Выпускник (СИ) - Купцов Мэт. Страница 68

«Как живется на новом месте? Как работается? Коллектив дружный?»

Спустя сорок минут мы уже на месте, только Валю я оставляю за три дома до забора больницы, в которой теперь работает бывший главврач психиатрической больницы С. С. Варин.

— Уверен, что моя помощь не понадобится? — девушка прижимает папку к груди.

— Ты уже помогаешь, даже не представляешь, как, — смотрю на друга.

Вот не думал я до попадания в 1976 год, что баба может стать настоящим другом. Ошибался, каюсь.

Дарит мне слабую улыбку.

— Я в подъезде посижу на верхнем этаже, на улице холодно.

— Хорошо, только не мозоль жильцам глаза, чтобы милицию не вызвали прыткие бабуси.

— Не буду, — Валя мышкой прошмыгивает в подъезд, а я сглотнув ком, застрявший в горле, иду к бетонному зданию больницы.

Меня встречает величественное здание, выдержанное в стиле сталинского ампира, даже с элементами монументальной классики.

На фоне прочих построек оно кажется особенно массивным, как символ крепкой государственной системы.

Смешно, даже управлять ею поставили того, кто мозги лечит, а ведь больница для членов партии среднего звена. Интересно, зачем в больнице общего профиля дипломированный психиатр.

— Макар, поверь, ты не хочешь это знать! –убеждаю самого себя. — Любуйся архитектурой.

Высокие колонны украшают главный вход, а широкие мраморные ступени ведут к двустворчатым дверям с массивными бронзовыми ручками. Снаружи — строгий фасад из серого гранита, со скульптурными барельефами в духе социалистического реализма. Окна просторные, но затемненные, так что внутри царит мягкий полумрак, привносящий атмосферу уединения и серьезности.

Внутри больницы все детали подчеркивают высокий статус учреждения.

Полы отделаны мраморной плиткой, стены выкрашены в пастельные, слегка приглушенные тона, коридоры обставлены простыми, но качественными деревянными предметами мебели.

Всё вокруг — строго, добротно, без излишеств, но с максимальным комфортом для пациентов из высших кругов.

Главный врач, Сергей Сергеевич, мужчина под пятьдесят, встречает меня в приемной с нахмуренным взглядом и суровой осанкой, всем видом показывая, что здесь царят дисциплина и порядок.

А я со своим фотоаппаратом «Зенитом Е», висящим на груди, как вымпел, явно лишний.

Нахмурившись еще больше, жестом предупреждает, что здесь фотографировать запрещено. Тон строгий, желваки гуляют по грубоватому лицу с квадратным подбородком. Дает понять, если переступлю красную линию, пойду вон.

Понятно, уникальных кадров не получится.

— Присаживайтесь, — показывает на стул, и я тут же занимаю место, достаю из кармана скомканный лист с вопросами.

Разворачиваю с шумом, замечаю, как у доктора брови взлетают на лоб.

Задаю простой казалось бы вопрос:

— С какими болезнями обычно лежат члены ЦК среднего звена? Наверное, желудок и сердце?

— Как вас зовут, молодой человек?

Протягиваю ксиву.

— Макар Матвеевич, — сразу выстраивает преграду. — На что вы намекаете?

Вижу, что злится, но при этом сохраняет лицо.

— Гастрит и сердечная недостаточность — могут быть у любого гражданина Советского Союза, у членов партии как правило…

Замолкает, хмурится.

— Странный вопрос вы задали. Покажите перечень утвержденных ранее мноювопросов.

— Я потерял. В автобусе список выпал из кармана, когда за билет платил пять копеек.

— Не по-коммунистически это.

— Я комсомолец.

— Буду жаловаться на вас главреду Мартынову.

Ого, вот и угрозы посыпались в мой адрес.

— Мой хороший товарищ майор КГБ Рытвин считает… — начинаю шантажировать я.

— Рытвин?.. — главврач бледнеет.

— Может, мы обсудим ремонт? — выкручиваюсь я. — Свеженький смотрю, краской еще пахнет на первом этаже. Сделаем пару снимков.

— Конечно, вы можете снять коридор, только дам распоряжение, чтобы больных завели в палаты.

