Черный принц - Демина Карина. Страница 113

Воняет.

И вонь не смыть, пусть Таннис и старается, скребет спину длинной щеткой. Щетина ранит кожу, но это доставляет какое-то извращенное удовольствие.

Так правильно.

Почему?

Потому что без боли она, Таннис, навсегда останется в нарисованном мире. Вода смывает его, и Таннис сидит в ванной, и когда вода остывает. И кожа на пальцах становится стянутой, морщинистой.

— Мисс, — жалобно просит служанка. Ей, наверное, надоело стоять в дверях с полотенцем…

Жесткое какое. Царапает и без того рассаженную шкуру. Ничего, зарастет как-нибудь, зато дурманный сон, в который Таннис насильно спрятали, исчез.

Голод появился.

И стол накрыт на двоих. Освальд ждет. Он взмахом руки отсылает служанку, и кажется, та рада исчезнуть… странно, Освальд ведь красив и должен нравиться женщинам. А она боится.

— Вижу, тебе стало лучше.

— Да, — низкий голос, грудной, к которому Таннис еще не привыкла. — Стало. Твоими заботами.

— Злишься?

— Ты меня опоил. — Она сама доходит до кресла и в изнеможении падает на подушки.

— Исключительно ради твоей безопасности. Ты ведь девушка решительная, и как знать, на какую глупость отважилась бы.

Снова в черном. Нравится цвет или…

— Ешь, — он указал на сервированный стол. — Ты сильно похудела.

И ослабела до того, что даже сидеть непросто. Но Таннис сидит, как учили, с прямой спиной и подбородок задрав. Вот только это представление, похоже, Освальда не впечатляет.

— Не бойся, травить не собираюсь. И в сон возвращать.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Вежливый полупоклон и молчание. А есть хочется… если не ради себя, то…

…Кейрен обещал, что вернется.

Паштет из гусиной печени, речная форель и ягнячье каре на ребрышках. Рыбный суп, еще горячий, острый до того, что каждую ложку приходится запивать.

В высоком бокале — желтоватый отвар.

Освальд следит, сам не ест, но и разговор не спешит начинать.

— Чего ты хочешь?

Мусс из клюквы и черной смородины, приятно кисловатый. И к нему — чай и сладкие корзинки со взбитыми сливками. Сливок совершенно не хочется, и Таннис сосредоточенно соскребает их на тарелку. Плевать, что так не принято.

— Вообще? — уточнил Освальд. — Или от тебя?

— От меня — я знаю, если, конечно, ты не передумал?

— Нет.

— Тогда вообще.

— Мне казалось, что ты и это знаешь.

Ну да, войти в историю. Ему всегда хотелось большего, чем окружающий мир мог предложить. И странно, что прежде Таннис не замечала.

— Мама умерла, — он сказал это очень тихо и отвернулся. — Мне… пришлось.

— Убить?

— Дать ей уйти. — Освальд взял из вазы яблоко и сдавил в руке, до хруста, до светлого сока, который потек меж стиснутых пальцев, по белому запястью, под белый же манжет рубашки. — С ней случился удар… здесь я уж точно не виноват.

Таннис кивнула, засовывая в рот очищенную от сливок корзинку.

— Она все равно была скорее мертвой, чем живой. Лежала, дышала, но и только. Такой человек себя не осознает, а я… мне требовался повод.

— И поэтому ты убил старуху.

Освальд дернулся и зло поправил:

— Освободил.

— Освободил, — согласилась Таннис, пускай он это так называет, если легче. — Но на душе твоей погано, и ты решил со мной побеседовать. Больше не с кем?

А ведь и вправду не с кем.

— Знаешь, что самое смешное? — Освальд Шеффолк откинулся в кресле. — Я так и не побывал на море…

— За чем дело стало?

— Кто ж его знает, за чем… за всем, Таннис. Тедди… Ульне… планы эти… всегда хватало дел, а на море так и не выбрался. И не выберусь, наверное. Мне нехорошо становится снаружи. Ты знаешь, что подземники боятся открытых пространств?

— Откуда?

— Действительно, откуда. И хорошо, когда знаешь все это исключительно в теории. Я вот не сразу понял… там, под землей, есть огромные пещеры, в которые и Шеффолк-холл упрятать можно. В пещерах — озера, черные, с неподвижной водой. В ней водятся слепые угри. Я назвал их угрями, но на самом Деле это черви такие, с кожей бледной, прозрачной. Они покрыты редкой щетиной и глаз не имеют. А вот пасть — это да… круглую…

Освальд погладил щеку.

