Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич. Страница 129

Я ему ответила, что любила его раньше, а теперь люблю вдвое больше и очень его жалею. Сказала, что он пострадал за весь советский народ, за нашу дорогую Советскую Родину, а я патриотка своей Родины, и если бы даже он остался слепым и без рук, без ног, то и в таком случае я не оставила бы его. Я сказала ему, что он мне очень дорог. Он с радостью начал пить какао, и у него появилось желание поскорее поехать домой.

Через неделю я забрала его и ещё одного двадцатилетнего бойца, колхозника-азербайджанца из города Геокчай, который остался без одной ноги, и мы приехали в Москву. Мы пробыли в Москве целую неделю. Я добилась, чтобы мужа посмотрел академик Тихомиров, который его утешил, сказав, что у него через 14 месяцев откроется зрение, а мне сказал он, что больше мой муж никогда видеть не будет и чтобы я его забрала домой подлечить раны.

Я привезла его в Баку, устроила в госпиталь, где он пролежал в течение целого года. Оттуда я его взяла домой и повезла в город Одессу, чтобы показать профессору Филатову, хотя я очень хорошо знала, что он никогда больше белого света не увидит. Но чтобы утешить его, я пошла на все жертвы, продав последние вещи из дома.

Когда мы приехали в Одессу, то оказалось, что профессора Филатова там нет и что он отдыхает на курорте в Гагре, в санатории «Украина». Мы отправились туда. Заручившись документами, я добилась приёма у Филатова.

Когда профессор Филатов осмотрел глаза моего мужа, то он тут же откровенно сказал ему, что он никогда больше видеть не будет. Я сказала профессору Филатову, что я хочу пожертвовать одним глазом во имя спасения одного глаза моего мужа и мы будем оба видеть, имея по одному глазу.

Профессор мне ответил, положив мне и моему мужу на плечи руки:

— Если нужно будет, то я найду для него другой глаз. — А ему он сказал: — Больной Ибрагимов, ваши глаза — это ваша жена. Живите друг для друга и берегите себя. Наука идёт вперёд, не теряйте надежды.

После этого мы ушли оттуда, и я с большим трудом уговорила его остаться в Гагре хотя бы на один месяц. Так мы и сделали. Ежедневно я водила его к морю купаться. Он, как бывший спортсмен, любил плавать. Но слепому ему ориентироваться было очень трудно. Тогда я купила верёвку, привязывала ему за талию и пускала его в море, держа верёвку в руках. Если он уплывал далеко, то давала ему дерганием верёвки знать, чтобы он возвращаКся обратно, и таким образом мы практиковались три-четыре дня.

Мои переживания описать очень трудно. Муж плавал, а я сидела на берегу и плакала.

Однажды ко мне подошёл один полковник и сказал:

— Гражданка, я наблюдаю за вами уже несколько дней. Разрешите мне водить вашего мужа ежедневно купаться в море и больше верёвку с собой не приносите.

Я познакомила с ним мужа, и они ежедневно ходили вдвоём купаться.

Мы пробыли целый месяц в Гаграх, после чего выехали в Баку, где мой муж начал приучаться жить жизнью слепых.

В течение девяти лет, которые он прожил слепым, он никак не мог примириться с жизнью слепого, очень нервничал и стал раздражительным. У него начались нервные припадки, и мне приходилось форменным образом быть артисткой, приноравливаться к нему. Если он говорил, что это чёрное, хотя хорошо знал, что это белое, я должна была говорить, что это чёрное, только чтобы его успокоить. Физическим трудом заниматься он не мог. Мне приходилось выдумывать всякого рода спорт. Я набивала мешок песком килограммов на 16, который ему клала на плечи, и водила его по комнате или вокруг стола. Или же он посадит нашу дочь себе на плечи и ходит по комнате. Опять-таки я его водила.

Я описала вам только часть наших обоюдных страданий. Он стал замкнутым, в театр и на концерты не ходил. Только однажды я повела его на концерт Рашида Бейбутова, и, когда артист спел «Песенку слепого нищего», он во время пения разорвал на себе рубашку в отчаянии, что он не может видеть певца и публики.

Все это, конечно, отражалось на нём и на его сердце. Я старалась создать для него все возможные условия спокойной жизни. Но прожитые в таком состоянии девять лет отразились на нём очень тяжело, и 6 ноября 1953 года, под праздник, он за 25 минут скончался от паралича сердца, и не стало для меня самого дорогого человека на сорок восьмом году его жизни".

В конце письма Асия Гусейн-заде обращалась ко мне с просьбой похлопотать о том, чтобы на могиле её мужа был поставлен памятник — его бюст. Трудно без сжимающего горло волнения читать это письмо — трагическую и героическую повесть о двух жизнях, так неразрывно скреплённых воедино большой человеческой дружбой, любовью, преданностью. И мне захотелось не только помочь Асии Гусейн-заде в исполнении её скромной просьбы, но и рассказать её волнующую историю как можно большему числу людей. И я решил включить её письмо в одну из своих радиопередач о поисках героев Брестской крепости. Выступая перед микрофоном в октябре 1956 года, я огласил это её письмо и тут же обратился к ней самой с коротким словом. Я сказал ей: