Дьявола не существует (ЛП) - Ларк Софи. Страница 13

Мара снова берет меня за руку. На этот раз она не сжимает ее, а просто держит на коленях, ее пальцы переплетены с моими.

— И ты был таким, — мягко говорит она.

— Я думал, что быть одному лучше. Безопаснее. Даже приятнее.

— Но ты все равно сделал это, — говорит Мара, оглядывая кабинет моего отца, разбитый вдребезги яростью, которая все еще кричит из каждого угла комнаты, все эти годы спустя.

— Это повлияло на меня больше, чем я ожидал, — признаюсь я.

Мара подносит мою руку ко рту и проводит костяшками пальцев по губам.

— Я не могу тебя винить, — говорит она. — Твой дядя кажется ужасным.

Я осторожно опускаю ее руку на колени, поворачиваюсь лицом к ней и смотрю ей в глаза.

— Это был первый раз, когда я убил, — говорю я. — Но их было больше. Это как потеря девственности... первый раз кажется таким значительным. Каждый последующий становится все менее и менее важным. Пока ты не начинаешь с трудом вспоминать их имена.

Ее язык высунулся, чтобы увлажнить бледные губы.

— Кто был вторым? — пробормотала она.

— Я напился в парижском клубе. За мной вышли трое мужчин, планируя ограбить меня. Я отбился от одного. Второй убежал. Третий... Я бил его головой о стену в переулке, пока его череп не раскололся.

Рука Мары подплывает ко рту. На этот раз она сильно прикусывает край ногтя.

— Это был единственный раз, когда я убил импульсивно, без плана. Остальные были более стратегическими.

— Сколько? — шепчет она.

— Четырнадцать.

Мара издает слабый задыхающийся звук. Ее щеки стали бледными и сероватыми, костяшки пальцев побелели.

— Ни одна из них не была женщиной, — говорю я, как будто это ее утешит.

— Почему не женщины? — слабо спрашивает она.

Я пожимаю плечами. — Мужчины заслуживают этого больше.

Мара садится вперед, упираясь локтями в колени и закрывая лицо руками. Я даю ей время подумать, понимая, что она догадывалась о чем-то, но никогда не могла предположить всей правды.

Через мгновение ее плечи напрягаются, и она поднимает голову. Она садится и смотрит на меня с внезапным оживлением.

— Ты убил бывшего мужа Сони, — пролепетала она.

Я хмуро смотрю на нее.

— Откуда ты это знаешь?

— Соня рассказала мне, как он умер. Я подумала, что это было очень... удобно.

— Это было очень неудобно, когда он месяцами таскал ее по судам. Это сказывалось на ее работе.

Мара прищурилась на меня.

— Ты мог бы просто уволить ее.

— Нанять кого-то нового — это еще хуже.

— Ты хотел ей помочь.

— Я помог себе. Просто так получилось, что Соня тоже выиграла.

Мара качает головой, уже вернувшись к своему веселью. — Ты неравнодушен к женщинам.

— Ни хрена подобного. Не забывай, как мы познакомились.

— Я помню.

В офисе становится темно. Я так и не включил свет, потому что разбил верхний светильник вместе со всем остальным в комнате. Мы сидели при свете, который пробивался сквозь глицинии и пыльные окна. Теперь все это исчезает.

— Знаешь, это был не первый раз, когда я действительно тебя увидел.

Мара моргает, ее губы складываются в маленький кружок от замешательства.

— Что ты имеешь в виду?

— Я видел тебя на шоу Oasis. И Шоу тоже. Он видел, как я наблюдал за тобой. Джек Бриск пролил вино на твое платье. Я думал, ты уйдешь с вечеринки, но вместо этого ты использовала еще больше вина, чтобы покрасить платье. Меня удивило, что ты так изобретательна. Еще больше меня удивило, как красиво ты это сделала. Я был впечатлен. Шоу, конечно, не мог этого понять. Он думал, что я хочу тебя трахнуть.

Мара смотрит на меня с открытым ртом.

Она спрашивает: — И поэтому он взял меня?

— Да, — признаю я. — Я оскорбил его. Я сказал, что он недисциплинированный, неуправляемый. Он хотел доказать, что я такой же... при правильном искушении.

