Тайными тропами (СИ) - Осипов Игорь. Страница 7
А мертвя́чка, шатаясь, как перебравшая дурного вина пьянчуга, медленно побрела к своей цели — крепости пришлых.
Обе быстро женщины скрылись за деревьями и принялись наблюдать за происходящим.
Сперва стояла тишина. А потом над лишённым деревьев и покрытым лишь короткой травой пологим склоном холма, где и расположились самозванцы, пронёсся выкрик на чужом языке. Первородные не поняли слов, но это было похоже на: «Той! То идот⁈»
Почти сразу после этого прозвучал одиночный выстрел.
А после ночь разорвал протяжный вой, достойный не то что стаи призрачных волков, но и тысячи банши.
— У-у-у-у-у!
Вспыхнул яркий белый свет, пятна которого стали ощупывать склоны и кустарники, а потом с ненавистью впились в бредущую с оружием в руках фигуру.
Затем негромко хлопнуло, и в небо взмыли яркие красные звёзды.
Первородные с жадностью в глазах вытянули шеи, вглядываясь в действо. А события стали разворачиваться совсем уж быстро.
Со стороны крепости раздались выстрелы. Даже отсюда было видно, что пули попали в мертвячку, ломая кости и прокалывая плащ. Но нежить на то и нежить, чтоб не упасть от жалкого свинца. Когда к стрелкам прибавились новые, от грохота стрельбы заложило уши даже в далёких кустах. Казалось, там целая мушкетёрская сотня, ибо невозможно так быстро заряжать мушкеты.
А когда до стен самозваной крепости осталось совсем немного, раздался взрыв. Гром эхом отскочил от серых стен. Земля взметнулась вверх вместе со скелетом. Обратно упали лишь разрозненные кости, перемешанные с комьями земли и клочьями трав, и лишь позвоночник продолжал изгибаться подобно змее, которой отсекли голову, но которая обречённо цеплялась за жизнь.
Медленно оседала пыль.
И думается, пришлые самозванцы не пожалели не менее бочонка отборного пороха.
Первозданная колдунья тихо выругалась. А потом вздрогнула, потому как совсем рядом с ней шумно брызнуло щепками, и в сером рассветном полумраке стало видно белеющее на стволе дерева место, похожее на рану на теле, где тяжёлой пулей порвало кору. Древо застонало от боли, слышной только первородным.
— Нас заметили, — проговорила Аргифире́т.
— Немыслимо, — выпучив глаза от удивления, прошептала в ответ колдунья и провела пальцами по щеке. На пальцах осталась кровь — это щепки поцарапали кожу.
Волшебница вскинула руку, и ветви деревьев изогнулись, делая полог из листьев многократно гуще.
— Уходим.
Женщины присели. И вовремя — как раз на том месте, где стояла волшебница, просвистела ещё одна пуля.
А после послышались лай далёких собак и кроткие приказы на незнакомом языке. Приказам отвечали ещё отрывистые выкрики «эсть!»
— Бежим! — уже не скрываясь, закричала женщина-полупризрак.
Волшебница замерла на мгновение, затем быстро повернулась в сторону крепости, сложила пальцы щепотью и прошептала в них: «Страх и ужас». И подула на щепоть, как на уголёк в костре, раздувая необузданный кошмар. Над травой, над деревьями, к небу, ворочаясь, как заспанный и недовольный пробуждением древний дракон, прокатился утробный гул.
Гул нахлынул на погоню, и псы сразу же испуганно заскулили и завизжали. Следом послышалась хриплая ругань зверомуже́й, пытающихся безуспешно успокоить гончих.
— Теперь бежим! Нас не догонят!
И первородные помчались прочь. Волшебница выставила перед собой ладонь с испачканными кровью пальцами, и с пути женщин стали сами собой отклоняться ветки деревьев и кустов.
Лес пропускал парочку и их бычка беспрепятственно, словно признал истинных хозяек.
А потом первородные выскочили на поляну. И поляна была занята — на ней стояли, взволнованно вглядываясь в полумрак, три человека. Хвала Великому Полозу, не пришлые, а обычные стражницы Керенборга, снаряжённые в серые гамбезоны и шлемы-шапели. И лишь у одной в руках мушкет, а на шее медный медальон капралки, у остальных же — обычные алебарды.
— Стоять! — зычно закричала капралка.
