Леди, леди, это я! - Макбейн Эд. Страница 15

Айсола, конечно же, была чем-то вроде пупа земли для всего города, а территория Восемьдесят седьмого участка находилась в самом центре Айсолы подобно ступице, находящейся в центре колеса и остающейся там, как ты это колесо ни крути. Айсола представляла собой остров, что и подтверждало ее название, которым наградил ее лишенный фантазии и романтизма итальянский бродяга, высадившийся на берега Америки хоть и давно, но все-таки намного позже своего соотечественника, который открыл эти земли и объявил их собственностью королевы Изабеллы. Но подобно Колумбу, этот более поздний открыватель, оказавшись на берегу столь прекрасного острова, несомненно, был поражен его красотой и тихонько пробормотал про себя одно-единственное слово: “Айсола”. Он не сказал “Исола белла” или “Исола беллиссима”, он был простым человеком и сказал просто “Исола” – остров.

Итак, остров.

Поскольку он был коренным итальянцем, уроженцем маленького городка, именовавшегося “Сан-Луиджи”, он и слово это выговаривал на итальянский манер. Данное им название, если не говорить о самом острове, было вульгаризировано уже в ходе прошлого столетия наплывшими сюда представителями более варварских народов, которые стали произносить его как “Айсола”, а иногда даже – “Айслу”. Такое произношение могло бы огорчить крестного отца острова, доживи он хотя бы до первых лет двадцатого столетия и окажись в этих краях. Но произойди такое, он наверняка и вовсе не узнал бы этих мест. Айсола оказалась сплошь застроенной огромными небоскребами, а под поверхностью ее были вдобавок прорыты туннели. Теперь она жила шумной жизнью крупного бизнеса. В порты ее поступали товары из самых разных стран. Прекрасный остров, ставший деловым центром, соединяли теперь бесчисленные мосты, связывавшие его с другими, менее оживленными частями города. Да, Айсола успела далеко уйти со времен прибытия сюда уроженца Сан-Луиджи.

Маджеста и Бестаун отражали, в свою очередь, английское влияние на облик Нового Света, по крайней мере, это было заметно в их названиях, где прослеживалось почтение к членам британского королевского дома. Бестаун, например, получил свое имя в честь королевы-девственницы Елизаветы, когда посланцы королевы, преисполненные верноподданнической и не только верноподданнической любви к своей повелительнице, дали ему имя Бетситаун – Бетси звали королеву в народе. Дальше пошла путаница: дело в том, что посланец ее величества, который объявил колонистам об этой милости, был шепеляв от рождения и поэтому в разговоре с тогдашним губернатором назвал городок “Бесситаун”. В таком виде он и вошел в официальные анналы. К тому времени, когда венценосная Бетси узнала об этой ошибке, название городка уже успело прижиться и даже трансформироваться в Бестаун, и ей трудно было бы заново переучивать и без того слабо образованных колонистов. Поэтому и решили оставить все как есть. Правда, она в конце концов отрубила незадачливому посланцу голову, но это было сделано значительно позже и совсем по другому поводу.

Что же касается Маджесты, то имя это было дано в честь короля Георга III, который в Англии звался Джорджем. Советники его решили было, что город следует назвать Джорджтауном, но, поразмыслив хорошенько, пришли к выводу, что и без того в колониях расплодилось удивительно много Джорджтаунов. Порывшись в имевшихся тогда в обилии латинских книгах, они откопали там словечко “майестас”, что означает “великолепие”, “величие”, уразумев заодно, что отсюда происходит и обращение к королям “Ваше величество”. Поэтому они и решили, что новое название будет должным образом воспринято Его величеством. Правда, вскоре после этого у короля Георга возникли некоторые неприятности с любителями чая в Бостоне, в результате которых блеск и величие королевского титула, да и самого короля несколько поблекли, однако название это сохранилось как воспоминание о старых добрых временах.

Да, странные вещи происходят иногда с городами и с их названиями.

Миссис Векслер жила в Риверхед в большом многоквартирном доме с довольно просторной площадкой перед входом. С улицы на эту площадку можно было попасть, пройдя между двух огромных каменных вазонов для цветов, в которых, правда, не росло ни одного цветка. Клинг прошел мимо этих пустых чаш, пересек площадку и вошел в вестибюль. Там он отыскал табличку с надписью “Джозеф Векслер, кв. 4-А” и нажал на кнопку звонка. В ответ послышался легкий щелчок открывающегося замка на внутренней двери. Пройдя через нее, он поднялся на четвертый этаж.

