Номер 10 - Таунсенд Сьюзан "Сью". Страница 41

— Вышло просто говно, и всего на двадцать семь минут. У меня распад личности.

Прочитав рукопись, сэр Дигби задумался, не нанять ли людей, чтобы переломали Спэрроу ноги. В юности Дигби помогал дяде развозить молоко и до сих пор сохранил связи в хулиганском Ист-Энде.

Однако брошюру с рекламой спектакля уже отпечатали, и афиши уже расклеили по всему Стратфорду, так что шоу должно продолжаться.

Дигби все еще искал актера на главную роль. Он листал страницы «Прожектора», отчаянно рассматривая фотографии ведущих актеров — не похож ли кто-нибудь на премьер-министра? Зачем эти скоты публикуют по двадцать лет фото одних и тех же актеров? Он уже опробовал на ведущую роль ветеранов битвы Эль-Аламейн [66], черт побери!

Когда он выходил из репетиционного зала, позвонила агент по подбору актеров и сказала, что подошлет пару кандидатов на Эдварда Клэра, но у одного сложности с графиком из-за работы на телевидении, а другой чуток коротковат, хотя готов играть в обуви с прокладками.

Дигби спросил:

— Насколько коротковат?

— Почти метр пятьдесят пять.

— Ему, на хрен, не прокладки нужны, милочка, а стремянка! — заорал Дигби.

Телефон снова зазвонил. Это была Амариллис, которая однажды играла у сэра Дигби в «Трамвае „Желание“». Бланш из нее вышла кошмарная, из-за южного акцента казалось, словно она прямиком из Уэльса.

— Дигби, дорогуша, — проворковала Амариллис, — в «Утенке» сидит вылитый Эдвард Клэр. Это женщина, но она мужчина.

Сэр Дигби вынул щеточку из сумки, которую всюду таскал с собой, причесал волосы и козлиную бородку. Он только что развелся и надеялся найти женское общество. Пока он торопливо переходил улицу, его приветствовали или, по крайней мере, узнали почти все, попавшиеся ему на пути. В интервью он часто говорил о своей «непреодолимой потребности в уединении», но яркая внешность Фальстафа и гулкий голос, как ни трагично, не давали ему смешаться с толпой. Брайан Блессед однажды изрек: «Я просто обожаю этого милого Дигби, но, боже, до чего же его много».

Джек видел, как сэр Дигби Прист вошел в бар. Он читал опубликованные дневники Приста, поэтому у него возникло чувство, что он знает этого человека. Джек вскинул руку в приветственном жесте, но тут же опустил, сообразив, что Прист ему, собственно говоря, чужой человек. Интересно, что заставляет мужчину на шестьдесят пятом году жизни влезать вджинсы, ковбойские ботинки, футболку «Роллинг стоунз» и черный кожаный пиджак? — подумал Джек.

Он смотрел, как сэр Дигби расчищает себе путь к премьер-министру.

Дигби сразу понял, что существо в цыганском платье и дешевом парике блондинки стопроцентно годится на роль премьера.

Амариллис представила их друг другу, сэр Дигби прогудел: «Свалите, быдло», и актеры покорно поплелись в другой конец зала.

Сэр Дигби взял руки премьер-министра в свои лапищи. Затем глубоко-глубоко окунулся в глаза премьер-министра и произнес, как он считал, конфиденциальным шепотом, хотя Джек, сидевший у стойки, отчетливо услышал:

— Я вполне привык к транссексуалам, дружочек. Моя первая жена была мужчиной. Я закончил католическую школу, так что ничего не знал о женщинах и с сексуальной точки зрения был где-то недоделок, но на дворе стояли шестидесятые, и никто не хотел признаваться, что меньше других в курсе насчет женского тела, поэтому я решил, что у моей первой жены, нежной и милой Кассандры, клитор просто больше обычного. Однако бедняжка была в отчаянии, потому что на самом деле это был мужчина с абсурдно маленьким пенисом. Я оплатил ей операцию, и агония нашего брака какое-то время продолжалась, но однажды вышел жуткий скандал просто из-за чепухи: она воспользовалась моей кисточкой для бритья, а прополоскать забыла, и мы развелись. Но расскажите мне о себе, мой друг.

