Убийца с крестом - Монтечино Марсель. Страница 22

– Про синагогу «Бет Ахим»? Это которая на Беверли-Хиллз? Да, видел.

– Значит, понимаешь, куда я клоню. Это может случиться везде. Везде! Ну, я и говорю этому маленькому гонифу [34] – а раз он из этих друзей-юристов Хоуи, то он скорее всего гониф, – чтобы он заткнулся и возблагодарил Царя Небесного, что через две тысячи лет вновь восстал Израиль, сильный и гордый!

И что ты думаешь, Джек? Этот недоносок засмеялся. Надо мной засмеялся! Говорит мне, кто я такой, чтобы ему лекции по политике читать? Ах, так?! Кто я такой? Кто я такой, значит? Ну, ладно, скажу тебе, кто я такой: я тот самый старый пердун шестидесяти лет, который сейчас даст тебе такого пинка под зад, что ты долетишь до Бенедикт-Каньона! Вот ты смеешься, Джек, а ты бы видел этого жалкого червяка, когда он сиганул от меня через всю комнату! Прямо как заяц. И завопил, аж завизжал во всю глотку! Все орал: «Не подходи ко мне! Не подходи!» Ну, Джек, ему же не больше тридцати было. Да каких там тридцати: лет двадцать восемь, самое большее. И кого они там выпускают, в этих юридических школах. Неужели образование превращает человека в такое вот?

Очередь понемногу двигалась. Развеселившийся Голд все смеялся.

– Чарли, вообще-то я даже не хотел приходить сегодня, но вот тебя повидал, послушал – и мне сразу полегчало.

– Постой, Джек, дай докончить! Значит, после этого Эвелин и Стэнли зовут меня в спальню. И тут Эвелин говорит, что еще никогда в своей жизни не испытывала такого унижения. Боже мой, она плаката! Говорила, что на вечер были приглашены такие важные люди, а ее собственный брат оскорбил ее. Так и сказала: «Оскорбил!» А Стэнли говорил: «Чарли, лучше бы тебе уйти. Сейчас же». Ну, я им говорю: «Спокойно, спокойно. Уже ухожу: не хочу оставаться в доме, где целая толпа жидов-антисемитов!» В общем, я вылетел оттуда пулей, а на следующий день Эвелин приходила ко мне извиняться, а через день Стэнли приходил. Обоих я послал к чертовой матери. Тогда они уговорили Уэнди прийти ко мне. Сам знаешь, я всегда питал слабость к твоей дочурке, еще с тех пор, как ей было четыре года и она каталась у меня на шее и называла меня «дядюска Цялли». Уэнди, конечно же, поговорила со мной, все это дело загладила, так что теперь мы вновь одна семья – такая большая и счастливая. Да только, знаешь ли, Джек, с тех пор Стэн и Эвелин уже не звали меня к себе в гости. Знают, наверное, что не пойду, даже если позовут.

– Очень жаль, Чарли. Ведь вы с Эвелин были так близки.

– Да, но все меняется. Она уж точно не та. Теперь у нее со Стэнли совсем другие расклады: Бель-Эйр, Палм-Спрингс, в Швейцарию ездят на лыжах кататься. Это в Швейцарию-то! Боже, я и не подозревал, что евреи на лыжах гоняют. – Чарли покачал головой. – Нет, Джек, это совсем не то, что раньше. А помнишь, как бывало: я с Дот (упокой Господь ее душу), ты с Эв, а Кэрол с этим – кто у нее тогда был-то? – все вместе хаживали к Сан-Педро и каждый год смотрели парад рыболовов в порту? А помнишь, как на моей старой развалюхе в Лас-Вегас ездили? Тогда стакашек можно было пропустить за двадцать пять центов, а на Фрэнка Синатру поглазеть долларов за двенадцать – пятнадцать, плюс обед и все такое прочее. А когда там разузнали, что ты коп, то вообще часто и на халяву сиживали. Вот это времечко было, а, Джек?

Они подошли ко входу, и тут фигуристая брюнетка в накрахмаленном халате медсестры остановила их предупредительным, но не допускающим возражений жестом.

– Будьте добры назваться, джентльмены. – Она сладко улыбнулась.

– Я – Голд, а со мною Виганд.

С минуту она изучала лист бумаги, прикрепленный зажимом к стальной дощечке.

– Так, так. Значит, вы – Джек, а вы – Чарли.

