Дрейк - Мелан Вероника. Страница 39

Если свет не включить, как найти другую одежду? Пробравшись на цыпочках к столу, я на ощупь выдвинула нижний ящик и принялась осторожно рыться в поисках лежавшего там со студенческих времен фонарика. Вроде бы батарейка заменена несколько месяцев назад, когда отключался свет. Пальцы натыкались на карандаши, резинки, тетрадки, старые кисточки и краски. Наконец победно сомкнулись на толстенькой трубке, сиротливо прижавшейся к деревянной стенке. То что надо!

Тихонько задвинув ящик, я выпрямилась и попробовала нажать на кнопку. Луч света, неяркий, но рассеивающий темноту, высветил на стене размытое желтоватое пятно. Чертыхнувшись, я тут же погасила его.

Ведь свет из-под двери может увидеть мама. Или гости. Кто их разберет, заснули они уже или нет?

Стянув с кровати одеяло, я заткнула им щель на полу. Медленно втянула воздух, чувствуя, что вспотела. Не то от нервов, не то от адреналина. Ладно, душ смогу принять в Нордейле. Ванная комната имеется.

Что дальше? Одежда!

Подсвечивая себе, я принялась рыться в шкафу. Нашла легкую белую вязаную кофту и джинсы, не испачканные травой. Сойдет. Следом на пол полетело нижнее белье. Порядок.

Теперь расческа.

С глухо бьющимся сердцем я осознала, что расческа осталась в ванной комнате. Есть еще одна — на серванте в коридоре, но туда через вражеский лагерь незаметно не пробраться. Я закрыла лицо руками, покачала головой. А что с косметикой? Тоже в ванной? Только не это!

Через секунду я вспомнила, что косметичка в комнате. Я унесла и положила ее в шкаф, когда до блеска начищала раковину. Не хотелось оставлять личное имущество на виду незнакомых людей, все-таки пузырьки и бутыльки — какой-никакой, а «приват».

В шкафу на средней полке луч высветил бок синей пузатой сумочки с необходимым для прихорашивания набором. Я радостно вцепилась в нее, прижала к груди как родную. Ну хоть в чем-то повезло. Следом, будто ведром холодной воды, вылилась на голову другая мысль: пронести ее с собой туда я не смогу. А как краситься здесь, когда нет света?

Комичность ситуации зашкаливала. Я села на кровать и отключила фонарик.

Ну что за идиотизм!

Хотелось смеяться и плакать одновременно. Ну как, скажите, я должна изворачиваться? Или вообще плюнуть на внешний вид и предстать с самого утра перед чужими людьми (сплошь мужиками) в натуральной красоте с осыпавшейся под глазами тушью? Или же попробовать прихорошиться при свете фонаря и маленького зеркальца в пудренице? Ведь был же когда-то такой опыт. Правда, давно, еще в пионерском лагере.

А время-то идет. Сидеть и раздумывать некогда.

Взглянув со зверской решимостью на лежащую рядом косметичку, я — вж-ж-жик — расстегнула замок и включила фонарик.

Результат получился хорошим.

Вот уже минуту я придирчиво разглядывала себя в зеркале — большом, прямоугольном, залитом электрическим и дневным (потому что строители не забыли про окно в ванной комнате) светом.

Макияж сносный, неброский. Дома, отыскав в косметичке тоник, я оттерла тушь с глаз, после чего осторожно, пыхтя и ругаясь при свете карманного фонарика, перекрасила их заново. Но лишь слегка, чтобы не переборщить.

Снаружи коттеджа уже полностью рассвело.

Часы в гостиной показывали 8:14.

К этому времени я успела не только вернуться в Нордейл, но и принять душ. Мыло, розовое и душистое, нашлось на краю ванны. В нежилом-то доме!

Чистая одежда придала ощущение уверенности.

Оставалось только придумать, что делать с волосами. Не вилкой же, в самом деле, расчесываться, как русалочка Ариэль? Пятерней тоже толку никакого. Вернувшись в спальню, я стала шарить в прикроватных тумбах. Пусто. Да, ситуация!

Поиск в гостиной тоже не принес результатов, к счастью, в прихожей, в одном из шкафчиков под зеркалом, нашелся (ур-р-р-ра!) запакованный в пластик набор мужских расчесок — тоненьких и пластмассовых. Я только что не поцеловала его, воздав хвалу тому, кто его сюда положил, параллельно сдирая упаковку.

Пусть лучше попадет за то, что взяла чужое, чем буду нечесаной.

