Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер. Страница 87

— Помнишь, что ты сказала, когда начала плакать?

— Нет, — тихо отвечаю, немного приподнимая голову, чтобы посмотреть на него. Я не осознавала, что издавала что-то, кроме болезненных звуков. Была далеко, потерянная в безумии эндорфинов и адреналина, полностью наполненная удовольствием, плавно переходящим в боль.

— Хочешь услышать мой ответ?

— Ммм, да?

Роберт прижимает меня еще ближе, проверяет, хорошо ли я укрыта, удобно ли лежу. Убирает волосы с моего лица и нежно проводит большим пальцем по нижней губе.

— Я тебя тоже люблю. Больше, чем ты можешь себе представить.

— Я сказала, что люблю тебя? Пока ты меня наказывал?

— Мммм. Да. Хотя обычно ты только просишь прощения.

— Я просила у тебя прощения?

— Нет. Не в этот раз.

— Ты простишь меня за то, что я была непослушной?

На самом деле, это чисто риторический вопрос, я знаю, что ему все понравилось так же, как и мне, но так должно.

— Да, сладкая. Предполагаю, что на следующие несколько дней я прогнал у тебя все мысли о сопротивлении.

Он знает, что это абсолютно бесспорное заявление. Чувствует, что я вновь полностью покорна ему.

Я кладу голову ему на грудь, получаю очередной поцелуй и закрываю глаза, наслаждаясь огромной нежностью, которая дарована мне. Думаю, что чувствовать, как он трансформируется — это офигенно. То, как строгость, твердость, неумолимость и наказание превращаются в нежность, теплоту и ласку, не теряя при этом ничего от своей изначальной сути.

Его рука лежит на моей пылающей заднице, которая, безусловно, уже начинает багроветь. Как только синяки полностью проявятся, Роберт возьмет меня сзади, наслаждаясь во время проникновения видом отметин. Он это обожает.

— Это так приятно ощущается, — шепчет мужчина и нежно поглаживает истерзанную кожу.

— Да, — отвечаю я, — для меня тоже.

— Помнишь, как я когда-то сказал, что я — неярко выраженный садист?

— Угу, помню.

— Ты все чаще и чаще будишь во мне садиста.

— Потому что я так тебя сержу? — спрашиваю, не в силах сдержать улыбку.

— Нет, ты меня почти никогда не сердишь, а если и раздражаешь, то в основном совершенно намеренно. Ты знаешь это не хуже меня. Ты нарочно будишь садиста, потому что так чудесно реагируешь на боль, пока я тебя мучаю, да и после тоже. Ты так красиво страдаешь для меня. Знаешь, что я все больше и больше наслаждаюсь, мучая тебя. Сначала думал, это заводит, ну и ладно, но кайф с каждым разом сильнее и сильнее. Каждый раз я думаю: «Вау, это предел кайфа», — но каждая последующая сессия становится еще чуточку более интенсивной.

— Ммм, рада это слышать, — отвечаю я.

— Ты будешь носить отметины все чаще и чаще, Аллегра. Не только на заднице, но и на груди и бедрах.

— Э-э-э… но…

Поднимаю руку и смотрю вверх. Он забыл, что я произнесла свое «стоп-слово» по поводу видимых следов?

— Я помню. Придется подождать до осени. Я не забыл, не волнуйся, детка.

Он целует меня снова и снова, ласкает, не скупится на нежности. Мы обнимаемся, целуемся и болтаем, пока Роберт не смотрит на будильник.

— Уже половина первого… — бормочет он, — я голоден. Приготовлю завтрак. Лежи, я тебя позову, когда закончу.

Мужчина встает, надевает боксеры и футболку и исчезает на кухне. «Программа по ублажению сабы», — проносится в голове мысль. Он готовит завтрак, как это частенько бывает после напряженных ночей. Я закрываю глаза и отпускаю себя, благодарная и удовлетворенная. До слуха доносится звон посуды и запах свежезаваренного кофе, поэтому поворачиваюсь лицом к двери и улыбаюсь, когда тот появляется в дверном проеме, и протягиваю ему руку. Но тот качает головой.

— Иди сюда, — тихо командует он, и я выпутываюсь из одеяла, перемещаюсь к краю кровати и встаю.

