11/22/63 - Кинг Стивен. Страница 115

Я нашел адрес Джорджа де Мореншильдта в справочнике «Белые страницы Далласа» и несколько раз проследил за его передвижениями. Мне хотелось знать, с кем он встречается, хотя будь он агентом ЦРУ, приспешником Лански или участником какого-то широкомасштабного заговора, сомневаюсь, что мне удалось бы вывести его на чистую воду. Могу лишь сказать, что он ни разу не общался с человеком, который вызвал бы у меня подозрения. Он ездил на работу и в Далласский загородный клуб, где играл в теннис или плавал в бассейне с женой. С ней же посетил пару стрип-клубов. К танцовщицам не приближался, но ему нравилось тискать буфера и зад жены на публике. Она не возражала.

Дважды он виделся с Ли. Один раз – в любимом стрип-клубе Мореншильдта. В такой обстановке Ли чувствовал себя не в своей тарелке, и они быстро ушли. Второй раз они встретились за ленчем в кафетерии на Браудер-стрит. Просидели чуть ли не до двух пополудни, разговаривая за бессчетными чашками кофе. Ли уже было поднялся, передумал, сделал новый заказ. Когда официантка принесла ему кусок пирога, что-то ей протянул. Она взяла это и сунула в карман, удостоив подарок беглым взглядом. Когда они отбыли, я не последовал за ними, а подошел к официантке и спросил, не покажет ли она то, что получила от молодого человека.

– Возьмите. – Она отдала мне листок желтой бумаги с надписью большими черными буквами: «РУКИ ПРОЧЬ ОТ КУБЫ!» Листовка призывала всех заинтересованных лиц присоединиться к местному (Даллас – Форт-Уорт) отделению этой замечательной организации. «НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ДЯДЕ СЭМУ ДУРИТЬ ВАС! ПИШИТЕ НА А/Я 1919, ЧТОБЫ УЗНАТЬ ПОДРОБНОСТИ БУДУЩИХ ВСТРЕЧ».

– О чем они говорили? – спросил я.

– Вы коп?

– Нет, но мои чаевые больше, чем у копов. – Я протянул ей пятерку.

– Об этом. – Она указала на листовку, которую Освальд, несомненно, напечатал на новом месте работы. – О Кубе. Плевать я на это хотела.

Но вечером двадцать второго октября, менее чем через неделю после этой встречи, президент Кеннеди тоже заговорил о Кубе. И тут уж всем стало не до плевков.

Давняя истина гласит, что ты никогда не хватишься воды, пока не пересохнет колодец, но до осени 1962 года я и представить себе не мог, что она применима к топоту маленьких ножек над головой, от которого дрожит потолок. После отъезда семьи, занимавшей второй этаж дома 214 по Западной Нили-стрит, у меня появилось неприятное ощущение, что компанию мне составляют призраки. Мне недоставало Сейди, и тревога за нее постепенно становилась навязчивой. Пожалуй, уже стала. Элли Докерти и Дек Симмонс не разделяли моих страхов, связанных с возможным появлением в Джоди ее мужа. Сейди сама не воспринимала такой вариант серьезно. Наверное, думала, что я пытаюсь напугать ее Джоном Клейтоном только по одной причине: чтобы она полностью не вычеркнула меня из своей жизни. Никто из них не знал, что ее имя, если убрать Сейди, лишь на один слог отличалось от Дорис Даннинг. Никто из них не знал об эффекте гармонизации, который, судя по всему, я создавал одним лишь своим присутствием в Стране прошлого. А раз уж дело в этом, кого следовало винить, если бы с Сейди что-то произошло?

Кошмарные сны вернулись. Сны с Джимлой.

Я перестал следить за Джорджем де Мореншильдтом и теперь во второй половине дня отправлялся на долгие пешие прогулки, которые заканчивались в девять, а то и в десять вечера. На этих прогулках я думал о Ли, которого взяли учеником в фотолабораторию далласской полиграфической компании «Джеггарс-Чайлс-Стоуволл». Или о Марине, которая временно поселилась у Эллен Холл, только что разведшейся женщины. Холл работала у дантиста Джорджа Бауха, и именно этот дантист сидел за рулем пикапа, на котором Марина и Джун уехали из лачуги на Мерседес-стрит.

Но больше всего я думал о Сейди. И о Сейди. И о Сейди.

