Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович. Страница 27

Однако как все сложно, надо много обещать и ничего не давать, сталкивать «их» между собой, играть на амбиции всех этих господ Марковых, ширинских-шихматовых, многое решать на месте, по обстоятельствам. «Именно поэтому выбор пал на вас, — вспомнил Якушев заключительные слова Артузова перед отъездом. — У вас достаточно самоуверенности, хорошей самонадеянности. Помните, вы ведёте большую игру против врагов нашей страны и её народа. Будьте осторожны и вместе с тем решительны».

Якушев не предполагал, что его будет волновать самый переезд границы, хотя все было благополучно, пограничник вернул ему паспорт и пожелал счастливого пути. Латвийские пограничники обошлись с ним не слишком вежливо. Офицер, в котором легко было узнать бывшею офицера царской армии, хмуро спросил о цели поездки. Якушев ответил, что едет транзитом и не обязан сообщать о целях поездки, но, так и быть, скажет:

— Я еду на ярмарку в Кенигсберг, но буду и в Берлине. А в Риге остановлюсь на несколько часов.

Повертев в руках паспорт, офицер вернул его и ушёл.

Якушев перешёл в другой, латвийский вагон. Пассажиров было мало, они с любопытством поглядывали на человека, едущего из Советской России, но заговорить никто не решался. До Риги доехал спокойно. В Риге, на перроне, он увидел Артамонова и, не здороваясь, как было условлено, уехал прямо в гостиницу.

Едва только успел войти в номер, послышался стук, и Якушев очутился в объятиях Артамонова. Они троекратно поцеловались.

— Бог мой, я уже потерял надежду вас видеть живым и здоровым.

— Да… тиф. Но сердце крепкое, выдержит и не то.

— А мы вас заждались… Ну, рассказывайте!

— Я бы предпочёл слушать вас… Надеюсь, никто в Риге не знает о моем приезде?

— В Риге — никто, кроме меня и Арапова. Вы его, вероятно, знали. Он тоже из лицеистов, из конногвардейского полка, племянник Врангеля.

Артамонов начал с того, что в эмигрантских организациях, как всегда, сплетни, интриги, бестолковщина. Не все осторожны, много болтунов, и потому о предстоящем приезде руководителя «Треста» знают немногие.

— Отношение к «Тресту»?

— Старцы, как всегда, рутинёры, боятся провокации. В общем, в Монархическом совете главная персона Николай Евгеньевич Марков, доверенное лицо «Верховного», Николая Николаевича. Он согласен с вами встретиться.

— Марков? «Согласен»… Поразительно, мы работаем в сердце России, в нашем распоряжении беззаветно преданные люди, мы связаны с воинскими частями, возврат к монархии предрешён, а он «согласен встретиться»… Знают ли о нас члены императорской фамилии?

— Сомневаюсь. Когда вы в Берлин?

— Хоть сейчас…

— Есть вечерний поезд. Мы едем с вами, я и Арапов… Как тётушка моя, Варвара Николаевна?

— Жива, здорова. Хороша собой и по-прежнему кокетлива. Не пишите ей. Так спокойнее.

— А этот лихой поручик?

— Колёсников?

— Он нам понравился. Правда, не хватает звёзд с неба.

«Много вы понимаете», — мелькнуло в голове Якушева.

Артамонов ушёл. Оставшись один, Якушев думал — правильно ли было все в его разговоре с Артамоновым? Первые шаги многое решают. Он посмотрел на себя в зеркало: выглядел, как в петербургские времена, — осанка, чуть заметная лысина, пенсне… «Но что делается тут? — он постучал по лбу. — Если бы мне полгода назад сказали, что я буду носить маску монархиста, я счёл бы этого человека сумасшедшим. А между тем теперь это так».

Он вдруг почувствовал усталость, две ночи без сна дали себя знать. Прилёг на диван и мгновенно заснул, точно провалившись в бездну. Однако спал чутко и сразу вскочил, когда услышал стук в дверь.

Вошёл высокий, стройный молодой человек, по выправке — гвардейский офицер.

— Я — Арапов. Вы меня вряд ли помните. Я был в младших классах лицея.

— Не помню. Что вы на меня так глядите?

— Я вас представлял другим.

— Разочарованы?

— О нет… Преклоняюсь! Вы там герои!

— «Герои»… Это вы хватили.

