Нет повести печальнее на свете... - Шах Георгий Хосроевич. Страница 34

Полномочные представители агров одобрительно закивали.

– Я принимал меры, пытался образумить Рома, но он закусил удила. И сейчас нет у меня большего желания, чем вернуть их да развести по домам. Так что, синьор Капулетти, у нас с вами одна забота, нам бы не ссориться, а вместе подумать, как спасти наших детей.

– Я не против, – сказал Капулетти, вставая, – для этого и существует согласительная комиссия.

Атмосфера несколько разрядилась. Арбитр предложил истцу и ответчику занять свои места и приступил к опросу свидетелей. Первым был приглашен Метью.

– Вы близкий друг Рома Монтекки?

– Да, ваша честь.

– Знаете, когда он познакомился с Улой Капулетти?

– Я при этом присутствовал. Летом, на пляже.

– Догадывались о его чувствах к ней?

– Ром и не скрывал.

– Считаете ли вы, что Ула отвечала ему взаимностью?

– Конечно, иначе бы они не смылись на пару.

– Отношу ваш жаргон на счет плохого перевода. Вы абсолютно уверены или вам только кажется?

– Еще как уверен!

– Можете привести какие-нибудь доказательства?

Метью замешкался: не мог же он признаться, что сам участвовал в побеге, а главное – косвенным образом выдать Сторти, которому ох как бы не поздоровилось.

– Чего тут доказывать, – сказал он наконец, – это и слепому было ясно.

Арбитр предоставил свидетеля представителям общин.

– Известно ли вам, что ваш приятель начал заниматься математикой? – спросил лидер общины матов.

– Ничего подобного не слыхивал.

С тем Метью был отпущен, и место на свидетельской трибуне заняла полная пожилая дама с затейливой высотной прической.

– Вы синьора Клелия, экономка в доме Капулетти?

– Признаюсь, это я. – Присутствующие заулыбались.

– Чем вы можете нам помочь?

– Я расскажу всю правду и даже больше. Вам все сразу станет ясно.

– Прекрасно, начинайте.

– Итак, позавчера в нашем доме случился грандиозный переполох. Ввечеру я, как всегда, велела роботам отправляться в свою конуру, оглядела помещения и, найдя все в полнейшем порядке, вышла проветриться. Погода стояла преотличнейшая, после дождя дышалось полной грудью, – экономка фигурально проиллюстрировала это утверждение, вызвав в зале оживление, – и я загляделась на звезды в небе, размышляя, живут ли там люди…

– Подробности ваших размышлений можете опустить, – сказал арбитр.

– Иду я, значит, вокруг дворца и вдруг замираю как вкопанная. Вам, синьор, должно быть, известно, что мы примыкаем к стене городского парка. Так вот, на этой самой стене вдруг появилась мужская тень. Неужели грабители, думаю я и немедленно отгоняю эту мысль: не может быть грабителей в нашем славном городе с его честными и учтивыми жителями. Но тут же на ум пришла новая мысль: а если он из другого города? Скажем, из Мантуи. За мантуанцев я ручаться не могу, хотя не хочу сказать о них ничего дурного…

– Что же было дальше? – перебил арбитр.

– Перебрав таким образом все версии, я пришла к заключению, что это скорей всего не вор, а злоумышленник. И решила не поднимать шума раньше времени, чтобы поймать его с поличным. Тень спрыгнула к нам во двор, подобралась к дому и с фантастической скоростью взобралась по стене прямо в комнату, где живет наша бедная девочка. Тут бы мне кричать на помощь, но, поверьте, синьоры, я стою как в столбняке и от страха не могу выдавить из себя ни звука. Через секунду тень появилась на балконе с каким-то тюком под мышкой, привязала к перилам веревку и ловко соскользнула во двор. Ясно, думаю я, все-таки грабитель, и начинаю соображать, что можно похитить из Улиной комнаты: трюмо, старинный гобелен, шубу, ковер… В этот момент тень попадает в полосу лунного света, поворачивается ко мне лицом, и я узнаю… кого бы вы думали?

– Кого именно?

– Конечно, его, Рома Монтекки. Тут меня озарило: да ведь он уносит нашу Улу! И голос сразу прорезался, я закричала во всю силу легких. Прибежали домашние, брат Улы Тибор кинулся в погоню, да вора и след простыл.

Этот драматический рассказ настолько заинтриговал слушателей, что они перестали посмеиваться над своеобразием речи экономки, и в зале царила мертвая тишина.

– Как вы узнали Рома Монтекки, синьора Клелия, вам приходилось до этого его встречать?

– А как же! – победоносно заявила экономка, кинув довольный взгляд на свою хозяйку. – Я видела его, как вот сейчас вас, ваша честь, когда этот парень короновал Улу на мотокеглях.

– Как он выглядит?

– Высокий, стройный, черноволосый, синеглазый, в общем хорошенький, хоть и агр, – сказала Клелия с восхищением, но, поймав сердитый взгляд синьоры Капулетти, осеклась.

– Вы имеете что-нибудь против агров?

– Да нет, пусть себе живут, лишь бы на чужое не зарились.

Монтекки насупился: неужели Ром и в самом деле мог решиться на такой поступок? Положение осложнялось. Он лихорадочно перебирал в памяти показания Клелии, пытаясь обнаружить, за что можно зацепиться.

– Прошу задавать вопросы свидетельнице.

– Скажите, синьора, – спросил один из полномочных агров, – когда человек, которого мы приняли за Рома Монтекки, вошел в комнату, доносился ли оттуда какой-нибудь шум, звуки борьбы?

– Ничего такого не было.

– Почему же она не сопротивлялась? Это выглядит весьма странно.

– Чего ж тут странного? Он ее, бедняжку, схватил спящую, сунул в мешок и поволок.

В зале прокатился смешок.

– Почему она потом не звала на помощь?

– Почем я знаю, может быть, он ей кляпом рот заткнул.

– Могу я задать вопрос свидетельнице? – спросил Монтекки.

– Отчего же, это ваше право.

– Синьора Клелия, вы сказали, что мой сын черноволос. Как же вы могли в кромешной тьме определить цвет его шевелюры?

– Так я же говорила, что хорошо разглядела Рома на стадионе.

– Ах, да… – протянул олдермен разочарованно. А потом добавил: – Только, помнится, на стадионе он был в шлеме.

Экономка растерялась и воззрилась на хозяйку, отчаянно двигавшую бровями.

– Я – по бровям, он ведь у вас и чернобровый, – сообразила она.

Монтекки сел, удовлетворенный: по выражениям лиц олдермен почувствовал, что ему удалось посеять сомнение в правдивости Клелии. Каков хитрец, подумал Капулетти, цепкий крестьянский ум, а Марта считала его дубиной. Он еще раз выругал себя за то, что не воспротивился ее интриге, которая могла плохо кончиться. Правда, лично он не принимал участия в натаскивании экономки. Стыдно, но бояться нечего.