Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович. Страница 56

Когда я вышел, вновь обретя способность ощущать окружающее, на небе сияли крупные, в орех, звёзды, и светила зелёная, как глаза варга, луна. Воздух после духоты и жары дома был прохладен и свеж.

От стены дома отделилась тень, девушка приблизилась ко мне почти вплотную и заглянула в глаза, глядя чуть снизу вверх.

– Ты занятный, – произнесла она неожиданно и, подняв руку, погладила меня по щеке кончиками тонких пальцев. – И сильный. Жаль будет, если старухи приговорят тебя. Я бы хотела иметь такого мужа. Дай, я тебя поцелую.

И… Она меня поцеловала! Прямо в губы! Я… Я не знаю, как мне об этом говорить, я думал, что умею целоваться с девушками. Даже сейчас, когда я вспоминаю, внутри меня всё томится и млеет, и хочется упасть и визжать от щенячьего восторга.

Должно быть, у меня был очень смущённый и глупый вид, когда я вернулся в дом, потому что при моём появлении старухи понимающе заухмылялись и запереглядывались, даже Гхажш, посмотрев на меня холодным взглядом, слегка приподнял уголки губ.

«Ты можешь лечь спать, Хоббит из Шира, – показала мне в угол гхой-итэреми. – Нам ещё долго разговаривать». Это было сказано так, что возражать я не посмел, завернулся в буургха и уснул на земляном полу под мерную, однообразную речь Гхажша.

Когда я проснулся, в окна проникали красные отблески утренней зари, старух в доме не было, а Гхажш сидел за столом и хлебал какое-то варево. «Иди умойся и садись ешь, – хмуро сказал он. – Умывальник – за печью». Я обошёл печь и обнаружил за печью подвешенный на верёвке кувшин с длинным носиком. Под кувшином стояла большая лохань с оплёсками грязной воды на дне. Рядом, на полочке, лежал серый кусок мыльного корня и холщовое полотенце. Умывального таза не было.

– А таз где? – крикнул я Гхажшу. – В чём умываться?

– Под струёй, – донеслось из-за печи. – Здесь не Гондор, здесь умываются под струёй. У умывальника шнурок на носике, потяни, он наклонится.

Я потянул за шнурок, кувшин послушно наклонился, и из носика потекла вода.

– Еда – в печи, – сказал Гхажш, когда я снова появился перед ним умытый и свежий. – Черпак, миски, ложки – на припечке. Хлеб – на столе. Брюхо до отказа не набивай, может помешать.

– А старухи где? – спросил я, садясь рядом с ним.

– Ушли Гхая расспрашивать, как вы с ним поцапались у колодца.

– Да мы с ним не цапались, – возразил я. – Очень вежливо поговорили.

– Это ты так думаешь, – задумчиво протянул Гхажш. – Хотел бы я знать, что они думают…

– Всё? – спросил он, когда я закончил с похлёбкой. – Надевай сбрую и пошли к колодцу. Нам там ждать велели.

– А каша? – попытался возразить я. – Я же каши ещё не поел.

– Без каши! – рявкнул он. – Тебя не остановить, до вечера жрать будешь. Собирайся быстро!

Таким взволнованным я его ещё не видел. Даже, когда ему Бэрол сказал, что меня тоже поймали, он выглядел спокойнее.

У колодца волновалась большая толпа, в основном, женщины и маленькие дети. Мужчин было меньше, и они стояли особняком. Перед нами толпа молча расступилась, и мы, сопровождаемые настороженными взглядами, прошли к колодезному срубу.

Я поискал глазами среди женщин, но не нашёл знакомого лица. Гхажш тоже выглядывал кого-то, но среди мужчин.

– Гхай, – сказал он, высмотрев, кого искал, – что там?

– Не знаю, – ответил давешний крепыш, чуть выйдя из толпы. – Они меня мало спрашивали. Теперь рядятся между собой, – вид у него был несколько смущённый.

– Ты слышал о чём?

– Они же на Тёмном говорят, так быстро языками молотят, что я их не понимаю. Я же не гхой. Там Мавка им за столом помогает, может, она скажет, когда придёт.

Гхажш кивнул и приказал мне: «Сядь на лесенку! Пусть ноги отдыхают. И расслабься».

Хорошее дело – расслабиться. Только как? Не нравилось мне всё это. И всё увеличивающаяся молчаливая толпа не нравилась. И крепыш Гхай, украдкой бросавший на меня изучающие взгляды.

Прежде, чем старухи появились, солнце успело подняться над верхушками леса на целый кулак.

– Они быстро пришли к согласию, – помрачнел Гхажш. – Сойди с лестницы, уступи им дорогу.

