Ворожей Горин – Посмертный вестник (СИ) - Ильичев Евгений. Страница 24

— Некритично? — удивился я такой формулировке. — Неужели перспектива быть осужденным за то, чего не совершал, вас никак не заботит?

— Во-первых, — собрался с мыслями священник, — ты прекрасно знаешь мою позицию в подобных делах — на все воля Божия. А во-вторых, выбрось из головы проблемы с полицией. Поверь, этот вопрос не главный сейчас.

— Да? А как же Вилкина?

— Не стану скрывать, — уточнил отец Евгений, — ситуация действительно неприятная. Я полагал, что держу ее под контролем, но тут, как говорится, и на старуху бывает проруха.

— Ну, я бы эту Вилкину так не называл, она вполне себе ничего, — попытался пошутить я, вследствие чего поймал на себе укоризненный взгляд священника.

— Не о том думаешь, Григорий.

— Уж извините, что меня беспокоит мое будущее, — отрезал я.

— У тебя не будет вообще никакого будущего, если мы не решим в ближайшее время два главных вопроса.

— Каких это? Что может быть важнее свободы, которой меня, точнее, нас наверняка попытаются лишить?

— Твоя жизнь, Григорий. И лишиться ты ее можешь как минимум дважды. Надо решить вопрос с вурдалаками, а после и с ворожеями. Сосредоточься пока на этих двух пунктах, а с этой твоей Вилкиной я вопрос улажу через свои каналы.

Тут я вспомнил странные слова следователя о «связях и покровителях». Выходит, именно об этом говорил сейчас священник? Похоже, он уже выбил дня нас с ним некую индульгенцию, по которой полицию в целом и капитана Вилкину в частности кто-то притормаживал в деле маньяка. Хотя что значит «кто-то»? Наверняка руки вездесущего Совета в некоторых исключительных вопросах были способны дотянуться до рядовых сотрудников органов внутренних дел. Именно об этом и говорила мне Вилкина. Получается, вся ее затея со слежкой за нами — чистой воды ее собственная инициатива. А кто в армии служил, тот знает поговорку про инициативу и про то, что она делает с инициатором. Вероятно, Вилкиной в ближайшее время на работе прилетит большой и толстый… эмм, нагоняй.

Ладно, с этим разобрались. Едем дальше. Что у нас там с двумя наиглавнейшими проблемами? Вертящийся на языке вопрос о дальнейших планах я задать не успел — священник сам продолжил развивать тему, окончательно убедившись, что сегодняшняя тренировка не задалась и продолжать ее бессмысленно. Ни он, ни я не могли толком сосредоточиться, и если отца Евгения просто отвлекали его же мысли, то у меня не выходило даже то, что я уже умел.

— Ты пойми, Григорий, — вновь заговорил священник, — твой арест или даже заключение в самую жуткую колонию страны никак не изменят для тебя уровень опасности. Вурдалаки тебя достанут и там. О ворожеях и говорить нечего — их возможности куда шире, даже с учетом финансовых возможностей Курии и ее связей.

— Жаль, — саркастично заметил я, — а то была мыслишка взять на себя все пять убийств и отправиться по этапу в «Черный дельфин» на пожизненное. В этом случае у меня появится уважительная причина неявки на дуэль с незабвенной Пелагеей Батьковной.

— Глупая мысль, — не уловив моего сарказма, ответил священник. — Неявка на официальную дуэль в мире Ночи равноценна признанию собственной вины. И если во время самой дуэли у тебя есть хоть и призрачный, но все же шанс на спасение, то неявка автоматически докажет правоту истца, а тебя самого сделает персоной нон грата для всех обитателей мира Ночи.

— Что ж так пафосно-то? Я же пошутил. Нет у меня цели остаток жизни провести за решеткой.

— Я знаю. Но все же еще раз призову тебя отнестись к текущей ситуации с максимальной серьезностью.

— Понимаю. Каковы наши дальнейшие шаги?

— Думаю, ты на сегодня уже все, — сощурив глаза, ответил священник, намекая на мою неспособность собраться и сообразить хоть какое-то мало-мальски весомое чудо. — А раз так, самое время выдвигаться на встречу.