Первородные замялись лишь на мгновение. Нетерпеливая Аргифирет, ни чуть сбавив шага, вскинула руку. В пальцах возник полупрозрачный зелёный клинок — тонкий, как лучик ночных звёзд. Первородная ловко, словно доказывая, что ей не зря было дано имя куницы, поднырнула под алебарду и на всём ходу вонзила в плечо стражнице. Не помогли ни кольчужный капюшон, поверх которого был надет шлем, ни толстый, простёганный на десять раз льняной ворот.
Солдатка вскрикнула и схватилась за гладкий, как жало комара, стилет, а перворождённая надавила сильнее и прошептала: «Сон». По гранёному клинку пробежала и скрылась в ране быстрая, как стриж, зелёная волна, и стражница обмякла, упав на траву. Можно, конечно, было и добить, но когда с духами общаешься столь же часто, как и со смертными, месть мёртвых будет пострашнее мести живых, ибо от мёртвых не скроешься. К тому же темно, никто не рассмотрел ни лиц, ни одежды. Незачем убивать.
А бежавшая следом волшебница, замерев на мгновение, дабы оценить положение дел, прошептала: «Ярость», и сделала шаг в сторону.
Мимо неё, наклонив голову и задрав хвост, промчался бычок. В нём было не менее двух тысяч фунтов весу, и животное, ослепнув от злости, снесло капралку, словно таран. Женщина упала на землю и скрутилась калачиком, держась за живот.
Третья стражница, отрывисто ругнувшись, упала на траву, потому как корень ближайшего древа ожил и схватил её за ногу. И сие стало приговором — Аргифире́т бросилась на женщину, как сокол-скопа на рыбу в реке.
Удар кулаком в лицо, и третья стражница тоже быстро обмякла.
— Тишина, — проронила волшебница, когда всё было кончено, и щёлкнула пальцами, отчего чары ярости на бычке развеялись.
Колдунья быстро огляделась и облегчённо выдохнула, ибо погоня отстала, и рядом больше нет никого, кто мог бы остановить первородных.
Путь свободен.
Глава 4
Халумарское золото
Первым в эту пору встаёт из-за горизонта Сол. В такие дни говорят, что муж небесной богини пребывает в хлопотах о судьбах смертных. А ещё в эти дни принято молить этого бога о терпении и самим вставать раньше.
Но проснулась Аврора не от этого. Сперва сквозь стены донёсся вой, и лисья сущность, спрятанная внутри девы рода да Вульпа, встрепенулась и прислушалась.
А затем послышались залпы халумарских мушкетов. Когда же в окна ударил взрыв, что казалось, будто большая стая диких и при этом невидимых перепелов заблудилась во мраке и, перепутав свой путь, влетела жирными тушками во все окна сразу. На счастье, стёкла зазвенели, но не лопнули.
Зверомужи пришлых тут же засуетились, громко крича на своём языке.
А когда Аврора потянула носом, учуяла едкий халумарский порох, причём не чёрный, а жёлтый, как сушёная молотая облепиха. А ещё он не оставлял клубов дыма и не подходил для мушкетов и пистолей.
За грохотом и вонью волной прокатился дикий страх. Внутренний зверь заскулил и попытался спрятать испуганную морду в низ живота, под мочевой пузырь. И самым неприятным было то, что страх не самородный, а призванный чьими-то чарами, но Аврора никогда раньше не чуяла такого волшебства. Оно отличалось от всего, что девушка знала раньше. Ни Магистрат, ни Круг, ни жрицы богов так не колдовали.
Аврора сделала глубокий вдох и усилием воли подавила желание зверя убежать. Всё же, в ней куда больше от человека, чем от дикого лесного существа. Успокоившись, девушка быстро нырнула руками под подушку и выудила из-под неё стилет со вбитым в узкие долы серебром. Пистоль бы или мушкет здесь пригодились больше, но халумари изъяли пороховое оружие, поставив в оружейный погреб. Они после той выходки с дневальным, даже шпагу чуть не отобрали. Если бы не вставший на пути барон, она бы заколола всех, посмевших на такую дерзость. Никто не имеет права отобрать у дворянки шпагу и лишить её возможности смотреть телевизор! Никто!
Кроме барона, разумеется.
Но сейчас не об этом, а о страхе и чарах: успокоение пришло лишь тогда, когда пальцы стиснули холодный клинок.