Кряхтя, старухи забрались на верхушку колодезного сруба, и старшая выступила вперёд.

– Сними оружие, Хоббит из Шира, – неожиданно звонко сказала она, и голос её разлетелся над площадью, – и поднимись к нам.

Я расстегнул пояс, отдал сбрую Гхажшу и поднялся наверх.

– Слушайте все, – всё так же звонко провозгласила старуха. – Слушайте и смотрите. Стоящий перед Вами – пришелец из-за Великой реки, из-за Хмурых гор, с далёкого запада, из страны под названием Шир. Он родился и вырос в народе хоббитов, что проживают в этой стране, и до начала этого лета ничего не слышал о народе урр-уу-гхай. Шагхрат шагхабуурз взял его в плен для дела, о котором здесь нет нужды рассказывать. И тот же шагхрат шагхабуурз привёл его сюда, свободного и с оружием, и своим именем поручился, что Хоббит из Шира – воин огня и носит имя Чшаэм.

Толпа под нами угрожающе заворчала. Старуха подняла руку, подождала немного и продолжила.

– Я знаю, чем Вы возмущены, – сказала она. – Никогда ещё чужак не становился воином народа урр-уу-гхай. И мы долго расспрашивали Хоббита из Шира и шагхрата. И долго совещались потом. Хоббит из Шира был взят в плен, как враг, и, стремясь к свободе, бежал из плена. Он был пойман и посажен на цепь. Но, когда все охранявшие его погибли, став снова свободным, он не прошёл мимо умирающего шагхрата. Он хитростью выманил у Бродячего дерева волшебное зелье, которое исцеляет раны, и вытащил шагхрата из-за края смерти. Кто из Вас сможет хотя бы выжить, встретившись с Бродячим деревом? Кто из Вас будет милостив настолько, что спасёт жизнь умирающему врагу? Хоббит из Шира не проходил испытание урагха, но свой кугхри он получил из рук совершающего шеопп. Каждый из нас знает, что значит такой подарок. В первом своём бою Хоббит из Шира убил бородатого. Кто из Вас может похвастать тем же? Хоббит из Шира, будучи свободен и при оружии, по доброй воле согласился помочь шагхрату в деле, важном для всего народа урр-уу-гхай. Он не выдал шагхрата, когда вдвоём они попали в плен к потомкам Медведя, хотя стоял у столба, приготовленным к пытке. А он знает, что такое пытка, потому что без стона стоял у пыточного столба урруугх у-ат-а-гха, врагов и предателей нашего народа. Каждый, кто хочет, может найти следы их ножей на его груди, – старуха замолчала и посмотрела в толпу. Разглядывать мою грудь никто не рвался. – Я рассказала Вам всё, что знала о доблести Хоббита из Шира. Но никогда ещё родившийся не в буурз не был воином народа урр-уу-гхай. Мы, стоящие перед Вами уу-гхой, говорили об этом, – из-за её спины выдвинулись остальные старухи. – И пришли к согласию. Хоббит из Шира… мы признаём, что ты – урагх.

Мёртвое молчание пало над толпой. Я видел, как Гхажш обмяк и привалился плечом к срубу. Да и мне, признаться, сильно полегчало.

– Хоббит из Шира, – продолжила старуха. – Когда вчера утром ты стоял под защитой воды, воин по имени Гхай подходил к тебе?

– Да, гхой-итэреми, – ответил я.

– Он обещал урезать твои уши?

– Да, гхой-итэреми.

– Мы признаём тебя урагхом. Ты должен поступить как урагх, и пусть Единый скажет, правы ли мы в своём решении.

Это было загадкой. Я что-то должен был сделать, и не знал что.

– Могу я поговорить с моим другом? – спросил я с надеждой, страшась даже представить, что будет, если мне откажут.

– Можешь, – старухи были милостивы.

– Гхажш, – зашептал я ему, слетев вниз по лестнице. – Что я должен сделать?

– Он обещал урезать твои уши, – мрачно ответил Гхажш. – Урагх не может такого простить, ты должен вызвать его на поединок.

– А что это значит, про уши?

– Уши урезают рабам.

– Снагам? – глупо спросил я. – Или гха?

– Снаги не рабы, – поморщился Гхажш. – Где ты видел снагу с урезанными ушами? Они простолюдины, работники. Те, кто не совершил ничего, чтобы заслужить имя. И гха не рабы. Они просто живые вещи, не имеющие своего разума, дети несмышлёные, например. Гха, будь он трижды лишён имени, может стать снагой и заслужить имя. Раб всегда останется рабом. Это – участь хуже смерти.