Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович. Страница 29
Наступило долгое молчание.
— Поблагодарим дорогого гостя, — сказал фон Лампе.
Когда дверь за Якушевым закрылась, Чебышёв сказал:
— Господа, это опасный человек. «Трест» — мистификация ГПУ.
— Нельзя швыряться такими обвинениями. Англичане и поляки утверждают, что в России существует сильная подпольная организация, — возразил Лампе.
— Если ГПУ столь бдительный враг, то почему все-таки наши люди проникают на советскую территорию? В самом деле, выходит, по-вашему, что сильнее кошки зверя нет, — не без яду, наклоняясь к Чебышёву, сказал Климович.
Шульгин промолчал, но позднее оказалось, что он поверил в «Трест».
Якушев предвидел подозрения и на всякий случай с возмущением говорил Арапову:
— Милый друг, больше всего меня тревожит конкуренция между ОРА и ВМС. Ежели мы свяжемся с Врангелем, Марков будет трубить, что «Трест» — сомнительная организация, а ежели мы пойдём к марковцам, то же самое будут утверждать Климович и его присные. Вот и вертись как хочешь…
И в самом деле, «Трест» оказывался перед дилеммой: отдать предпочтение ОРА или ВМС? В Якушеве кипел азарт игрока. Игра была сложной: с одной стороны, конкуренция эмигрантских организаций ослабляла их, а с другой — раздоры ВМС и ОРА ставили под удар «Трест».
Вторую неделю Якушев жил в Берлине. Это была пора инфляции. Меняя английскую бумажку в один фунт, он получал 50-миллиардную ассигнацию в немецких марках. Но все вокруг, на Курфюрстендамм, кипело: кафе, биргале, вайнштубе, нахтлокали переполнены спекулянтами. В унтергрунде — подземке — Якушев видел рабочих с заострившимися лицами, угрюмых… По улицам бродили люди, злыми глазами смотрели на хорошо одетых господ, главным образом иностранцев.
В кафе «Аквариум», близ Зоологического сада, Якушев встретился с Артамоновым.
— Беда! Баумгартен узнал о том, что вы встречались с Климовичем. Марков рвёт и мечет! Климович и Марков — это ведь враги, николаевцы и врангелевцы — непримиримые лагери.
— Не вы ли сами проболтались?
— Даю слово — нет…
— Тогда Арапов…
— Они ждут вас на Лютцовштрассе.
Якушев понял — надо идти.
— Голубчик! — встретил его Марков и даже облобызал.
«Иуда», — подумал Якушев и, оглядевшись, увидел всю компанию Маркова — Баумгартена, Тальберга и каких-то незнакомых ему людей. «Суд», — мелькнула мысль. И действительно, Марков начал с того, что тут же назвал его интриганом и чуть не предателем.
Пришлось перейти в наступление:
— Это что — допрос? Тогда ответьте мне, как могло получиться, что приглашение на наш съезд попало к Гершельману после того, как съезд кончился? Я видел слезы на глазах наших людей, когда они узнали, что вашего представителя не будет! Нет, погодите… Как могло получиться, что я два дня добиваюсь вас, а дверь вашей канцелярии на Лютцовштрассе на замке? Я продлеваю командировку в Берлин, рискую головой, срываю с места наших молодых друзей, жду и… оказываюсь в пустоте, в одиночестве? Что прикажете делать? Если вам угодно — полковник фон Лампе поступил по-джентльменски. Он, по крайней мере, принял меня и выслушал… Хотя я возмущён позицией Климовича, знаете ли вы, куда гнёт этот авантюрист?
Марков хлопал глазами и вздыхал. Наконец сказал:
— Хорошо. Оставим это. Готовы ли вы к перевороту?
— А вы готовы! — воскликнул Якушев. — Имя? Назовите имя будущею хозяина земли русской?
Марков в растерянности молчал.
— Голубчик, — сказал он, — вы должны понять…
— А мы назвали это имя на нашем съезде: его императорское высочество Николай Николаевич! Буря восторга! Другого люди не знают и знать не хотят!
— Но единственная преграда — великий князь стар и бездетен. Неприемлем как претендент на престол с легитимной стороны. Существует закон о престолонаследии. Мы понимаем ваши чувства, но вы поступили неразумно…
— Поступили, как велит совесть!