– Прямое попадание! – констатировал Чарли.

Она обернулась и взяла со столика два прозрачных пластмассовых браслета. Выудив из кармана маленький перфоратор, она застегнула один из браслетов на запястье у Чарли.

– А это что еще за чертовщина? – спросил тот.

– Это пропуск в больницу, господа. А это, – освободив проход, она махнула рукой в сторону переполненного зала, – тематическая бар мицва, посвященная, конечно же, врачам.

Весь зал и впрямь был украшен таким образом, что создавалось впечатление больницы. Все сияло белизной: столы, стулья, бумажные декорации. На стенах висели медицинские таблицы и диаграммы. Между столами были установлены мощные лампы из операционной. Официанты и официантки, наряженные медсестрами, санитарами и врачами, развозили по залу капельницы, наполненные гавайским пуншем. Они нажимали на пластмассовые трубочки, и струйки красного сока брызгали прямо в стаканы детям – те визжали от восторга. В других капельницах была текила с земляничным соком, розовое шампанское и «розэ» для взрослых. Закуска подавалась – вернее, подкатывалась – на металлических больничных столиках. Два-три комедийных актера из сериала «Санта-Где-Нас-Нет» (его крутят по каналу Эн-би-си) стояли у будки фотографа, где их снимали на память с детьми. Всем раздавали градусники с именем Питера Марковица и датой праздника – они предназначались для размешивания напитков. Детишки помладше играли во врачей – прослушивали друг друга игрушечными пластмассовыми стетоскопами (каждому вручили по одному). Подростки мерили себе пульс, сверяясь с хромированными часами, полученными сегодня в подарок в праздничной обертке, да еще и с надписанными карточками. На всех часах были выгравированы имя одаряемого и дата.

– Врачи все, что ли? – хмыкнул Чарли. – С чего бы это.

– Но ведь отец у мальчика доктор, – ответила «медсестра», защелкивая браслет-пропуск на запястье у Голда. – Можно подумать, вы не знаете этого!

– Это Стэнли-то? – фыркнул Чарли. – Какой он, к черту, доктор?! Врачи людей лечат, сражаются с болезнью. А Стэнли косметолог, гример.

«Медсестра» взглянула на них очень недружелюбно.

– Простите, нам надо пойти выпить немного, – сказал Голд, беря Чарли под руку.

– Одну минуту, джентльмены! – «Медсестра» проворно щелкнула пальцами. Двое молодых людей в белых халатах – хотя они скорее смахивали на пехотинцев из линии обороны – подкатили к ним носилки на колесах и инвалидное кресло.

– Сейчас санитары доставят вас к вашим местам.

Голд и Чарли изумленно уставились на эти приспособления, а затем – на «медсестру».

– Вы что, издеваетесь? – сказал Чарли.

«Медсестра» вздохнула, придвинулась к ним поближе и заговорила еле слышным сердитым шепотом:

– Слушайте, вы, идиоты! Да у меня есть карточки САГ, АФТРА и «Эквити» [35].

А играть я могу так, что Мэрил Стрип за пояс заткну, да и вообще за весь год я недели три проработала. Прекрасный способ заработать на жизнь и, как правило, не очень трудный – пока не нарвешься на парочку старперов, которые захотят осложнить тебе жизнь, поскольку никому другому этого сделать уже не могут! Так окажите мне маленькую услугу: будьте пай-мальчиками и не мешайте мне делать свою работу.

Голд и Чарли переглянулись. Голд ответил:

– Ну, раз вы так любезно нас просите... – И улегся на носилки.

– Ну ладно уж. – Чарли уселся в инвалидное кресло.

«Медсестра» улыбнулась.

– Какое приятное совпадение, господа. Вы оба будете сидеть за столом номер двадцать семь.

– Эй, ну мы же хорошо себя вели! – запротестовал Голд. – Отвезите нас в бар хотя бы.

– И немедленно! Мальчики, – обратилась она к юным толстощеким атлетам. – Отвезите этих пациентов в бар, им надо подлечиться. Всего хорошего, джентльмены, развлекайтесь.

Пока их везли сквозь разбегающуюся в стороны толпу, Чарли наклонился к Голду и сказал:

– Ну, я доложу тебе, от этой сучьей шиксы [36] прямо холодом веет! Попробуй затащить ее вечерком домой и устроить ей штоп [37], так наутро с отмороженным концом проснешься. Уж поверь мне!