— Они безопасны, питаются плесенью, слизывают с камней. Выглядят мерзко, а вот мясо вкусное, его сырым есть можно, до того нежное оно…

Таннис затошнило. Она как-то живо представила себе этих черверыбин с длинною белесой щетиной.

— Подземники их любят и, когда получается поймать, радуются. Они как дети. И не понимают разницы между добром и злом. Живут как живется, жрут себе подобных, ловят рыбин… только в те огромные пещеры не заходят. Там слишком… гулко. Пусто. Понимаешь?

— Вроде да.

Услышал ли? Прищуренные глаза и взгляд в стену. Нервная кривая улыбка, так хорошо знакомая по прежней жизни.

— Я вижу во сне эту пустоту. И море. И обрыв. Мне всего-то надо шагнуть с него. Я ведь никогда не боялся прыгать, а тут… пустота подавляет.

— Ты добрался до своего предела.

— Наверное. Но мне надо дальше.

— Чего ради? Войтех, послушай, ты хочешь спасти людей. А им оно надо? Ты их спросил? Ты когда-то правильно сказал, что их все устраивает. Они привыкли к такой жизни. Они считают ее нормальной и…

— Хорошо, что ты есть. — Он повернулся к Таннис и прижал палец к ее губам. — С тобой не надо притворяться. Потом, когда все закончится, ты поймешь. Нет, помолчи, пожалуйста. Поймешь, что я был прав. Мир нужно очистить. Встряхнуть. И только тогда он изменится. Станет…

— Справедливей?

— Вряд ли… человечней, в том смысле, что людьми будут править люди.

— И что? Вспомни Грязного Фила. Думаешь, кому-то станет легче, если он до власти дорвется?

Смешок. И палец не исчезает, он гладит губы, обрисовывая контур их.

— Какая ты упрямая… будут всякие, и благородные, и грязные, и дураки, и умные… но люди, Таннис. Этот мир — наш. И нам писать его историю. А в ней, надеюсь, найдется страница для меня.

— Для Освальда Шеффолка.

— Пускай, я уже привык к этому имени.

— Не отступишь?

— Нет. — Он убирает руку. — Хорошо, что ты есть, малявка. Иногда действительно нужно с кем-то поговорить… потом, когда все закончится, я…

— Отпустишь меня? Ты обещал.

Морщится. И отворачивается. Гладит подлокотники кресла. Не спешит отвечать.

— Отпущу. Но… Таннис, Перевал закроют и… если уйдешь, у тебя вряд ли получится вернуться.

А чего ради ей оставаться?

Кого ради?

— Ради меня. — Войтех облизывает измазанные яблочным соком пальцы. — Кем ты будешь там? Никем. Останься. И я сделаю тебя…

— Женой?

— Нет. Жена у меня есть… пока еще… и придется ее терпеть некоторое время. Возможно, она умрет при родах, и это будет печально. Однако я все равно не смогу взять тебя в жены. Прости, но… твое происхождение…

— Недостаточно хорошо для герцога?

— Именно. Ты все прекрасно понимаешь.

Таннис обняла себя. Все-таки этот дом менял людей, и сейчас она не ощущала прежней злости, ушел и страх, который она испытывала перед Шеффолком, осталось лишь удивление.

— К тому же о твоей связи с щенком знают слишком многие… ребенок, опять же… у королевы не должно быть… лишних детей.

Лишний?

Ну уж нет. В бездну первородную их корону вместе с королевством.

— Не злись, — примирительно произнес Освальд, — я всего лишь обрисовываю перспективы. Корона невозможна для тебя, но вот все остальное… подумай, Таннис. Ты станешь моей фавориткой. Наши дети унаследуют престол…

Он был серьезен.

Он был адски серьезен, этот человек, который выглядел почти нормальным.

Он точно знал, какой будет дальнейшая жизнь, его, Таннис, их детей… и, наверное, всего человечества тоже. И это уже не выглядело смешным.

— И сына твоего… или дочь, не важно, я не обижу.

— Спасибо.

— Не веришь мне?

А ведь у него и вправду получится мир перекроить. В очередной раз шагнуть с обрыва, навстречу плотной зеленой воде. Он небось ощущает ее запах и видит отражение, что свое, что людей, стоящих рядом… короны… знамен…