Иудей - Наживин Иван Федорович. Страница 93

В домик вошёл Дэмеас, бывший разбойник, стройный, красивый юноша с приятной улыбкой. Он только улыбнулся Аполлосу: учитель не любил, когда ему мешали читать его произведения…

— «Здесь мудрость…» — жутким голосом читал Иоханан и видно было, что и сам он захвачен этой жутью. — «…Кто имеет ум, тот сочти число Зверя, ибо это число человеческое. Число его — 666…»

Аполлос начал уставать.

— Что это за число? — спросил он.

— В нем вся мудрость, — сурово сказал Иоханан. — Напиши по-иудейски: «Нерон кесарь» и сосчитай по буквам, и будет тебе 666. Да, кстати, ты силён в латинской грамоте-то: сколько это будет, если имя Зверя написать по-ихнему?

Аполлос написал на табличке Nero Ceasar и подсчитал. Вышло 616.

— Так вот помни, — обратился Иоханан к Дэмеасу. — Когда будут переписывать по-латыни, так чтобы ставили не 666, а 616, а также и для эллинов высчитали бы, что выйдет по-ихнему… Смотри, не забудь, а то опять смута всякая пойдёт… Ну, слушай дальше…

И опять начался кроваво-дымный бред, весь в острых изломах, весь в огне, но так как слишком уж много бедствий обрушил старичок, проповедник любви, на бедную землю, то сердце перестало пугаться. Просто становилось душно от этой исступлённой мести неизвестно кому и за что. И вот явился на белом коне — символ победы и триумфа — Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует и из уст которого исходит обоюдоострый меч, чтобы поражать народы: «Он пасёт их жезлом железным, он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. Имя Его — Слово Божие, хотя на бедре его написано и другое имя Его: Царь Царей и Господь господствующих…»

Аполлос ждал только одного: конца этих ненужных и смешных ужасов. В окна смотрели цветущие миндали, и так тихо, сине и заманчиво сияло солнечное море. И, словно сам устав, Иоханан приступил уже к описанию новой земли, того Нового Иерусалима, который засияет для верных после всех этих катастроф: стены его были из камней драгоценных, которых старичок явно никогда не видал, а сам город из золота, красоту которого старичок весьма преувеличивал, и в то же время был город подобен «чистому стеклу». Описал он и ворота городские, ворота-жемчужины, и как светить в городе будет не солнце уже, а сам Агнец, и как не будет там ночи, и как войдут в город только те, которые написаны у Агнца в Книге живота, и как будет цвести там на берегу реки Древо Жизни, и как иудеи будут вкушать от его плодов, а язычникам будут предоставлены только для целей лекарственных листья: они только плебеи, милостиво допускаемые в среду аристократов-иудеев…

Аполлос изнемогал: дурной вкус книги его, эллина душой, отталкивал. Но так как снова начались угрозы, он понял, что конец должен быть уже близок.

— «…Если кто приложит что к словам пророчества сего, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей…» — грозно читал беленький старичок. — «…И если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей». Ну, вот, — удовлетворённо проговорил старичок и снова строго обратился к разбойнику Дэмеасу: — Так смотри же, чтобы в латинском списке поставили 616, а в эллинском чтобы подсчитали, сколько выйдет… Ну, что же ты скажешь? — обратился он к гостю таким тоном, как бы говоря: «А что, молодчинище ведь ещё я?»

Так Аполлос его и понял.

— Хорошо, — сказал он. — Но знаешь, что ещё лучше?

— Ну? — живо оборотился к нему Иоханан, и в мысли не допускавший, что что-нибудь может быть лучше его Откровения.

— «Любите друг друга, детки…» — с чуть грустной улыбкой проговорил Аполлос. — Вот это лучше…

Иоханан просиял всеми морщинками сразу. Глаза его увлажнились.

— Ну так что же? — засмеялся он. — Вот, любя-то, хорошенько постращать их, озорников, и надо!..

А в окна сияло весеннее солнце, как будто в первый день мирозданья, и мрело море лазурное, и так блаженно изнемогал под окнами цветущий миндаль, над которым гудели пчелы…

— Ну, а теперь вкусим во славу Божию, — улыбнулся милой улыбкой страшный разбойник Дэмеас. — Готово!..