Вопреки моим ожиданиям, наш путь не занял и двадцати минут, и это еще с учетом московских пробок. Нескромный внедорожник отца Евгения даже не успел толком раскочегариться, как мы уже приехали. Священник, ничуть не смутившись, припарковался прямо под знаком «остановка запрещена» чуть ли не перед самым фасадом Павелецкого вокзала.

— Мы на месте, — сообщил он мне и первым выпрыгнул из автомобиля на тротуар.

Я выбрался следом. Собственно, а почему бы информатору Совета не жить в центре столицы? Хотя я почему-то рассчитывал на то, что эта таинственная личность будет обитать где-нибудь за городом в роскошном особняке под охраной отпетых головорезов.

Реальность оказалась еще экстравагантнее. Мы со священником прошли вдоль здания вокзала, лавируя в нескончаемом пассажиропотоке. Глядя на всех этих людей — приезжих, носильщиков, продавцов, таксистов, прочий офисный планктон, коего в этой части города было пруд-пруди — я думал о конспирации мира Ночи. Это сколько же сил и времени потребовалось на то, чтобы у всех на виду спрятать целый мир! Еще труднее было интегрировать его в мир простых людей таким образом, чтобы всем хватало места под солнцем. Ну, или под луной — тут кто какими категориями мыслит. Я невольно восхитился работой Священного Совета. Столько лет, а точнее, веков балансировать на грани войны между миром живых и миром Ночи — это нужно было постараться.

Ход моих мыслей прервал резкий маневр отца Евгения. Обогнув здание вокзала справа налево, мы очутились у его торца. Не самое приятное место столицы, доложу я вам. Бывал я тут несколько раз. Неподалеку ютилась небольшая ночлежка для бездомных, а сами завсегдатаи этого заведения облюбовали этот пятачок в качестве места сбора подаяния. Насколько я знаю, тут же в определенные часы выстраивалась целая очередь за бесплатной горячей пищей, раздаваемой различными волонтерскими организациями. Насколько я знал, ими же, то есть бомжами, прикрывалась и торговля наркотиками. А если учесть, что весь бизнес «на попрошайках» курировался криминалом, смело можно было утверждать, что этот небольшой пятачок у Павелецкого вокзала был неким сосредоточением организованной преступности столицы. Именно тут мой спутник и остановился, выглядывая кого-то среди бездомных.

— Отлично, — вслух сказал священник, разглядев кого-то в толпе.

— Не совсем понимаю, — удивился я такому развитию событий, — ваш информатор как-то связан со всеми этими… эмм, людьми?

— Людьми, людьми, — кивнул мне он, — ты абсолютно прав. Хочешь спрятаться от людей, прячься среди них. Не забывай, Григорий, от сумы и от тюрьмы не застрахован никто.

— Да я, в принципе, не против… — соврал я, глядя на бомжей.

На самом деле я всегда считал подобный образ жизни неким психическим отклонением. Собственно, для бродяжничества в психиатрии действительно есть свой термин — дромомания. Я всегда был уверен, что такие люди делятся на два типа — тех, кто сам выбрал подобный образ жизни (я про так называемых «профессиональных» попрошаек), и тех, кто реально не может совладать со своими страстями. Как в первом, так и во втором случае особая помощь остального народонаселения страны им не требовалась. Всегда найдутся сердобольные граждане, которые не пройдут мимо и подадут на хлеб нищему или калеке. Всегда найдется и простак, который подаст опустившемуся алкоголику на опохмел. Как минимум я не видел ни одного бомжа, страдающего от анорексии. Они в нашем городе хоть и пахнут неважно, но все как на подбор мордатые.

Из всех представителей вышеуказанного класса мой спутник выбрал самого отвратительного. Уж не знаю, какими критериями руководствовался священник, но если бы мне когда-либо пришлось контактировать с подобными человеческими экземплярами, к этому бродяге я подошел бы в последнюю очередь. Или же вовсе не стал бы к такому обращаться. И дело было даже не в том, как именно выглядел этот странный человек со спутавшимися до состояния естественных дредов волосами и густой бородой с проседью. Не смущала меня и его одежда, в принципе, стандартная для таких людей в данное время года. Подойдя к нему, помимо непередаваемого амбре из перегара, аммиака и бог весть чего еще, я ощутил некую ауру обреченности. Даже не знаю, как описать это чувство. Было ощущение, что этот человек не просто принял свою судьбу такой, какой она на данном этапе была — он всем своим естеством излучал в этот мир безнадегу и отчаяние.