Десять ли персиковых цветков - Ци Тан. Страница 82

Высоко в небе, в обрамлении ветвей, висела большая, холодная луна. Она казалось очень тусклой и бледной.

Чжэ Янь со вздохом продолжил:

– Он не хотел никого беспокоить, поэтому попросил меня передать пилюлю. Е Хуа полагал, что, как твой будущий муж, должен помочь тебе вернуть долг высшему богу Мо Юаню. Я утаил правду, поскольку боялся твоего упрямого нрава. Если бы ты узнала, что он выплавил пилюлю, истратив большую часть своего совершенствования, то ни за что бы не приняла его помощь. Я боялся, что ты будешь переживать. Впрочем, если принять во внимание твою дотошность, ты бы точно проверила изначальный дух принца Западного моря после того, как дала ему пилюлю. Меня восхищает в Е Хуа готовность взять всю ответственность на себя, у него характер настоящего принца!

Вздохнув еще раз, он с сожалением произнес:

– В пятьдесят тысяч лет он смог обезглавить таотэ и цюнци, лишить жизни четырех свирепых зверей! Его ждет блестящее будущее. Очень жаль, что столь чистое совершенствование исчезло без следа…

Я не смогла сдержать всхлипов; сердце разрывалось на части.

Чжэ Янь предложил мне остаться у него на ночь. Я была очень признательна ему за его доброту, но отказалась. Взяв у него лучшее снадобье, подпитывающее ци, я встала на благовещее облако. Серебристый свет луны освещал мой путь на Небеса.

Чжэ Янь уже излечил Е Хуа. Уговаривая меня остаться на ночь, он сказал, что мое присутствие на Небесах ничем не поможет, но я все равно хотела присмотреть за принцем. Пусть даже сделать что-то совсем незначительное – лишь бы быть рядом с ним. Превратившись в мотылька, я миновала нескольких тигров, что охраняли Южные небесные врата, проследовала по пути, который мне показали днем, и влетела в зал Высочайшего пурпура, в котором жил Е Хуа.

В зале царила непроглядная тьма. Я попыталась опуститься на пол, но по неосторожности приземлилась на табурет. Табурет с грохотом опрокинулся, и в зале мгновенно вспыхнул свет. Облаченный в белоснежные одежды Е Хуа, прислонившись к изголовью кровати, с недоумением смотрел на меня. Прежде я видела его только в черном. Е Хуа, в тонком белом одеянии, казался невероятно привлекательным. Струившиеся по плечам черные как смоль волосы притягивали к себе взгляд.

Он долго смотрел мне в глаза, а затем, слегка нахмурившись, спросил:

– Разве ты не должна быть сейчас в Западном море и ухаживать за принцем? Вместо этого ты посреди ночи врываешься в мои покои. Неужели с принцем Де Юном что-то случилось?

Его хмурый взгляд завораживал. Усмехнувшись, я непринужденно ответила:

– С Де Юном все в порядке. Мои дела в Западном море закончены, и я вспомнила о твоей раненой руке. Боюсь, тебе будет тяжело самому заваривать чай, и я пришла, чтобы ухаживать за тобой.

Поскольку Е Хуа скрыл свое истинное состояние, не желая меня расстраивать, я решила, что будет лучше продолжать делать вид, будто я ничего не знаю. Он непонимающе посмотрел на меня, но затем улыбнулся и, подвинувшись на постели, сказал:

– Цянь-Цянь, иди сюда.

Его голос был таким глубоким, что я покраснела до самых кончиков ушей и, кашлянув, попыталась отвертеться:

– Да нет, я лучше потесню Колобочка. Отдыхай спокойно, завтра я снова приду проведать тебя.

Я повернулась, чтобы уйти, но не успела я дойти до двери, как погас свет. В темноте я тут же потерялась и, конечно, снова споткнулась о табурет. Е Хуа обнял меня со спины и произнес:

– Теперь я могу удерживать тебя только одной рукой, поэтому, если хочешь, можешь вырваться.

Когда матушка учила меня, как следует вести себя после замужества, она уделяла особенное внимание поведению супругов в их личных покоях. Она говорила, что когда супруг после свадьбы начнет искать любовной близости, то супруге, согласно традиции, нужно проявить благочестие и не сразу допустить его к себе, дабы показать хрупкость и сдержанность невинной девушки. Я полагала, что кашель тонко намекает на мой отказ. Однако было очевидно, что Е Хуа его проигнорировал. К сожалению, матушка не рассказывала мне, что надлежит делать женщине, чтобы по-прежнему казаться хрупкой и сдержанной, если муж не принимает отказ.

