Слово безумца в свою защиту - Стриндберг Август Юхан. Страница 50

Ведет она себя как эмансипированная женщина, свободная от всех обязанностей и жены и матери, а когда я из-за плохого самочувствия не в состоянии идти с ней на артистические вечера, она все же отправляется туда одна. Возвращается она под утро, сильно опьяневшая, подымает такой шум, что просыпается весь дом, и я с ужасом слышу, как ее рвет в детской, когда она ложится спать.

Что мне оставалось делать в этой ситуации? Разоблачить свою жену? Нет! Развестись с ней? Нет! Семья стала для меня некоей целостной живой структурой, наподобие растения или животного, а я – его неотторжимой частью. В одиночку я не мог бы теперь просуществовать ни дня, и даже с детьми, но без матери, тоже не мог бы. Моя кровь, струясь по большим сосудам, проникала затем в ее сердце и омывала тельца наших детей. Это была единая кровеносная система, питающая нас и соединяющая, и если перерезать хоть один сосуд, я тотчас обескровел бы и перестал жить… Вот почему измена жены является таким ужасным преступлением, и нельзя не согласиться с восклицанием «Убей ее!», которое вырвалось у одного знаменитого писателя, смертельно раненного сомнениями в своем отцовстве и не простившего этого своей вероломной жене.

Однако, в противовес такой позиции, Мария, ставшая оголтелой сторонницей прав женщин, провозгласила новую истину, заключающуюся в том, что жена не может считаться виновной, если она изменила мужу, поскольку не является его собственностью.

Не могу же я опуститься до того, чтобы шпионить за своей женой, да, откровенно говоря, и не хочу получать доказательства ее измен – они были бы для меня смертоносны. Скорее я готов без конца обманываться, существовать в вымышленном мире, который я могу опоэтизировать по своему желанию.

Тем не менее я чувствовал себя раненым. Я не был уверен, что мои дети на самом деле мои, они будут носить мое имя, я буду кормить их на деньги, заработанные моим трудом, но, несмотря ни на что, они не будут моим мостиком в бессмертие. И все же я люблю их, они вошли в мое существование, как ростки моего будущего, и вот теперь, когда воплощенная в них надежда пережить себя у меня отнята, я оторвался от земных корней и стал парить в воздухе, словно привидение.

Мария, как мне казалось, начала уже терять терпение, видя, что моя смерть все откладывается и откладывается, и, продолжая меня публично баловать совсем уж материнскими ласками, она тайком щипала меня, как злобный отец маленького жонглера за кулисами цирка. Чтобы приблизить час моей кончины, она стала меня мучить. Она придумала для меня новую пытку: пользуясь моей временной слабостью, она обращалась со мной как с дряхлым стариком, более того, в приступах мании величия угрожала мне побоями, уверяя, что сильнее меня. И вот однажды она вдруг кинулась на меня, чтобы ударить, но я вскочил, схватил ее за руки и швырнул на диван.

– Признайся, что, несмотря на слабость, я сильнее тебя! – воскликнул я.

Она же, не желая уступить, впала в бешенство от того, что оказалась бессильной со мной совладать, и выскочила из комнаты с лицом, потемневшим от гнева, ругаясь на чем свет стоит и все еще угрожая.

В борьбе, которая завязалась между нами, она имела неоспоримое преимущество, ибо была женщиной и вдобавок актрисой. Подумайте, мужчина, обреченный работать как каторжный, оказывается беззащитным перед погрязшей в безделье женщиной, весь день которой посвящен только одному – плетению интриг. И через некоторое время он уже вконец опутан этой сетью. Мария на людях обвиняла меня в мужском бессилии, надеясь этим оправдать свое преступление, однако достоинство, скромность и уважение не позволяли мне обнародовать ее физический недостаток, полученный во время первых родов и усугубленный тремя последующими. Неужели мужчина, который никому не поверяет своих альковных тайн, может дойти до того, чтобы выставлять напоказ пороки своей жены!

«Победу в любви приносит только бегство», – изрек некогда Наполеон, великий знаток женщин. Но пленник не может обратиться в бегство, а приговоренный к смерти – тем более.

