Курс на столкновение - Бейли Баррингтон Дж.. Страница 17

С бьющимся сердцем он заметил первые признаки отличия этого мира, в котором находился, от того мира, из которого он прибыл. Прежде всего воздух. Пробыв долгие годы рабочим, Су Мин перестал обращать внимание, что во всей Продукционной Реторте воздух был пропитан еле уловимым запахом копоти и промышленных субстанций. Здесь же в воздухе ощущался тонкий, благоприятствующий мыслям аромат.

Су Мин неоднократно восстанавливал в своей памяти топографический план Верхней Реторты, он решил не откладывать и кратчайшим путем направился к цели.

Ближайшие полчаса были сущим кошмаром. Су Мин проходил мимо роскошных садов, бульваров, которые уже успели стереться в его памяти. Проходил мимо спокойных, доброжелательных людей, не спеша идущих по своим делам, которые вполне могли и подождать; людей, свободных от расписаний и гармонограмм, поглощенных абстрактными, отвлеченными проблемами искусства, философии и прочих высоких областей культуры. Жизнь здесь достигла вершины духовности, жизнь эта была непонятна для обитателей Продукционной Реторты, не привыкших углубляться в подобные тонкости. Су Мин успел и понять, и принять их – а потом это все жестоко отобрали. Вдыхая в себя атмосферу Мыслительной Реторты, Су Мин чувствовал, что вся предшествующая жизнь внизу начинает казаться сном... Ему необходимо взять себя в руки. Неизвестно, как долго удастся пробыть здесь, а ему еще предстояло осуществить задание величайшей важности.

Он добрался до малонаселенного района Верхней Реторты, большая часть которого была занята правительственными зданиями. Никем не остановленный, он шел по недавно освеженным коридорам оранжереи тонов малинового и зеленого цвета, которые вели к рядам кабинетов, одно воспоминание о которых наполнило Су Мину дрожью: именно там содержали его отца.

Десять лет назад Су Мин был свидетелем заточения Ху Сяо. Совет Справедливости вынес самое страшное решение, соответствующее масштабам совершенного преступления. Отсутствие поблизости людей нисколько не удивило Су Мина: это было место, которого все старались избегать.

На дверях был несложный замок, но открыть его можно было лишь изнутри. Су Мин достал из сумки нехитрое приспособление и, помудрив немного, без труда справился с задачей. Он оказался в застекленной прихожей, откуда была видна камера преступника. Камера напоминала жилое помещение, какое в Нижней Реторте занимали Су Мин вместе с дедом, но была значительно больше размерами и гораздо лучше меблирована. Оказалось, ее никто не охраняет. Су Мин внимательно изучил распределительную таблицу, вмонтированную в заднюю стенку прихожей. Множество индикаторов, переключателей. Су Мин извлек устройство для контроля времени и поднял его на высоту таблицы. Наблюдая за изменениями внутри стеклянной клепсидры, он прикоснулся к нескольким кнопкам.

Потом поднес с усилием к губам микрофон и заговорил, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и безмятежно:

– Досточтимый отец. Знаю, что ты видишь меня, хотя я тебя не вижу. Это я, Су Мин, сын твой. Я пришел, чтобы освободить тебя, если это только возможно.

Он отложил микрофон и вернулся к таблице в стене. Его собственноручная модель Города-Реторты с одной стороны заканчивалась металлической пластиной – теперь этой пластиной Су Мин прижал ее к распределительному щиту. Кружащие внутри пластины магнитные вихри возбудили контролируемое протекание тока в механизме, скрытом в стене.

Ничто не было в силах убедить Су Мина, что его отец и в самом деле заслужил то наказание, к которому он был приговорен. Совет Справедливости осудил Ху Сяо на пожизненное проживание в прошлом. Он был десинхронизирован: его индивидуальное "сейчас" отставало всего на несколько секунд от общего "сейчас" Мыслительной Реторты. Невозможно вообразить себе большего одиночества, а возможность покидать на какое-то время камеру заключения была лишь слабым утешением, поскольку все люди, относительно Ху Сяо, жили в будущем: он видел людей, но они его не видели, не слышали, никаким из других способов не ощущали его присутствия. Он был словно призрак, скользящий среди полностью безразличных к нему фигур.

