Увертюра к смерти - Марш Найо. Страница 8

— Это великолепно, не так ли? — согласилась миссис Росс.

И неожиданно она, Генри и Дина громко рассмеялись, вспомнив эту сцену, и несколько минут с удовольствием вспоминали изысканные шутки и остроты из второго акта пьесы. Ректор слушал их, нервно улыбаясь, мисс Прентайс и мисс Кампанула сидели с крепко сжатыми губами. Наконец эсквайр окинул присутствующих затуманенным взором и спросил, чего все ждут.

— Я предлагаю поставить пьесу “Витрины”, — сказал он. — Так, кажется, положено говорить на собраниях?

— Поддерживаю, — согласился доктор Темплетт.

— Возможно, я ошибаюсь, — сказала мисс Кампанула, — но у меня сложилось впечатление, что моё предложение, поддержанное мисс Прентайс, прозвучало немного раньше.

Ректор был вынужден поставить предложение на голосование.

— Мисс Кампанула было внесено предложение, поддержанное мисс Прентайс: выбрать для постановки пьесу “Простушка Сьюзан”, — проговорил он довольно грустным голосом. — Кто за?

— Я, — одновременно сказали мисс Прентайс и мисс Кампанула.

— Кто против?

Все остальные были против.

— Спасибо, — проворчала мисс Кампанула. — Благодарю. Теперь ситуация нам ясна.

— Подождите, пока не начнёте учить свои роли, — весело проговорил Джоуслин, — и тогда вы обо всем на свете забудете. У нас троих очень длинные роли, так ведь? — продолжал он, листая страницы. — Полагаю, Элеонора сыграет графиню, а мисс Кампанула будет миссис Синг, или.., как её там… Гертруда! Какая отличная идея!

— Это была моя идея, — сказала миссис Росс.

— Если мне позволено выразить своё мнение, — опять заговорила мисс Кампанула, — то я хочу его высказать, но может оказаться, что не все его поддержат.

— Пожалуй, Джернигэм, тебе бы следовало внести своё предложение, — сказал ректор.

Предложение эсквайра было, конечно же, принято. При этом мисс Кампанула и мисс Прентайс не проронили ни слова. Обе дамы пребывали в напряжённом смятении. Обе кипели от оскорбления, нанесённого “Простушке Сьюзан”, каждая страстно желала встать и, веско сказав несколько слов, гордо удалиться с собрания. Но каждая сдерживала себя разумным нежеланием “отрезать себе нос, лишь желая досадить лицу”. Было очевидно, что будет ставиться пьеса “Витрины”, независимо от того, останутся они или покинут собрание. Если только все остальные не были бесстыдными обманщиками, похоже, что в пьесе на самом деле были две выдающиеся роли, которые у них легко могли перехватить. Они тихо вздыхали, прихорашивались и тайно наблюдали друг за другом.

Тем временем с энтузиазмом, свойственным всем Джернигэмам в осуществлении новых проектов, Джоуслин и его сын принялись распределять роли. Почти сто лет назад произошло то, что Элеонора, будучи загнана в тупик, назвала “инцидентом” в семейной истории. В ту пору тогдашняя миссис Джернигэм была простоватая неумная женщина, и к тому же бездетная. Её Джоуслин, четвёртый по счёту в роду, кто носил это имя, открыто жил с одной очень красивой актрисой. Ему удалось заставить всех вокруг притворяться, что его сын от актрисы был его законным отпрыском, и одурачить свою жену, которая воспитывала мальчика как своего собственного. В результате такого бесстыдства в крови Джернигэмов появилась страсть к театру и стала передаваться от поколения к поколению. Как будто прелестная актриса наложила немного румян на лица на семейных портретах. Джоуслин и Генри играли в Драматическом обществе Оксфордского университета. Они оба умели двигаться на сцене так, будто выросли в театре, и инстинктивно старались навести мосты через пропасть, отделяющую сцену от первого ряда партера. Джоуслин преувеличивал свой актёрский талант, а Генри, наоборот, до конца не осознавал своих способностей. Даже мисс Прентайс, мать которой была из рода Джернигэмов, досталась капля актёрской крови. Хотя она ничего не знала о театре, с недоверием и неприязнью относилась к понятию “сцена”, считая, что это недостойное поприще для порядочного человека, и абсолютно не могла оценить достоинств той или иной пьесы, она прекрасно смотрелась в любительских театральных постановках и к тому же очень их любила. Сейчас она знала, что Идрис Кампанула ожидала от неё отказа от участия в пьесе “Витрины”, и она сама наполовину была склонна к этому. “Как! — подумала она. — Пренебречь моей пьесой ради того, чтобы принять предложение этой женщины! Сидеть и смотреть, как они делят роли!” Но обдумывая слова, которыми она объявит о своей отставке, она представила, как леди Эпплбай из Мортон Грендж соглашается на роль, о которой с таким восторгом отзывался Джоуслин. И что ещё хуже, ректор будет считать саму Элеонору немилосердной. Это было самым сильным доводом. Она дождалась паузы в общей беседе, центром которой был Джоуслин, и обратилась к ректору.

