Страх перед страхом - Малышева Анна Витальевна. Страница 40

– Леня – агрессивно настроен? – Нелли была совершенно растеряна. – А его мама знает обо всем этом?

– Нет, и я очень вас прошу – не говорите ей пока. Она тоже ничего не сможет сделать, а вот отношения у нас окончательно испортятся.

И помявшись, женщина пояснила, что Антонина Григорьевна была вовсе не в восторге от того, что ее сын собирался жениться на девушке, которая была беременна от другого.

– Она и так уже позволила себе обвинять Иру во всех смертных грехах. А уж если узнает, что Леня мог пострадать из-за нее… Знаете, есть люди, которые только и ищут – кого обвинить в своих несчастьях? Так вот, она из их числа.

Нелли что-то пробормотала, пообещала позвонить еще и повесила трубку. Но так больше и не позвонила. Татьяна решила было, что та наконец отказалась от своих розысков. Возможно, испугалась – ей пришлось выслушать немало пугающих намеков… И может, это даже и к лучшему – Татьяна уже начала переживать, что втравила бедняжку в такую запутанную историю. В конце концов, какое она имеет право взваливать на чьи-то плечи подобное дело? И все же ей грело душу ощущение, что она не одна, что кто-то искренне желает ей помочь. Но в тот день, когда она узнала об исчезновении девушки, последняя надежда исчезла. Поговорив с Дуней, Татьяна долгое время сидела как пришибленная и даже не могла подняться со стула. В голове отчетливо, словно повинуясь неведомому метроному, стучало одно: «Опять я виновата, опять я…»

Она промучилась весь вечер, строила разные догадки, пытаясь понять, что могло случиться с девушкой и чем тут можно помочь. Но что она могла сделать – почти не зная Нелли, не имея понятия, чем та занималась все эти дни? Оставалось только ужасное сознание своей вины. Тем более ужасное, что она ни с кем не могла этим поделиться. Будь рядом Алексей… Но об этом она старалась даже не думать.

«Слава богу, что я не дала ей адреса Петра! – повторяла она про себя, пытаясь успокоиться хоть отчасти. – Если бы дала – тогда точно, была бы виновата… А так… Может, она пропала вовсе не из-за этого. Как, где она могла бы с ним встретиться? Может, просто загостилась у кого-то, нашла парня…» Но ей тут же вспоминалось, как точно такими же утешениями она нянчила свою тревогу, когда пропала дочь. И чем все это кончилось.

На другой день она не выдержала и решила выяснить хоть что-то. «Невозможно просто сидеть сложа руки, получается, что я их боюсь…» Она решила было позвонить родителям Жени, спросить, как и когда можно встретиться с их дочкой. Она желала разговора при свидетелях – при них. Так Жене было бы труднее вывернуться. От звонка ее удержало только одно соображение – оно пришло, когда Татьяна уже набирала номер. Женщина медленно повесила трубку: «А что, если они ее покрывают? Не знают, дескать, что дочка ночует на третьем этаже? Вранье! И они врут… Зачем? Что – надеются, что она выйдет замуж? Или умыли руки, решили ни во что не вмешиваться? Или тщательно скрывают от всех, какую разгульную жизнь ведет Женя? Нет, им звонить незачем. Мне они точно ничего не скажут. Алина – лицо незаинтересованное, от знакомства со мной отреклась, прежде дружила с матерью Жени. И что она узнала? Да ничего! Единственное, что они ей сказали, – это что никогда и пальцем не трогали Женю. Может, это правда, а может, нет…»

Она припомнила, в какое время Женя назначала ей встречу. Если она где-то работает, то возвращается домой приблизительно в одно и то же время. И ее можно подкараулить – вход во двор всего один, через подворотню.

И Татьяна отправилась туда. Она приехала пораньше – часам к четырем. В такое время Женя точно была еще на работе. Она взяла с собой фотоаппарат – на всякий случай. Она очень сомневалась, что ей удастся заснять Петра, да еще так удачно, чтобы его потом смогли узнать. Снимать пришлось бы без его ведома, он бы на это не согласился – ясно же, что Татьяна хочет получить снимок не на добрую память, а для каких-то иных целей. Но если снимок все-таки получится – его можно будет показать Дуне.