Перед квартирой Векслеров он отдышался и постучал.

Открыла ему женщина.

Она с удивлением посмотрела на Клинга.

– Да?

– Миссис Векслер?

– Нет? – Интонация была по-прежнему вопросительной.

– Вы наш новый раввин? – спросила она.

– Что?

– Наш новый...

– Нет. Я из полиции.

– Ох... – Женщина немного помолчала. – Вы хотели видеть Руфь?

– Так зовут миссис Векслер?

– Да.

– Да, я пришел поговорить с ней, – сказал Клинг.

– Мы... – Казалось, что женщина смущена его визитом.

– Мы, понимаете, сейчас... у нас шивах. Скажите, вы случайно не еврей?

– Нет.

– У нас траур. По Джозефу. А я – сестра Руфи. Знаете, что я вам скажу: сейчас вам лучше было бы не мешать. Приходите потом и говорите с ней сколько угодно, но...

– Мадам, я был бы вам очень обязан, если бы вы предоставили мне возможность поговорить с миссис Векслер именно сейчас. Я... я, конечно, понимаю... но все-таки...

Ему вдруг захотелось уйти отсюда, и как можно скорее.

Незачем ему вот так навязываться в чужой дом, да еще во время траура. Однако ему тут же пришла в голову мысль:

“Стоит тебе уйти, и убийца сразу же получит дополнительные козыри”.

– Так что извините, но мне нужно повидаться с ней именно сейчас. Не будете ли вы так любезны передать ей мою просьбу?

– Пожалуйста, я спрошу ее, – сказала женщина и прикрыла дверь.

Он остался ждать на лестничной площадке. Отовсюду, из-за каждой двери, до него доносился привычный шум жилого дома. И только за дверью, перед которой он стоял сейчас в ожидании, за дверью квартиры № 4-А таилась тишина смерти.

Молодой человек с книгой под мышкой поднялся на площадку лестницы. Он мрачно кивнул Клингу, стал рядом с ним и спросил:

– Векслеры тут?

– Да.

– Благодарю.

Пришедший постучал в дверь. Потом они вместе принялись ждать, сохраняя торжественное молчание. Откуда-то сверху какая-то женщина кричала во двор сыну: “Мартин! Сейчас же подымись наверх и надень свитер!” Внутри квартиры по-прежнему царила ничем не нарушаемая тишина. Молодой человек снова постучал. Из-за двери послышались приближающиеся шаги. Сестра миссис Векслер открыла дверь, глянула на Клинга и перевела взгляд на вновь пришедшего.

– Вы наш раввин? – спросила она.

– Да, – ответил молодой человек.

– Входите, пожалуйста, реббе, – тут же сказала она. И только после этого она обратилась к Клингу: – Руфь сейчас поговорит с вами, мистер... как вы сказали, ваша фамилия?

– Да, да, мистер Клинг. Знаете, мистер Клинг, она только что потеряла своего мужа. Так, знаете, я прошу вас... не будете ли...

– Я понимаю, – сказал Клинг.

– Входите. Сюда, пожалуйста.

Они сидели в гостиной. На низком кофейном столике стояла корзиночка с фруктами. Картины и зеркала были прикрыты черной материей. Пришедшие на траурную церемонию сидели на деревянных ящиках. Мужчины были в черных ермолках, женщины – в платках. Молодой раввин вошел в комнату и начал читать молитву. Руфь Векслер отделилась от группы и подошла к Клингу.

– Здравствуйте, – сказала она. – Очень рада познакомиться с вами.

Она говорила со страшным еврейским акцентом, который сначала просто поразил Клинга, потому что он никак не мог себе представить, что такая молодая женщина может так плохо говорить по-английски. Однако позднее, приглядевшись к ней повнимательнее, он обнаружил, что ей уже далеко за сорок, а может, даже и пятьдесят с хвостиком. Она, по-видимому, принадлежала к тому очень редкому у семитов типу, который никогда не старится, сохраняя иссиня-черные волосы и живой яркий блеск глаз. Блеск этот усиливался в данный момент тем, что глаза ее были полны слез. Она подала ему руку, и он неловко пожал ее, не зная толком, что говорить. Его собственное горе оказалось как бы растворившимся в глазах этой странной, не имеющей возраста женщины.