— Хотелось бы поговорить…

— Успеем наговориться. В Берлине я рассчитываю пробыть неделю. Значит, едем?

— Едем. Я для того и пришёл к вам. Хотелось познакомиться. Ну, до вечера…

И он вдруг обнял Якушева, прижал к груди и выбежал из комнаты. «Экспансивный молодой человек», — подумал Якушев.

24

«В Берлине состоялась первая встреча с заправилами Высшего монархического совета, — писал Якушев в отчёте. — Она происходила в магазине ковров, мебели, бронзы и фарфора в первом часу ночи. В этом магазине полковник фон Баумгартен служит ночным сторожем.

Почему избрано такое странное место, как магазин, для конфиденциального совещания? Оказалось — из предосторожности. Квартира, где помещается Высший монархический совет, принадлежит Е.Г.Воронцовой, там же обитает бывший обер-прокурор Синода — Рогович, болтун и рамолик, он стал бы подслушивать.

Я кое-что уже знал об этих господах, ночь до Берлина прошла в разговорах с Артамоновым и Араповым, которых по молодости лет не очень допускают в высшие сферы. Они недовольны и не без яду рассказывали мне, что делается в этих сферах, пополняя мою эрудицию.

Кирилловцы, сторонники Кирилла Владимировича, провалились окончательно. Высший монархический совет ставит на Николая Николаевича — «местоблюстителя престола». Кирилловцы его отвергают как претендента на троп. Он не прямой наследник и бездетен. Окружают Николая Николаевича титулованные особы, впавшие в маразм, и болтуны. Сохранил солидные средства принц Ольденбургский, он почётный председатель совета.

Сидя в золочёном кресле в стиле Людовика XV, я произнёс пламенную речь, выразил верноподданнические чувства «Треста» по отношению к «блюстителю» престола и добавил, что подробнее изложу все в докладе, который пишу. По лицам этих господ понял, что экзамен выдержан, но ожидается приезд из Парижа Н.Е.Маркова, ближайшего советника Николая Николаевича. Он доверяет Маркову.

Марков прибыл в Берлин вместе со старым князем Ширинским-Шихматовым. Свидание состоялось на Лютцовштрассе, 63. Оба уставились на меня, когда я говорил о создании монархической партии внутри России, тесно связанной с Высшим монархическим советом за границей.

Однако Марков, жёлчный и глупый старик, прервал мою декларацию и спросил о настроениях Красной Армии и какие именно части армии я считаю наиболее подготовленными к участию в перевороте. Чувствую, что старцы не разбираются в военных вопросах. У Маркова в руках шпаргалка с вопросами.

— Когда можно рассчитывать на переворот?

— Придётся подождать года два.

— Кто ваш верховный эмиссар?

Отвечаю, как условлено в Москве: «Генерал Зайончковский».

— Православный? Хорошо.

Обрадовались, что не входит Джунковский: «Ненадёжный человек».

Марков торжественно сообщил, что был принят Николаем Николаевичем.

— Его высочество согласился возглавить монархическое движение, но ждёт призыва из России, о существовании вашей организации знает.

Испускаю вздох облегчения. Почтительно высказываю желание увидеть кого-нибудь из императорской фамилии. Марков обещает свидание с великим князем Дмитрием Павловичем (Николай Николаевич никого не принимает). На этом кончается трехчасовая беседа».

Якушев знал этих людей в то время, когда у них была власть. Высокомерные, надменные, они презирали всех, кто стоял ниже их. Они считали царский престол незыблемым, особенно после подавления революции 1905 года. Часто эти «истинно русские» монархисты имели чисто немецкие фамилии: Баумгартен, Гершельман, Тальберг, Саблер — тот самый Саблер, которого Распутин, как он сам говорил, «поставил в оберы», то есть сделал обер-прокурором святейшего Синода. Они не терпели даже III Государственную думу, где у правых было большинство. Николай Второй не решался её распустить, вообще упразднить. За это они его втайне осуждали. Теперь Якушев увидел этих людей, потерпевших крушение, изгнанных из России, и понял, что они ничему не научились. Их желание было одно — во что бы то ни стало вернуться и управлять. Они согласны на все, даже на расчленение страны, на то, чтобы она стала колонией Германии или другой державы, лишь бы вернуть потерянное — титулы, усадьбы, особняки, придворные звания.