Волосы Е Хуа щекотали мои уши, отчего они страшно зудели. Я развернулась и, обняв его, спросила:

– Я займу только половину твоей кровати, хорошо?

Он со смехом ответил:

– Ты настолько мала, что даже половину не займешь.

Я смущенно оттолкнула его и на ощупь пробралась к кровати. Немного подумав, я разделась, приподняла одеяло и нырнула под него. Сжавшись в клубочек у стенки, я завернулась в одеяло. Когда Е Хуа подошел к постели, я отодвинулась еще дальше. Он в два счета вытащил из-под моей спины край одеяла и стал тянуть за уголок, желая придвинуть меня ближе к себе. Но покрывало оказалось слишком маленьким: стоило ему потянуть еще, и я осталась без одеяла. Даже теплыми летними ночами на Небесах прохладно. Я понимала, что если лягу спать без теплой одежды и без одеяла, то завтра не я буду ухаживать за Е Хуа, а он за мной. Теперь о чести не шло и речи. Я придвинулась ближе к нему, чтобы ухватить покрывало, затем еще ближе. Он отодвинулся, я снова придвинулась ближе. Так повторилось три раза подряд, но я так и не добралась до одеяла. Оставалось только бессмысленно продолжать перемещаться по кровати. Он придвинулся ближе, и я угодила прямиком в его объятия. Левой рукой он сгреб меня в охапку и произнес:

– Сегодняшнюю ночь ты либо спокойно будешь спать в моих объятиях и под одеялом, либо останешься у стенки, но без одеяла. Что выбираешь?

Я, помолчав, ответила:

– Мы можем вдвоем поспать у стенки под одеялом.

Кажется, разум отказался служить мне. Е Хуа обнял меня, негромко рассмеялся и сказал:

– А это неплохая мысль.

В ту ночь мы, словно пара птиц бии, уснули, крепко прижавшись друг к другу. Хоть нам и было немного тесновато, но я спокойно спала на груди Е Хуа. Мне кажется, прежде чем уснуть, я услышала, как он невнятно пробормотал:

– А ты совсем не изменилась… тебе все так же невыносима мысль остаться перед кем-то в долгу.

Е Хуа был прав: я никогда не любила оставаться в долгу и поэтому согласилась со словами, что он обронил. Однако, будучи в полусне, я не запомнила, что именно ответила ему.

Посреди ночи я сквозь сон услышала, как принц закашлялся, и немного испугалась. Е Хуа тихонько встал с кровати и, подоткнув мне одеяло, быстро распахнул двери и вышел из зала. Я напряженно прислушивалась и разобрала звуки кашля, настолько приглушенные, что если бы я не навострила свои лисьи уши, то ничего бы не услышала.

Я дотронулась до того места, где только что лежал Е Хуа. Мне стало ужасно тоскливо.

Он долго пробыл снаружи, а когда вернулся, я притворилась спящей. Откинув край одеяла, Е Хуа снова лег в постель, даже не заметив, что я просыпалась. Я смутно ощутила едва различимый запах крови и придвинулась ближе к нему. Решив, что он уже уснул, я снова нырнула в кольцо его объятий, протянула руку и крепко обхватила принца. С тяжелым сердцем я постепенно погрузилась в сон.

На следующее утро по виду Е Хуа невозможно было догадаться, что он совсем недавно перенес тяжелое ранение. Я даже стала подозревать, что увиденное ночью мне на самом деле приснилось. Что немудрено: вчерашний день был полон скорби, радости, тревоги и раздумий. Однако в глубине души я понимала, что это был не сон.

Я проводила время с Е Хуа, но скучала по Колобочку. В тот день в горах Линшань начиналось собрание, где сам Будда Шакьямуни собирался толковать учение и говорить о воспитании всех живых существ. Изначальный владыка Чэн Юй отправился в горы и взял Колобочка с собой, чтобы он не путался у нас под ногами.

Я беспокоилась, что речи Будды будут тяжелыми для восприятия, а Колобочек еще так мал, что ему наверняка станет ужасно скучно. Е Хуа был не согласен с моим мнением. Он заявил: