на откидной крышке: «И. Ф. Лестеру на добрую память».

— Хрен тебе, а не добрая память, — злобно прошипела Эмили, поднося зажигалку к поддону. Страницы вспыхнули быстро и словно бы с радостью — буквально через секунду комнату заполнили клубы тёмного дыма и едкая вонь горелого пластика. Остался терминал. Наверняка запароленный по самое не хочу, и чёрт бы с ним.

Она вытащила «Магнум» из кобуры. Прицелилась в центральную часть корпуса терминала и нажала на спуск.

Раздался сухой, еле слышный щелчок — и мина сдетонировала.

Понять, что произошло, Эмили не успела. Успела лишь почувствовать: всё кончено. Вот так быстро и нелепо, на полуслове, без единого шанса переиграть…

… И за миг до того, как рваные фрагменты осколочной оболочки и металлические обломки корпуса терминала пригвоздили её к стене, что-то бросилось на Эмили и прижало её к полу своей тёплой тяжестью, приняв на себя шквал осколков и удар взрывной волны.

*

Человек, меченый смертью, вышел на смотровую площадку. Остановился, смерил беглым взглядом тело Закари. Перешагнул через мертвеца — и бесшумной, уверенной поступью направился дальше.

Иде некуда было бежать. Она уже поднялась на самый верх винтовой лестницы — оставалось разве что перебраться в тарелку гигантской спутниковой антенны, но что это даст? Лишние пару секунд жизни?

Убийца не спешил. Он передвигался со спокойной уверенностью хищного зверя: добыча здесь, и деваться ей некуда. Совершенно бесшумно он ступил на лестницу — даже ржавый металл молчал под его ногами, был с ним заодно.

Ещё один виток лестницы — и всё закончится, поняла Ида. Так и вышло.

Их взгляды встретились. Её — обречённый и молящий, его — равнодушный и пустой.

Он поднял дробовик. Прицелился.

И в этот миг внизу раздался взрыв: должно быть, сработала одна из тех мин в лаборатории. Башня, казалось, содрогнулась до основания, ступени винтовой лестницы сердито задребезжали.

На лице убийцы застыло выражение абсолютного ужаса.

А потом он развернулся и бросился обратно в здание, забыв об Иде, обо всём на свете.

*

Изумруды. Это было первым, что Эмили увидела, придя в себя: россыпь мерцающих зеленоватых кристаллов прямо перед глазами. Больше ничего не было, только темнота, тишина — и изумруды, присыпанные пеплом.

Она осторожно пошевелила левой рукой — и ощущение реальности вернулось вместе с болью и вкусом крови во рту. Никаких изумрудов, никаких чудес. Только стеклянное крошево на полу, подсвеченное зеленоватым экраном «Пип-боя».

Что-то мешало ей дышать. Что-то мягкое, тёплое и тяжёлое. Осознав, что это, Эмили в ужасе заорала, но не услышала собственного крика. Собрав все силы, она спихнула с себя иссечённое осколками тело Мэри. Попыталась отодвинуться, хотя бы приподняться на локте, хотя бы отвернуться… Со второй попытки получилось — и скулу словно огнём обожгло. Вздрогнув от боли, Эмили поднесла руку к лицу — это тоже удалось не сразу — и онемевшими непослушными пальцами вытащила из щеки крупный стальной осколок с рваными краями.

— Харон, — неуверенно позвала она, сжав осколок в липкой от крови ладони.

И он услышал. Ворвался в комнату. Склонился над Эмили, опустившись на колени, что-то прокричал — слов она не разобрала; в ушах стоял лишь монотонный гул, переливчатый, как шум океана.

— Я в порядке, — прошептала Эмили. — У меня всегда были особые отношения с мертвецами…

Дальше она говорить не могла — да и не нужно было. Слёзы, которые столько ждали своего часа, сами покатились из глаз. И Эмили чувствовала, как вместе с этими слезами её оставляет смерть.

— Харон, — всхлипнула она. — Ты меня простишь когда-нибудь?

И по его лицу поняла: простил. Уже простил.

Он прижал её к себе — крепко, как раньше. Эмили уткнулась в его плечо, мешая слёзы и кровь с каплями дождя.

— Я испугалась, — пробормотала она. — Я так испугалась, что больше никогда-никогда тебя не увижу, это хуже всего, даже не попрощаюсь с тобой, и ничего не смогу исправить…

— Не надо, маленькая, — его голос прорвался сквозь завесу беззвучия, истончающуюся с каждой секундой. — Не вспоминай.

— Не отпускай меня, — попросила Эмили. И он не отпустил.

Он вытирал слёзы с её лица, а она жадно целовала его руки — только они и могли удержать её в этом чёртовом мире. Ничто не имело смысла без его рук, его голоса, его любви.

— Мисс Данфорд! — услышала она испуганный вопль Квинлана. — Вы живы? Что с вами?