Премьер-министр вкратце поведал о главных вехах своей карьеры: самоубийца в «Несчастном случае», инспектор в «И пришел инспектор», Гвендолен в «Как важно быть серьезным» [67]…

— …но я всегда мечтала работать в Шекспировском, — закончил премьер-министр, вдруг вспомнив, что был рожден для роли Генриха Пятого.

Пока премьер-министр говорил, Дигби изучал каждое движение его лица, вслушивался в каждый нюанс голоса — эдакая смесь неуверенности и властности. Дигби попытался успокоиться. Ему уже приходилось бывать в такой идеальной ситуации, когда Сильвестр Сталлоне почти согласился играть Боттома во «Сне в летнюю ночь». Дело кончилось слезами, когда агент Сталлоне потребовал включить в контракт условие, что Сталлоне имеет право убить этого дерьмового лебедя, если тот посмеет к нему приблизиться. Когда Дигби позвонил в Лос-Анджелес и сообщил, что лебеди в Стратфорде — собственность королевы и охраняются законом, агент завопил:

— Тогда никаких контрактов! А то ты не знаешь, что сраный лебедь может человеку руку откусить?

Сэр Дигби сказал премьер-министру:

— На Шекспира у меня не встает. Я делаю только современные пьесы живых авторов. Я хочу попробовать вас на главную роль в пьесе «Жизнь и духовная смерть Эдварда Клэра».

— На главную? — повторил премьер-министр.

— Вы сверхъестественно напоминаете нашего достопочтенного лидера, и голос у вас удивительно похож. Вы свободны?

— Да, — ответил премьер-министр. — В настоящее время я на отдыхе.

— Тогда пойдемте глянем, как вы смотритесь в костюме, ладно, друг мой?

— Черт, — сказал премьер-министр. — Это прямо-таки волнительно.

Джек проследовал за сэром Дигби и премьер-министром в зал репетиций. Он позволил представить себя в качестве агента премьер-министра, и его неохотно впустили в зал, где должны были состояться пробы. Костюмерша увела премьер-министра, и через десять минут он появился на сцене в синем костюме, белой рубашке, красном галстуке, туфлях на шнурках и с собственными волосами. Небольшая группа театральных рабочих невольно зааплодировала, когда премьер-министр робко вышел на сцену.

Сэр Дигби расхаживал по залу, отдавая премьер-министру указания: премьер-министр должен был смеяться, плакать, злиться, беседовать с Господом, обращаться к ООН, притворяться псом, петь, танцевать, изображать десятилетнего мальчика.

Джека корежило от смущения. На его взгляд, премьер-министр совершенно не мог играть себя самого. И он понятия не имел, куда девать руки. Однако через несколько минут совещания со своим помрежем и остальным составом режиссерской группы сэр Дигби объявил, что премьер-министра ждут на репетицию в десять утра в понедельник. Он обратился к залу дрожащим от волнения голосом:

— Это охеренно важная пьеса. Она о духовном разложении политического лидера и его капитуляции перед американским империализмом.

Премьер-министр нервно посмотрел на Джека и сказал сэру Дигби:

— Я должен поговорить с моим агентом, разумеется, но боже, до чего же мило с вашей стороны доверить мне эту роль!

Тем временем Али в одной из бесчисленных стратфордских сувенирных лавок погрузился в английский мир детской иконографии. Со всех сторон его окружали Винни-Пух, Ослик Иа, Кролик Питер, Медвежонок Руперт, Томас-Паровозик, Толстый кондуктор, Нодди, Ушастик [68], Алиса в стране чудес, Безумный Шляпник, Жаб из Жабьего поместья, Крыс, Барсук и Крот. Али потел в нерешительности. Согласится ли трехлетняя Арифа на Винни-Пуха вместо Медвежонка Руперта? Не раскричится ли Седек из-за плавающей мыльницы Нодди? Обидится ли мадам, если он купит ей плюшевого Жаба из Жабьего поместья? (Али наедине называл жену Лягушечкой — из-за того, что в конце девяностых у нее были проблемы с щитовидкой, но теперь, слава Аллаху, все позади.) Хассине, старшей дочери, тринадцать, ей в любом случае не угодишь, но, может, она не станет возражать против Кролика Питера…