Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич. Страница 128

В Германии, в лагере, где находилось двести старших офицеров, под руководством бывшего прокурора 99-й дивизии товарища Смирнова возникла подпольная патриотическая организация «Семья». Впоследствии наш лагерь, как большевистский — так именовали нас фашисты, — в 1943 году вместе с другими офицерскими лагерями был вывезен на каторгу в Норвегию.

Наша патриотическая организация в Норвегии распространяла своё влияние уже на тысячу с лишним советских офицеров. За этот период «Семья» проделала большую работу. Её работа заключалась в агитационно-пропагандистской деятельности, в организации диверсий и саботажа и так далее.

Мне и моим товарищам по совместной работе в патриотической организации «Семья» хотелось бы, чтобы Вы осветили её работу в печати, что было бы большим делом. Ведь до 1956 года об этом, то есть о борьбе наших патриотов в тылу врага, нигде не говорилось и не писалось".

Интересные, волнующие письма присылали женщины — жены погибших в крепости командиров, которые много пережили в дни обороны, а потом испытали ужасы гитлеровской оккупации. Свои подробные воспоминания прислали жена павшего в крепости смертью героя батальонного комиссара Бенедиктова, живущая сейчас в Воронеже; врач Наталья Контровская — жена пограничника лейтенанта Чувикова; жена бывшего начальника штаба 333-го полка Зинаида Руссак из Бреста. Целую повесть, полную потрясающих фактов о жизни и борьбе наших женщин на оккупированной белорусской земле, написала родственница одного из командиров, сражавшихся на подступах к Брестской крепости, учительница Татьяна Потапова из города Дрогобыча.

«О, как бы я была счастлива побывать в крепости и отдать земной поклон братьям и сёстрам, омывшим первыми землю своей кровью, защищая Родину от напавшего врага, — пишет вдова защитника крепости Елена Кузнецова из города Фрунзе. — Теперь мы свободны, ничей сапог не топчет нашу землю, работаем, отдыхаем, учим детей… Правда, трудно быть и матерью и отцом, как-то однобоко получается, но, слава богу, старшая моя дочка, Нонна, кончила медицинскую школу и работает в клинике, ей уже 21 год. Младшая, Латта, 17 лет, перешла в девятый класс, учится неплохо».

"Жить нам, «советкам» (так называли немецкие приспешники жён офицеров), не было где, не было и чего кушать, — вспоминает жена погибшего в Бресте лейтенанта-артиллериста Мария Беспалова из Орла. — Мы ходили побираться, вещи были разграблены, умирали наши дети, и, когда они умирали, нам попы не разрешали их хоронить на кладбище, потому что они некрещёные. У нас могли отнимать вещи, разуть, раздеть на улице. Что пережили наши женщины и дети, в том числе и я, страшно вспоминать.

Я обошла всю Брестскую область, была в Бельске, Белостоке, Пинске, Ковеле, жила в Кобрине, обошла все деревни и села. Была связана с партизанами и выполняла их поручения. Меня немцы шесть раз арестовывали, избивали, вследствие чего я стала инвалидом второй группы".

Среди писем, полученных мною от женщин, особенно выделяется одно. В нём нет ни слова об обороне крепости, и оно имеет лишь косвенное отношение к теме моего рассказа. Но мне кажется, что события, о которых в нём идёт речь, по своему духу сродни героическим делам защитников Брестской крепости. Я хочу познакомить читателей с этим человеческим документом исключительной силы.

Мне пишет женщина-азербайджанка из города Баку — Асия Серажетдиновна Гусейн-заде, вдова бывшего офицера Советской Армии. Её муж, гвардии майор Али Гейдар Ибрагимов, был командиром артиллерийского дивизиона. Три года он провёл на фронте, сражался на Украине, в Белоруссии, на Кавказе, в Крыму, участвовал во взятии Одессы, был награждён орденом Красного Знамени, двумя орденами Александра Невского, орденом Красной Звезды и несколькими медалями.

Летом 1944 года его дивизион принимал участие в боях за освобождение Бреста, и там майор Ибрагимов был тяжело ранен.

Письмо Асии Гусейн-заде касается последующих событий, и я привожу его, немного сокращая, но ничего не меняя в тексте.

"3 сентября 1944 года, — пишет она, — мной была получена телеграмма из госпиталя города Пензы, в которой меня просили срочно приехать в Пензу, ввиду того что мой муж тяжело ранен.

Получив в срочном порядке отпуск на выезд в город Пензу к мужу, я выехала 7 сентября 1944 года. Мне пришлось испытать самые тяжёлые условия передвижения — ехать на буфере, в тамбуре, сделать несколько пересадок, где станции были полностью разрушены, и только 17 сентября я добралась до города Пензы в два часа ночи. Просидев до утра в зале ожидания вокзала, я пешком пошла в город разыскивать госпиталь, а расстояние между вокзалом и госпиталем было пять километров. Госпиталь находился в конце города, и только к девяти часам утра я добралась до госпиталя, где спросила гвардии капитана Ибрагимова.

Одна легкомысленная сестра тут же обратилась ко мне:

— А, это тот слепой на оба глаза, который больше никогда не будет видеть!

Я перенесла жутко тяжёлый удар. Ведь мне никогда не приходило даже в голову, что мой муж может оказаться слепым. От горя и волнения я потеряла сознание и упала.

Очнулась в кабинете начальника госпиталя, где мне оказывали медицинскую помощь. После этого меня повели на третий этаж, в палату, где лежал мой рслепший муж.

Оказалось, что, когда мой муж узнал о том, что он безвозвратно потерял зрение (от той же медсёстры), он объявил голодовку, требуя, чтобы вызвали меня. Поэтому мне дали срочную телеграмму о приезде.

В палате лежало восемнадцать человек офицеров. Были там слепые, безногие и с другими ранениями. Когда меня подвели к кровати моего мужа, я его не узнала. Он был в ужасно изуродованном виде. Вместо глаз зияли красные гнойные ямы, одной ноздри не оказалось, вся челюсть была разбита и обтянута металлической шиной, сломана была лопатка и перерезаны пять пальцев на обеих руках. Всего у него было семнадцать ранений. Все лицо было забито осколками.

Я подошла к нему и спросила его по-азербайджански:

— Алиша, это ты?

Он ответил:

— Да.

Я обняла его, прижала к своей наболевшей груди и почувствовала, что он плачет. Чтобы самой не разреветься, я прикусила настолько сильно губу, что и по сей день у меня остался рубец. Врачи начали меня торопить, чтобы я его покормила ввиду того, что он уже тринадцать суток не принимал пищи. Мне принесли стакан какао, и я его начала поить с ложечки. После этого он мне задал вопрос: приехала ли я за ним и не брошу ли я его, такого изуродованного?