Потираю руки, фамилия кэгэбиста сотворила чудо расчудесное. Спустя десять минут делаю пару фото отремонтированного коридора. Возникает желание пробраться в одну из палат, посмотреть, как оно там внутри, прикинуться врачом- стажером, расспросить этих членов чем они болеют, но быстро теряю интерес. Уверен, что советским гражданам тоже без надобности, чем болеют руководители их необъятной страны. К тому же не положено знать простому люду эту информацию.

Сыграв свою роль, устремляюсь прочь из больницы. Быстрым шагом подбегаю к подъезду, в котором оставил Валентину, вхожу, поднимаюсь на верхний этаж — девушки нет.

— Валь, ты где? — сбегаю вниз. — Странно, может я ее в другом подъезде оставил.

Спустя двадцать минут поисков понимаю, ее нет нигде.

Гадство. Зачем втянул Синичкину в это дерьмо?

Тру рукой лицо, абсолютно не зная, что мне дальше делать…

— Надо было просто сжечь папку, а не давать ее в руки коллеге. Почему-то мне кажется, что проблема именно в содержимом этой папки. Будь она не ладна.

Глава 30

Звонить в милицию, кричать в трубку, к ним ли привезли гражданочку Валентину Синичкинус папкой, грозящей расстрельной статьей я не стану.

Звонить майору Волкову?

Ему я не доверяю, возможно, через него организована сегодняшняя подстава. Если Ника его невеста, как она утверждает, значит, так оно и есть, а по тому выходит, что они давно спелись.

Не скрывая раздражения пинаю ногой скамейку, и парочка воробьев взлетает ввысь, а бабка с третьего этажа кричит мне:

— Эй, хулиган, сейчас милицию вызову!

— Вызывай, старая. Еще угрожать мне будешь?

— Ах ты негодник, — бабуся с бигудями исчезает, появляется спустя минут и выливает из окна холодную воду из банки стеклянной.

Вот же тупая баба. Не дает человеку постоять около подъезда. Что за манеры, отгонять чужих от скамейки? Может, я тоже человек, устал, хочу присесть.

Остается один звонок — Рытвину.

А что я ему скажу? Они угрожают Вальке, похитили ее, поэтому я соскакиваю с дела?

Я снова проваливаюсь мысленно в прошлое.

* * *

Начало декабря 1976 год

Время на часах 16.00. Я как тополь на углу Петровки стою у ЦУМа в ожидании Рытвина. Вот и он.

На вид ему лет тридцать пять, с аккуратной прической, короткими и аккуратно уложенными волосами, темного цвета. Подтянут, крепок, в нем ощущается сдержанная сила — во всём — в осанке, в спокойном выражении лица, во внимательном взгляде.

Пока майор изучает меня, я — его. Лицо у него необычное, ни как у музыканта утонченное, а жесткое, волевое — квадратная челюсть, узкие губы, слегка выдающийся подбородок, на переносице глубокая морщина пролегла, видать Рытвин любит много думать. Глаза серые, проницательные, выдающие расчетливость и умение анализировать.

Взгляд проникает глубоко в душу, но тревожит не только ее, но и совесть. А еще возникает такое желание, что кэгэбист оценивает меня, а заодно и всё вокруг.

Одет мужик безупречно- темный костюм, с галстуком и серой рубашкой, на руке штурманские часы «Стрела».

Но больше всего меня удивило, что в руках у кэгэбиста был портфель, старый, из кожзама. Он сжимал его так крепко, что я сразу понял, в нем что-то очень ценное. И Рытвин еще не решил, показать мне это или нет.

Вместо серого плаща сегодня на мужчине было длинное теплое серое пальто с воротником- каракулем, а на голове чинно сидела шапка из ондатры.

Рытвин кивнул мне, и я устремился за ним… в универмаг, крупнейший в стране, открывшийся в 1922 под вывеской Мосторга. Универмаг перестраивался, горел, снова его отстраивали. Как же, лицо столицы.

ЦУМ настоящий символ стиля и места мечты для советских граждан.

Шестиярусный универмаг в стиле неоготики, расположившийся на Петровке, с высокими стрельчатыми окнами и величественным фасадом из серого камня. Легендарное здание, словно перенесённое из европейской сказки, притягивало москвичей и гостей столицы своим роскошным внешним видом и обещанием «редкого дефицита».