Она стояла в подворотне, вглядываясь в каждую фигуру, которая появлялась то с одной, то с другой стороны. Она понимала, что выглядит подозрительно, несмотря на свой приличный вид, чистую одежду… Татьяна впервые кого-то выслеживала, и это было унизительно. Ей некстати вспомнились откровения одной сослуживицы – та без стеснения рассказывала, что иногда ей приходится гоняться за неверным супругом по всему городу, собирать сведения о том, где он проводит свободное время, врываться в какие-то рестораны, подкарауливать его у дверей чужих квартир… Женщина относилась к этому, почти как к забаве, – только глаза у нее были тоскливые, какие-то собачьи. Ничего женственного в них уже не осталось. Лучше бы она плакала или терпела свое горе молча – но женщина превратилась в безжалостного сыщика, в охотницу, которая готова пойти на все, чтобы настичь добычу. «Ничего удивительного, что муж бегает от нее!» – так тогда подумала Татьяна, которая слушала эти рассказы с неловкостью и все же не без любопытства. Теперь она сама переживала нечто подобное – каждый раз, когда проходящий по подворотне человек окидывал ее подозрительным взглядом.

Наконец со стороны улицы появилась Женя. Девушка шла, слегка волоча ноги – усталой походкой человека, который идет автоматически, по раз навсегда заученному пути. Татьяна отделилась от стены и подошла к девушке вплотную. Только тогда та подняла голову и остановилась. Татьяна встретила ее взгляд… Обычный взгляд, который она знала так давно, – испуг, недоверие и как будто мольба о пощаде. Прежде она сочувствовала девушке. Теперь эти глаза ее невероятно раздражали, взгляд казался наигранным. Она грубо взяла ее под локоть:

– Пойдем.

– Куда? – Та слабо дернулась, пытаясь высвободить руку.

– Туда, где ты живешь. К родителям? Или к Петру?

Девушка наконец рванулась сильнее и высвободила локоть. Однако не убежала, как опасалась Татьяна. Ее лицо приняло детское плаксивое выражение:

– Почему вы меня мучаете? Что вам нужно?

– Я хочу наконец знать, где моя дочь провела три дня, после того как ушла из дома. И что с ней случилось на самом деле.

Девушка умоляюще смотрела на нее, ее глаза наполнились слезами. Татьяна изумлялась: неужели это – всего лишь игра? Или же она настолько истерична, что легко пускает слезу по любому поводу?

– Я ничего не знаю… – прошептала Женя. – Правда ничего… Почему вы думаете, что я…

Мимо прошла пожилая женщина, нагруженная сумками с продуктами. Она раздраженно толкнула Татьяну плечом – та стояла как раз у нее на пути. Женщина отшатнулась, но снова взяла Женю за руку – на этот раз крепче, чтобы та не вздумала вырываться:

– Идем к Петру, на третий этаж.

Та открыла рот, собираясь что-то ответить, но, помедлив секунду, опустила голову и покорно двинулась вперед. Татьяна, не отпуская ее руки, шла рядом. Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. Женя помедлила у двери и наконец попросила ее отпустить. Татьяна послушалась – все равно она бы не позволила девице сбежать. Женя шмыгнула носом, проглотив последние слезы, раскрыла сумку и достала оттуда ключи. Отперла дверь и вошла. Татьяна молча последовала за ней.

– Ну вот, – сказала она, оказавшись в уже знакомой прихожей. – А твои родители утверждают, что ты здесь никогда не бываешь. У тебя даже собственные ключи есть.

Женя затравленно взглянула на нее:

– Мои родители… Они ничего не знают.

– Ты же сама говорила, что они признали Петра твоим официальным женихом. И позволяют тебе здесь жить. Это были твои собственные слова, и ты их сказала при свидетелях. Женя, имей совесть!

Та покачала головой:

– Я сказала это вам просто так. А на самом деле они не знают.

– Но это продолжается уже давно – как тебе удается скрывать? Они ведь живут всего этажом выше! И вы никогда не сталкивались на лестнице?

– Никогда, – сипло ответила Женя.

Татьяна вздохнула и решила больше не копаться в этой истории. В конце концов, первостепенного значения она не имела. Она поинтересовалась – где сейчас Петр. Девушка ответила, что тот, должно быть, на работе.