В одну из таких прогулок я почувствовал жажду, а поскольку меня еще и донимала депрессия, заглянул в первый попавшийся на пути бар, «Айви рум», и заказал пива. Музыкальный автомат не работал, да и посетители вели себя на удивление тихо. Когда же официантка поставила передо мной стакан пива и тотчас повернулась лицом к экрану висевшего над стойкой телевизора, я осознал, что все смотрят на человека, ради спасения которого я и отправился в прошлое. Отметил бледность и серьезность его лица. Темные мешки под глазами.

– Чтобы остановить наращивание этого наступательного потенциала, введен полный запрет на доставку на Кубу морским путем оружия нападения. Все корабли, идущие на Кубу, будут отправляться в обратный путь при обнаружении на них оружия, подпадающего под установленный запрет.

– Господи Иисусе! – воскликнул мужчина в ковбойской шляпе. – И что, по его мнению, сделают русские?

– Помолчи, Билл, – ответил бармен. – Дай послушать.

– Запуск любой ракеты с ядерным зарядом с территории Кубы против любого государства Западного полушария, – продолжил Кеннеди, – будет рассматриваться нами как нападение Советского Союза на Соединенные Штаты, требующее полномасштабного ответного удара по Советскому Союзу.

Женщина в глубине бара застонала и обхватила живот руками. Сидевший рядом мужчина обнял ее, и она положила голову ему на плечо.

На лице Кеннеди я увидел в равной мере страх и решимость. А еще увидел, что он буквально жил той работой, которую поручила ему страна. До свидания с пулей-убийцей оставалось ровно тринадцать месяцев.

– В качестве необходимой военной меры предосторожности я увеличил численность гарнизона нашей базы в Гуантанамо и эвакуировал всех гражданских лиц.

– Угощаю всех, – внезапно объявил Билл Ковбой, – потому что мы, похоже, в конце пути, amigos. – Положил двадцатку рядом со своим стаканом для виски, но бармен не отреагировал. Он наблюдал за Кеннеди, который теперь призывал председателя Хрущева ликвидировать «эту явную, безответственную и провокационную угрозу миру».

Принесшая мне пиво официантка, потрепанная жизнью крашеная блондинка лет пятидесяти, вдруг разрыдалась. С меня было достаточно. Я поднялся со стула, лавируя между столиками, за которыми, уставившись в телевизор, сидели мужчины и женщины, напоминая зачарованных детей, и вошел в одну из телефонных будок рядом с автоматом для игры в скибол.

Телефонистка известила меня, что за первые три минуты разговора надо внести депозит в сорок центов. Я бросил в щель два четвертака. Телефон-автомат мелодично звякнул. Издалека до меня по-прежнему доносился голос Кеннеди с новоанглийским выговором. Теперь он обвинял министра иностранных дел Советского Союза Андрея Громыко во лжи. Без обиняков.

– Соединяю вас, сэр, – раздался в трубке голос телефонистки. Потом она внезапно добавила: – Вы слушаете президента? Если нет, вам надо включить радио или телевизор.

– Я слушаю, – ответил я. И Сейди, наверное, тоже. Сейди, муж которой навешал ей на уши много апокалипсической лапши, густо замешанной на науке. Сейди, которой ее друг-политик из Йеля что-то болтанул о важном событии в Карибском море. Подавление очага напряженности, возможно, на Кубе.

Я понятия не имел, что скажу, чтобы успокоить ее, но проблема оказалась не в этом. Телефон звонил и звонил. Мне это не понравилось. Где она может быть в Джоди в понедельник в половине девятого вечера? В кино? Я в это не верил.

– Сэр, вам не отвечают.

– Я знаю, – ответил я и поморщился, услышав коронную фразу Ли, слетевшую с моих губ.

Мои четвертаки упали в окошечко для возврата мелочи, когда я повесил трубку. Я уже собрался вновь вставить их в щель, но передумал. Какой смысл звонить миз Элли? Теперь я у миз Элли на плохом счету. У Дека тоже. Они посоветуют мне самому решать свои проблемы.

Когда я вернулся в бар, Уолтер Кронкайт показывал сделанные У-2 фотографии строящихся советских ракетных установок. Сказал, что многие члены конгресса уговаривают Кеннеди инициировать бомбардировки и немедленно начать вторжение. Для американских ракетных баз и стратегического воздушного командования впервые в истории введен уровень «ДЕФКОН-4» [142].