Су Мин подумал, что это было самое гнусное заключение, какое только мог измыслить человек.

Огоньки в стеклянном аппаратике Су Мина замигали и начали танцевать как в калейдоскопе. Помещение на долю секунды осветилось – поле искусственно задержанного времени было нарушено. Ху Сяо задумчиво посмотрел на сына, но, как и Су Мин, заставил себя сохранять полнейшее самообладание.

Бывший министр поразительно напоминал своего отца из Продукционной Реторты. Совпадал даже возраст – обоим было под пятьдесят. И все же на фоне общего сходства культурные различия были очевидны. Ху Сяо носил длинную, редкую бороду и старательно ухоженные длинные усы, окаймляющие узкие губы. Брови, выщипанные до тонкой, резко загибающейся на концах линии, носили следы хны, а старательно зачесанные назад прямые волосы были несравнимо длиннее, чем аккуратно подстриженные шевелюры людей снизу.

Ху Сяо неподвижным взглядом следил за жестами Су Мина, который открыл внутренние двери и вошел в камеру.

– Сын мой, – заговорил он наконец, – что это за нелепая затея?

Но Су Мин, вперившийся в него таким же неподвижным взором, был не в состоянии говорить и объяснять, откуда эта нелепая идея взялась. Он никогда не забегал в своем воображении за пределы этого мгновения: того мгновения, когда он освобождает отца. Он подсознательно верил в то, что его отец, достопочтенный пожилой человек, известный своей образованностью и умом, будет знать, что следует делать дальше.

И только сейчас Су Мин понял, что то была вера десятилетнего мальчишки, зародившаяся в то мгновение, когда закон силой разлучил их. И все эти годы он жил в мире детского преклонения сына перед отцом.

Только сейчас, оказавшись лицом к лицу с Ху Сяо, Су Мин понял, что его отец так же беспомощен и бессилен, как и он сам.

6

Собравшиеся в безопасном помещении на незаселенной улочке погрузились в полнейшее молчание. Собри Обломот посмотрел на Председателя, слегка раздраженный знаками сочувствия, которые высказывали его коллеги.

– Нам очень жаль, Обмолот, – произнес Председатель неуверенно. – Ваш брат погиб достойной смертью. С сильным грохотом. И потянул за собой четверых Титанов.

– В этом нет ничего такого уж особо героического, – холодно ответил Собри. – Я и сам покончил бы с собой, зная, что меня ждет во ВПБ-Два.

Руководитель Группы Округа Кансорн кивнул.

– Последнее время Титаны стали применять значительно более радикальные методы. Честно говоря, я и сам порой просыпаюсь посреди ночи в холодном поту. Я теперь шагу не делаю без С-гранаты.

– И я тоже, – подтвердил его сосед, сидевший с маской на лице и говоривший через звукомодулятор, поскольку как его высокое общественное положение, так и значение для Лиги требовали сохранения полнейшей анонимности.

– Лига шатается под ударами Титанов, – продолжал он. – За последние несколько месяцев арестовано около трехсот человек. Территориальные сети практически перестали существовать. Если этот процесс будет прогрессировать, то мне страшно за судьбу нашего движения.

Присутствующие слушали его со спокойствием, которое было следствием безнадежности. Председатель, не выдержав, скрипнул креслом и заговорил, вдохновляясь собственными же словами:

– Причин для опасения меньше, чем это поначалу кажется. Репрессии являются доказательством нашей растущей силы, а не слабости. Давайте вспомним, какими силами мы располагали двадцать лет назад: случалось и такое, что вся Лига Пангуманизма насчитывала не больше пятидесяти человек. – Председатель оптимистически улыбнулся. – Само ее название звучало тогда как просто удачная шутка. Так было во время войны. Теперь же, после многих лет мира, мы смогли расширить нашу деятельность и усилить влияние. Реакция Титанов на наши успехи была неизбежна.

– Это верно, – вмешался руководитель Группы Округа Кансорн. Единственный вопрос – как этой реакции противостоять. Все зависит от того, выдержим ли мы этот напор.