Однако от отдыха голова моя прояснилась, я не был занят работой и поэтому мог подготовить свое бегство из тюрьмы, надежно охраняемой моей мегерой и друзьями, которых она сумела обманом привлечь на свою сторону. Прибегнув к военной хитрости, я передал своему домашнему врачу письмо, в котором написал о своих опасениях насчет подстерегающего меня безумия и предлагал в качестве лечения поездку за границу. Он ответил, что одобряет мое намерение, и тогда я тут же сообщил о нашей поездке Марии, как о врачебном предписании, не подлежащем пересмотру.

– Видишь, доктор считает эту поездку необходимой.

Впрочем, так действовала она сама, когда подсказывала врачу, чтоб он прописывал ей то, что ей хотелось.

Мария побледнела, когда услышала мое сообщение.

– Но я не хочу уезжать из моей страны.

– Твоей страны? Твоя страна – Финляндия, и я просто не понимаю, почему тебе трудно покинуть Швецию, где у тебя нет ни родных, ни друга, ни даже приличного театра.

– Не хочу, и все!

– Почему?

Она помялась, но все же сказала:

– Я боюсь тебя! Я не хочу оказаться с тобой наедине.

– Агнец, которого ты ведешь за веревочку, пугает тебя?! Что-то не похоже на правду.

– Ты – страшный человек, я не желаю быть с тобой, не имея надежной защиты!

Я не сомневался, что у нее был любовник, но, может быть, она и в самом деле опасалась, что, когда ее преступление будет обнаружено, я все-таки выживу.

Ах, она боится меня! Меня, который, как собака, покорно распластался у ее ног, который готов валяться в грязи и целовать ее белые чулки, который остриг свою львиную гриву и теперь носит челку, словно лошадь, который стал подкручивать усы и расстегивать ворот рубахи только для того, чтобы походить на ее возможных любовников!

Ее страх внушил мне еще больший страх и оживил во мне все подозрения!

У этой женщины, видимо, есть любовник, с которым она не хочет расстаться, либо она боится дня своего суда! – решаю я про себя, но ей ничего не говорю.

После долгих ссор она все-таки вытянула у меня обещание вернуться не позже чем через год.

И представьте себе, я дал ей это обещание!

Я вновь обрел волю к жизни, и я смог завершить работу над книгой стихов, которая должна была выйти зимой, после моего отъезда. А в разгаре лета, поскольку ко мне вернулись силы, я снова запел, прославляя мою любимую, чья синяя вуаль на соломенной шляпе в день нашей первой встречи стала для меня флагом, который я подымаю на мачту, отправляясь в дальнее плавание по бушующему морю.

Вечером, в присутствии друга, я прочел это стихотворение. Мария слушала в благоговейном молчании, а когда я кончил читать, она зарыдала, поднялась и поцеловала меня в лоб.

Комедиантка, что с нее взять! Она обманула моего друга, который, этакий идиот, с того дня стал считать меня безумным ревнивцем, безжалостно терзающим любящую его жену.

– Она любит тебя, старина! – уверял меня этот молодой человек, который, представьте, четыре года спустя вспомнил эту сцену как одно из самых веских доказательств верности моей жены.

– В эту минуту она была искренна, клянусь тебе! – повторял он в тот вечер.

– Конечно искренна, но только в своих угрызениях совести. Это верно! Как не испытать их, когда видишь любовь настолько слепую, что она готова воспеть проститутку, как мадонну! Конечно искренна, мой юный друг.

Тем временем мне удалось очистить дом от всевозможных подруг. Последняя подруга, красавица, исчезла вместе с моим лучшим другом, крупным ученым, участником экспедиции «Беги» [28], который вернулся с четырьмя орденами и обеспеченным будущим. Эта приблудная красавица, оказавшись буквально на улице, бесплатно жила в моем доме и просто прилипла к бедному парню, в течение года жившему холостяком, и в конце концов соблазнила его темной ночью в карете, которую они заказали, чтобы куда-то ехать, а потом заставила жениться, устроив скандал у знакомых, где они вместе были в гостях. Как только наша красавица почувствовала почву под ногами, она тут же сорвала с себя маску и в одном доме, изрядно выпив, во всеуслышанье заявила, в присутствии большого общества, что Мария – существо аморальное. Один из моих друзей был на том обеде и счел себя обязанным передать нам эти слова. Мария, нисколько не смутившись, заверила меня, что этого просто не могло быть, но все же я отказал от дома ее подруге, хотя тем самым и лишил себя верного друга.