— Наконец, Европа…
Якушев крепко выругался.
— Милейший! Не забывайте, у иностранцев деньги. Без займов мы не можем…
— Николай Евгеньевич! Не великие князья Кирилл и Дмитрий Павлович, а его императорское высочество Николай Николаевич! И вот вам наше последнее слово: если вы не поддержите нас — мы отойдём от вас, а на Европу нам…
— Ах, как вы выражаетесь, голубчик! Утро вечера мудрёнее. Завтра потолкуем наедине…
Якушев оглянулся. Даже Тальберг с Баумгартеном смотрели на него с одобрением. Партия была выиграна. Суд над «Трестом» не состоялся.
Утром в гостинице, где остановился Якушев, Марков попытался взять реванш:
— Почему вы не сказали о военачальниках, о воинских частях, на которые можно положиться?
Якушев:
— Об этом я могу говорить с глазу на глаз с его императорским высочеством. И с вами. А вы собрали целое новгородское вече. Подумайте: мы получили такие жестокие уроки!
В то утро было решено, что Якушев едет с Араповым в Париж через Франкфурт-на-Майне — французскую зону, с паспортом на имя Фёдорова. Марков вручил два письма приближённым Николая Николаевича — князю Оболенскому и графу Гендрикову.
Нужно ли добавить, что фон Лампе тоже снабдил его рекомендательными письмами к представителям штаба Врангеля в Париже — генералам Хольмсену и Миллеру.
14 августа 1923 года, с рекомендациями двух враждующих эмигрантских организаций, через Висбаден, в автомобиле Арапова, Якушев прибыл в Париж.
25
До революции Якушев приезжал в Париж, что называется, встряхнуться. Останавливался в отеле «Амбасадор». Ему правилась французская учтивость: его именовали де Якушев — это «де» означало дворянское происхождение; обращались к нему не иначе как «экселанс», то есть «превосходительство». Правда, за это приходилось давать щедрые чаевые.
В Париже у него была в то время миловидная приятельница, с которой он посещал «Табарэн» и ездил на две недели в Ниццу. До 1914 года русские считались дорогими гостями в Париже. Правда, были в то время и другие русские; они жили на левом берегу Сены, занимались политикой и причиняли беспокойство французской полиции. Таких русских Якушев старался не замечать. За ними следили чины русской охранки в штатском.
Теперь, за десять лет, все изменилось. Русские были не те, и французы забыли прежнюю учтивость. Утром, в скверной гостинице, Якушев развернул русскую газету. Его поразило обилие объявлений о русских ресторанах, знакомые названия: «Мало-Ярославец», «Мартьяныч», «Доминик», «Петроград», «Тройка», «Кавказский погребок» и почему-то «Душка» — «роскошный тенистый сад, волшебное освещение, цыгане, кухня под наблюдением Жоржа Голицына», «Водка поставщика двора Его Величества — „Пётр Смирнов и сыновья“.
«Однако быстро они сориентировались», — подумал Якушев и далее прочитал сообщение о том, что в день храмового праздника лейб-гвардии его величества кирасирского полка будет отслужен молебен; тут же «Союз галлиполийцев» извещал, что в его церкви состоится молебен по случаю дня ангела генерала А.П.Кутепова. О нем Якушев знал, а «Союз галлиполийцев» объединял, как известно, заклятых врагов советской власти, рядом с этим извещением был напечатан некролог, посвящённый какому-то губернскому предводителю дворянства барону Унгерн-Штернбергу, затем небольшая заметка о прерогативах земских начальников в будущей России. На второй полосе выделялась размером статья какого-то профессора. От неё разило таким верноподданническим духом, что тут же вспомнились черносотенные газеты «Русское знамя» и «Вече». Эти газеты были любимым чтением малограмотных дворников, мелких лавочников и мясников, состоявших в «Союзе Михаила-архангела».
«Уж лучше бы рекламировали свои кабаки и огурчики собственного засола, — со вздохом подумал Якушев об эмигрантах. — А я ведь совсем недавно принимал всерьёз этих „белых витязей“.
Он побрился, оделся и спустился в вестибюль гостиницы.
Арапова уже не застал. Опекать Якушева было некому. В угловом кафе ему принесли жидкий кофе и чёрствый бриош. Видимо, русских здесь не очень почитали.