LXIV. ГАЛЬБА — ОТОН — ВИТЕЛЛИЙ

Рим содрогался в конвульсиях, и даже и умным людям — им особенно —было непонятно, что это было: судороги смерти или потуги родов? Ясно было только одно: так продолжаться не может больше…

Пытливо глядя из своего дворца за тем, что делалось в огромной империи, Иоахим ждал удобной минуты, чтобы действовать. Согласия сына у него все ещё не было, и он последних шагов не предпринимал: пусть устанут, как следует, пусть возопиют… Иногда он беседовал обо всем этом со своим главным управителем Исааком, который занял место Мнефа и очень полюбился Иоахиму своей деловитостью, скромностью и в особенности сдержанностью в речах.

— Да, бог этого мира золото, — сказал как-то Иоахим, все проверяя себя. — И блажен будет тот, кто в эти тяжкие времена прибережёт его достаточно, ибо в его руках будут все судьбы мира.

— Это верно, — скромно согласился Исаак. — Но человеком правит не одно золото. Есть у него и другой бог, без которого и золото сделать ничего не может.

— О чем говоришь ты? — с любопытством спросил Иоахим.

— О палке, господин, — скромно отвечал тот. — Над богами, говорят они, царствует Зевс Громовержец. Для людей громов слишком много: с них хватит и палки.

Иоахим с улыбкой задумался.

— Тогда возражу и я, — сказал он. — И над палкой есть бог, без которого она ничего не сделает.

— А кто же именно? — скромно осведомился Исаак, очень любивший умную беседу.

— Разум, — сказал Иоахим. — Их поэт хорошо сказал:

Ergo: нужен прежде всего разум, а в помощники к нему — золото и палка…

Палка как будто из Испании уже шла: старый Гальба. Виндекс долго уговаривал его выступить спасителем человечества. Гальба колебался бы долго, если бы из Рима вдруг не прилетела весть: Нерон убит и место спасителя человечества свободно. Кроме того, в Кантабрии, близ Пиренеев, молния ударила в озеро, и в нем любопытные нашли вдруг двенадцать топоров, знак императорской власти. У одного мальчика, который прислуживал при жертвоприношении, вдруг поседела голова. Жрец Юпитера нашёл в святилище предсказание, сделанное двести лет тому назад девушкой-пророчицей, которая говорила, что рано или поздно, но из Испании выйдет владыка мира. Из Александрии пришёл вдруг в Испанию корабль с грузом оружия, но без капитана и команды. Это последнее чудо совершил Исаак по повелению своего господина. И всем, естественно, стало ясно, что предпринимаемая Гальбой война справедлива и угодна богам…

За свои отличия в Африке, а потом в Испании Гальба получил триумфальные украшения. Он был членом трех коллегий жрецов и в том числе древней коллегии квинт-децемвиров, которая ведала Сивиллиными книгами. Сперва он был энергичен. Одному меняле за бесчестный размен денег он приказал отрубить руки и прибить гвоздями к столу. В другой раз он приказал распять бесчестного опекуна. Ему сказали, что тот римский гражданин. Тогда Гальба повелел сделать для него крест более высокий и выкрасить его в белый цвет. Потом, постепенно, убедившись, что из всех его трудов и подвигов ничего особенного не получается, он сделался ленив и любил повторять, что никто не обязан отдавать отчёта в своей бездеятельности. Он был скуп, обделист и неприятен. Когда он уже двинулся на Рим, население Тарраконы поднесло ему золотой венец из храма Юпитера — понятно: на что Юпитеру золото? — сказав, что в нем пятнадцать фунтов. Гальба приказал проверить. Оказалось, что в венке не хватает трех унций. Он повелел взыскать их с Тарраконы…

Торжественное вступление своё в Рим он ознаменовал убиением нескольких тысяч безоружных моряков, которые вышли ему навстречу к старому Мульвиеву мосту, прося его о зачислении их в линейную службу, для которой они были вызваны Нероном в Рим.