— Могу я тоже кое-что сказать? — спросила она.

— Да, да, конечно, — ответил Коупленд. — Прошу всеобщего внимания. Пожалуйста!

— Я хочу сказать, — начала мисс Прентайс, избегая взгляда своей подруги, — что, надеюсь, никто не думает, что я разочарована или обижена из-за моей пьесы. Я полагаю, она, действительно, достаточно старомодна, и мне приятно сознавать, что вы нашли другую, более подходящую. Если я могу вам чем-нибудь помочь, буду очень рада.

Она, ликуя, поймала сияющую улыбку ректора и, тоже улыбаясь, отразила свирепый взгляд Идрис Кампанула. Затем она встретилась глазами с Селией Росс и поняла, что эта женщина её раскусила.

— Это просто великолепно, — воскликнул Коупленд. — Я думаю, все ожидали от мисс Прентайс подобного великодушия, но от этого мы не стали ей менее признательны.

И добавил смущённо:

— Это был очень грациозный жест.

Мисс Прентайс была явно довольна собой, несмотря на сердитый взгляд мисс Кампанула. Остальные, смутно осознавая, что от них требуется, сделали короткие одобрительные замечания.

— А теперь давайте распределять роли, — сказал доктор Темплетт.

Без сомнения, пьеса идеально подходила. Все роли, за исключением одной, прекрасно распределились. Эсквайру выпало играть генерала, мисс Прентайс — графиню, мисс Кампанула, которую все очень боялись, была предложена роль миссис Арбутнот, одна из лучших в пьесе. В ответ на это предложение она произнесла с мрачным видом:

— Как знать? Очевидно, мне нечего говорить.

— Но ты ведь скажешь, Идрис? — прошептала мисс Прентайс.

— Только одно, — продолжила мисс Кампанула. — Ждать и смотреть.

Она коротко засмеялась, и ректор торопливо вписал её имя напротив имени персонажа. Дине и Генри достались роли молодых влюблённых, а доктор Темплетт сказал, что он будет играть французского посла. Он начал читать некоторые фразы на ломаном английском. Осталась роль Элен, загадочной леди, лишившейся памяти, которая внезапно к ней возвращается в середине первого акта во время деревенского праздника.

— Селия, само собой разумеется, что ты должна быть Элен, — сказал доктор Темплетт.

— Нет-нет, — ответила миссис Росс, — я вовсе не это имела в виду. Билли, успокойся, или все подумают, что мною двигали скрытые мотивы.

Именно так все, кроме, возможно, эсквайра, и подумали. Но даже мисс Кампанула не осмелилась высказать это вслух. Согласившись с предложением миссис Росс, собранию ничего не оставалось делать, как предложить ей роль, которая по количеству слов была не очень длинной. Возможно, пока только Дина отдавала себе отчёт, как хороша была эта роль. Миссис Росс запротестовала:

— Вы уверены, что хотите моего участия? Сказав это, она бросила косой взгляд на эсквайра. Джоуслин, который уже просмотрел пьесу и обнаружил, что у генерала есть любовная сцена с Элен, с горячностью заявил, что все они очень хотят её участия в пьесе. Генри и Дина, думая о своих собственных любовных сценах, согласились, и ректор, соблюдая формальность, спросил миссис Росс, будет ли она исполнять эту роль. Она согласилась с самым невиннейшим видом. Мисс Прентайс удалось удержать на лице любезную улыбку, и даже по мисс Кампанула нельзя было определить, как она к этому отнеслась. Ректор надел очки и начал зачитывать свои записи.