Окончательно приведя себя в порядок, я удовлетворенно кивнула собственному отражению и отправилась на кухню в поисках чая.

Он позвонил без двадцати девять.

— За тобой заедут через десять минут.

Не успела я сказать «Доброе утро», как Дрейк уже отключился.

«Ладно. Поздороваюсь, когда увижу», — растерянно подумала я, запихивая трубку в карман джинсов.

Живот отозвался недовольным голодным урчанием. Оставалось надеяться, что к тесту не приступят, не накормив.

Чая не нашлось. Я стояла на просторной светлой кухне у окна, любуясь тихой улицей, ожидающей начала нового дня, и очень гордилась собой. Ведь через десять минут за мной (за мной!) подъедет машина, в девять-то утра! А следом вспомнилась фраза: «Наши люди в булочную на такси не ездят».

Это была веранда.

Веранда просторная, на свежем воздухе, но в тени. Выложена серыми шершавыми плитками, упирающимися в белые бутылкообразные ножки перил. Отсюда, не в пример крыше, на которой состоялся первый разговор с Дрейком, не открывалось никакого интересного вида, только деревья внизу да, как островки, потерявшиеся среди них крыши домов.

Я не следила за дорогой, по которой шла машина Комиссии с молчаливым водителем и его соседом на переднем сиденье. Вместо этого разглядывала незнакомый город, в котором, как и в моем, начиналось утро понедельника, спешили на работу люди, проносились машины, торговали свежими газетами и чем-то похожим на хот-доги.

Посреди веранды стояли стол и два стула друг напротив Друга. Дрейк, когда я шагнула через стеклянные двери из коридора наружу, повернулся и приветственно кивнул:

— Доброе утро.

— Доброе, — отозвалась я, подходя к столу.

— Садись, — сказал он. Кивнул на один из стульев. — Как спалось?

— Хорошо. Спасибо.

— Я еще не завтракал. Ты хочешь есть?

Я кивнула. Не стала жеманничать и притворяться. Все равно бы через минуту выдал громкоголосый живот, не привыкший к голодным утрам.

Дрейк кому-то позвонил, что-то сказал, я не разобрала. Он стоял почти у самых перил, туда дотягивалось солнце, рассыпая по его плечам, обтянутым курткой, серебристые блики. Интересно, меняют они свою форму на что-нибудь другое? И сколько комплектов надо иметь, чтобы вот так, каждый день? Уж эти вопросы точно придется оставить при себе. Пока не обживусь и не осмелею.

Подумав, что сесть за стол успею и позже, я тоже подошла к ограждению и посмотрела вниз — дорога, пешеходы, велосипедисты. Одеты легко, знают, что сегодня будет тепло.

Солнце припекало. Тень на веранде радовала, шерстяная кофта могла быстро стать парником при обилии лучей.

Закончив разговор, Дрейк убрал телефон в карман. Осмотрел меня. Лицо, одежду, обувь. Но больше всего лицо.

— Как дома?

Вопрос несколько озадачил меня. Не столько даже вопрос, сколько ожидаемый на него ответ. Что он знает о моем доме или мире? Или спящей маме, или гостях? Не вдаваясь в подробности, я коротко ответила: «Хорошо, спасибо», после чего подумала, не спросить ли о том же Дрейка, но, решив, что в таком случае диалог получится абсурдным, промолчала.

Или же в интересе про дом заложен другой смысл? Додумывать не хотелось. Если будет недоволен, скажет.

— Дрейк, там, в коттедже… я воспользовалась чьей-то расческой. Прошу прощения.

— Забудь, — коротко ответил он.

В его устах простые слова почему-то принимали подобие команд («Тузик, сидеть!»), и я, как примерная ученица, поспешно выкинула расческу из головы, решив больше не отвлекать господина начальника по пустякам.

Не прошло и минуты, как принесли еду.

Расставили тарелки, кофейник, графин с соком, положили приборы.

Мы приступили к завтраку, состоящему из омлета с овощами и сыром. Дрейк разлил в чашки кофе.

Кто выбирал меню, я не спрашивала и не роптала. Сейчас сгодилось бы что угодно, лишь бы заглох капризный желудок. Куда больше омлета меня манили хрустящие круассаны, но их следовало оставить на десерт. Обнаруживать неандертальские привычки в еде я не спешила, ни на что не накидывалась, отрезала маленькие кусочки, тщательно жевала, ловко управляясь с вилкой и ножом, — спасибо маме, научившей меня поведению за столом с малых лет.