Как только оказываюсь в пределах его досягаемости, Роберт хватает меня, запрокидывает голову и прижимает к дверному косяку. Левой рукой скользит между моими ногами, возбуждает меня, кружит по клитору, трахает пальцами, страстно целуя. Колени подгибаются, и я больше не в силах сдерживать стоны. «Завтрак? Пофиг, — думаю я. — К черту завтрак, если есть это». Перед тем, как начать умолять — что непросто, когда тебя так целуют — он останавливается.

— Завтрак, — говорит он, похотливо улыбаясь. — Давай. Я голоден.

Роберт берет меня за руку и тащит на кухню, показывает на стул.

— Сядь, Аллегра. Медленно и осторожно, пожалуйста.

Я хмурюсь и смотрю на сиденье своего стула. Подушки, которая обычно лежит там, больше нет. Вместо нее — впечатляюще большой и толстый вибратор с присоской и кабелем, ведущим к пульту дистанционного управления. «О мой бог! — думаю я. — Вот почему он меня завел. Чтобы я потекла».

— Что-то новенькое? — спрашиваю, потому что никогда раньше не видела этого девайса.

— Так и есть. Садись, Аллегра. Я не собираюсь повторять это трижды, мой ангел.

Я вижу, что, чтобы мне было легче, он смазал штуковину смазкой. Глубоко вздохнув, встаю перед стулом и очень медленно опускаюсь на сидение, держась за край стола. Чувствую на себе его пристальный взгляд и закрываю глаза, когда ощущаю, как толстый тупой конец проникает в меня и растягивает. С моих губ срывается тихий всхлип, эта штука действительно большая. Я стону, когда усаживаюсь, а Роберт подталкивает стул к столу и наливает мне кофе. Ощущение полного наполнения, ноющая задница, стоящая передо мной задача — все это стимулирует самые настоящие потоки влаги.

— Открой глаза, — приказывает он, садясь напротив меня, и я смотрю на него.

— Бля, Роберт… — шепчу я. — Эта штука огромна…

— Она задевает шейку матки? — спрашивает мужчина, поднимая брови.

Шейка матки очень чувствительна к боли, и мне обычно очень неприятно — в очень негативном смысле — если что-то там меня касается.

— Нет, все в порядке.

— Мой кулак такой же по размеру, Аллегра, и ты можешь принять его без проблем, — усмехается он и протягивает мне корзинку с хлебом одной рукой, а другой берет пульт и крутит колесико. По вагине проходит легкая вибрация, я издаю стон, рефлекторно закрываю глаза, цепляясь руками за край стола.

— Держи глаза открытыми, Аллегра. Хлеб?

— Я… я не могу… есть… ааааах…

— Ты будешь есть.

Не терпящий возражений, строгий, непреклонный.

Я беру тост и придвигаю маслёнку, с трудом концентрируясь на том, чтобы намазать хлеб чертовым маслом — так сильно меня переполняет похотью. Роберт расслабленно откидывается на спинку стула и улыбается мне, он ест спокойно, наслаждаясь моей борьбой. Знаю, что у него стоит, что происходящее его невероятно возбуждает. Когда я, наконец, заставляю себя проглотить первый кусок, он берет пульт, и еда практически вываливается у меня изо рта. О, небеса, небеса, это круто! То, что внутри меня, не просто вибрирует, оно меня трахает.

— Ешь, Аллегра.

— Я… не могу, — стону я, с трудом проглатывая кусок тоста.

— Ты должна. Я желаю, чтобы ты съела что-нибудь. Ты выпила сегодня всего одну чашку кофе. Это нехорошо, детка.

Я несколько раз сглатываю, левой рукой цепляясь за стол, правой возя тост взад-вперед по тарелке. Я близка к оргазму, так чертовски близка, что не могу есть. Мне хочется закрыть глаза и погрузиться в это охренительное состояние.

— Аллегра. Держи глаза открытыми и ешь.

Я снова откусываю немного, изо всех сил концентрируясь на пережевывании и глотании, пытаясь полностью заблокировать тело ниже пояса — но стимуляция слишком сильна, чтобы ее игнорировать. Снова и снова пытаюсь закрыть мои глаза, потому что у меня больше нет сил давить впечатлениями свое зрение. Это тяжелая битва за требуемое послушание, и с каждой секундой мне становится все яснее, что на этот раз я потерплю поражение. У меня нет шансов противостоять вибрации во мне. Яйцо выпивает из меня все соки, но яйцо абсолютно безобидно по сравнению с силой, которую имеет этот вибратор.

— Хорошая девочка, — тихо говорит Роберт, когда я съела половину, и снова усиливает стимуляцию.