Мара медленно моргает, наконец понимая.

— Ты выбрал меня.

— Тогда я этого не знал, но уже выбрал. Я пытался бросить тебя на той горе... но ты все равно выжила. С того момента я стал одержим. Я должен был узнать, как ты это сделала. Я должен был понять.

Глаза Мары темные и жидкие в провальном свете.

— А ты? Понимаешь ли ты сейчас?

Я упираюсь ладонью в край ее челюсти и провожу большим пальцем по ее губам.

— Я знаю, что тебя нельзя сломить. Я все еще проверяю, можно ли тебя приручить...

Мара ловит мой палец зубами, прикусывая.

— Ты и сам не приручен.

Мне нравится, как сильно она кусается, эта маленькая дикарка.

Мне хочется укусить ее в ответ.

— Нет, не приручен, — соглашаюсь я. — И никогда не буду.

— Я тоже не буду, — шипит Мара, не менее яростно.

Она не боится меня. И никогда не боялась.

Я помню, как она столкнулась со мной в моей собственной студии, глаза пылали, кулаки были сжаты. Требовала узнать, как я посмел оставить ее умирать. Она насмехается над моей ложью.

Я хватаю ее за горло и целую, прижимая спиной к изрезанному дивану.

Она сошла с ума, и я тоже.

Наше безумие совпадает во всех смыслах.

Когда мы снова натягиваем одежду, я напоминаю Маре: — Вопрос на вопрос. Я не забыл.

Мара вздыхает. — Ты сдержал свое слово. Я сдержу свое.

Я беру ее за руку и поднимаю с дивана. Мара не отшатывается от меня - ей нравится, когда я прикасаюсь к ней, даже зная обо всей крови на этих руках.

Ее счетчик нормальности сломан. Она была рядом со слишком многими ужасными людьми. Она не знает, насколько я жесток, насколько неисправим.

К счастью для меня, наверное.

— Поднимайся на кухню, — говорю я. — Я не могу подарить тебе единорога, но я точно могу сделать тебе мороженое.

Мара следует за мной на главный уровень. Несмотря на то что я рассказал ей, что именно собираюсь сделать, она все равно приходит в восторг, когда я ставлю перед ней огромную миску ванильного мороженого, покрытую шоколадным сиропом и горкой взбитых сливок.

Ее всегда больше удивляет доброта, чем жестокость.

Мара откусывает большой кусок с закрытыми глазами, позволяя мороженому растаять на языке, прежде чем проглотить.

— Мне это было необходимо, — вздыхает она. Затем, отложив ложку, говорит: — Хорошо. Я готова. Что ты хочешь узнать?

Я сажусь рядом с ней за стойку, наши колени почти соприкасаются.

Наклонившись вперед, я говорю: — Расскажи мне о Рэндалле.

Мара

Двенадцать лет назад

Mad World – Gary Jules

Я иду домой из школы, медленно, чтобы не догнать группу девочек, идущих впереди меня, но не настолько медленно, чтобы Рэндалл рассердился на мое опоздание.

Мэнди Паттерсон, как обычно, в центре группы, ее невозможно не заметить с ее длинным потоком пепельно-белых волос, идеально завитых и завязанных огромным бантом чирлидерши, который стал таким модным в школе.

У меня нет никаких бантов.

Я попросила один на свой день рождения. Но Рэндалл и моя мама подарили мне подержанную скрипку. Мне приходится брать уроки у миссис Бельчик каждый вторник и четверг. В ее доме пахнет подгорелым растительным маслом, а на ее попугаев у меня аллергия. Мои глаза каждый раз опухают, а пальцы так чешутся, что я едва могу держать смычок. Я умоляла маму больше не заставлять меня ходить туда, но это мое наказание за то, что я недостаточно занималась фортепиано.

Я сильно облажалась на сольном концерте.

Я ненавижу выступать на публике, ненавижу, когда все на меня смотрят.

Я никогда не играла на этом пианино, и когда я села на скамейку в ужасной тишине зала, когда яркий верхний свет отражался от черного глянцевого «Steinway», меня настигло ужасное осознание того, что я не уверен, какая клавиша - средняя «С».