Волхв-самозванец - Зубко Алексей Владимирович. Страница 32

— Гюльчатай, покажи личико.

Кто покажет, а кто и не только личико.

В общем, нашла бабка нужную девку, стукнула слегка, связала руки, закинула на спину, и бегом из замка.

Разбудила Ивана-царевича.

Тот глянул на деву златовласую, челюсть и отпала. Волчица в спешке позабыла, что умыкнула царевну из спальни, когда та ко сну готовилась.

Девица и вправду хороша. Особенно когда не прячется под тряпками.

Сел Иван на волчицу, Златовласку на руки взял:

— Поехали.

Волчица вздохнула, но бросилась со всех ног.

Весь день развлекал царевну Иван: то анекдоты похабные травил, то истории занятные рассказывал, вот только рук не разжимал. Златовласка презрительно кривила личико и пыталась прикрыть девичью красу своими ладошками. Не очень-то получалось, поскольку не только коса — девичья краса выросла у нее размеров немалых.

В первую же ночь, как только стали на привал, Иван-царевич затащил царевну под ракитовый кусток… под утро оттуда стали доноситься вполне счастливые женские всхлипывания и стоны, сменившие глухое сопение Ивана и сдержанное рыдание царевны.

Прискакали они к царю, который конем златогривым владеет. Нужно отдавать красну девицу взамен коня. Иван ни в какую, Златовласка в слезы.

Любовь у них, видите ли.

Видит прабабка такое дело… махнула на голубков лапой и пошла за конем сама.

Увела коня златогривого, затем жар-птицу, поскольку коня Иван-царевич тоже не пожелал лишаться. Мол, надоело на волке ездить.

Как вы понимаете, яблоки молодильные тоже красть пришлось.

Окончание рассказа вышло скомканным, а все из-за того, что шашлыки поспели и дать им остыть было бы кощунством. Посему мораль этого повествования осталась невысказанной. Кто умный — сам поймет, а дураку и скажи — все без толку.

Разомлев от сытной пищи, мы с трудом заставили себя попрощаться с радушным хозяином. Поблагодарив Здириха, выслушав кучу пожеланий и напутствий, мы полетели в людское поселение — заканчивать знакомство с местным населением.

Знакомство с деревенькой началось для меня не очень приятно. Лихо соскочив с метлы, я едва не растянулся, угодив в лепешку, заботливо приготовленную к моему появлению какой-то из местных коров.

Под дружный хохот Троих-из-Тени и вежливое молчание Кэт, сделавшей вид, будто ничего не заметила, я вытер ноги пучком травы и побрел меж дворов.

Крытые соломой хибарки, покосившиеся изгороди и тощие, гавкучие шавки — типичная панорама затерянного в глубинке хутора.

Среди однообразного убожества жилищ выделяются два строения. Первое — принадлежащее, по всей видимости, местному старейшине — этакий укрупненный вариант тех же хибар. Более просторный, с большим количеством окон, дверей и печей (о чем явственно говорят две дымовые трубы). Второе жилище поражает своей неуместностью в данной обстановке. Кособокое, без окон, с узким дверным проемом, оно скорее подойдет на роль кутузки, чем на место обитания. К чему тогда эти непонятные, явно нарисованные любителем (довольно бездарным) кукольные лица на стенах? Губастенькая, с голубыми волосами Барби, голубой, опять-таки в смысле цвета, пудель, какие-то скоморохи с печальными лицами… театр, да и только.

Две бабки, устроившиеся на завалинке, при нашем появлении прекратили работать языками и превратились в слух. Как же, новая тема для сплетен…

Оглянувшись по сторонам, я не смог найти никаких других признаков жизни в селении. Вымерли они все, что ли?

Приблизившись к жилищу старосты, я громко окликнул хозяина.

Тишина.

Лишь нескладный щенок выбрался из-под поломанной телеги и облаял меня. Затем, поняв, что его не боятся, подошел поближе и обнюхал сапоги.

— Кэт, где все?

— Тебе виднее, ты же у нас провидец, — язвительно заметила ведьмочка.

— Сейчас узнаем, — уверенно заявил я и развернулся, дабы прошествовать к бабушкам.

Идти не пришлось.

Все местное население от мала до велика показалось на дороге, двигаясь в нашем направлении.

Впереди две телеги, запряженные волами и загруженные сеном, из которого там и сям торчат ребячьи головы. За возами идут мужики и бабы.

— Ну вот, с покоса возвращаются, — гордо заявил я (вроде в этом моя заслуга).

Процессия остановилась, ко мне подошел мужик.

— Приветствую вас, — поклонился он.

— Вам того же.

— Я Никодим Меченый. Староста тутошний.

— Аркаша, — представился я. — Мою спутницу зовут Катарина.

— С чем пожаловали в наши края, милостивый волхв?

— Не могли бы мы поговорить наедине? — спросил я, поняв, что весть обо мне докатилась и до этих глухих мест.

— Отчего же… вот только в дом не могу пригласить, уж извините, это приравнивается к укрыванию царева преступника, за это головы рубят, — чистосердечно признался он. — Пройдемте вон туда.

Мы с Кэт последовали за ним, а остальные разошлись по своим делам.

— В общем дело тут такое. Вы знаете, что происходит в заколдованном лесу?

— Наслышаны. — Староста покачал головой.

Его лицо выдало напряженную работу мысли. С какой стороны меня может интересовать этот лес, ведь царев ярыжка, зачитавший государев указ о моей поимке, говорил, что я похитил царевну? А Катарина совсем не походит на царевну… которую никто из селян и в глаза не видел, зато каждый убежден, что царевна всегда ходит в богатых нарядах и короне.

— Так вот. Меня попросили найти убийцу древесных дев.

— Н-да… — Никодим накрутил на палец ус. — Нас это не касается. Мы люди маленькие, в мире со всеми.

— Не мог бы я поговорить с местным населением? Может, кто чего видел или слышал?

— Поговорите. Но лучше бы вам не задерживаться здесь. Мужики здесь простые, но целый ларец злата кого хошь с ума сведет.

— А вы-то сами что об убийце думаете?

— Да ничего. Мне дела до этого нет. Что касается моих односельчан — это моя забота, а остальное…

— А много ли в селе люду?

— Мы грамоте не очень обучены… Это хата Кузьмы Кривоногого. С ним ютятся жонка явойная, Клавдия, вредная баба, детишек штук, почитай, семь будет. Старшенький-то их, Вукол, все к моей Проське сватается. Лоботряс.

— Ага.

Прикинув со слов старосты численность населения, я определил его как три десятка взрослых и с полсотни малышни.

— То моя хата, — с гордостью указал староста на «шедевр» местного зодчества. — Я, Евдокия, Проська, Степа — младшенький мой, вот и все.

— А кто живет вон в том доме? — Я указал на кособокое строение, расписанное народными умельцами.

— Убогонький. Прибился того году. Срубил хату, так и живет. По дереву мастерит помаленьку, тем и кормится. А мне что? Человек тихий, безопасный — пускай себе живет.

— Спасибо.

— Не задерживайтесь, — посоветовал староста и удалился.

Я же направился к ближайшей хате.

Но конструктивной беседы не получилось. Собеседник отвечал неохотно, больше внимания уделяя стройной фигурке Кэт, чем моим вопросам.

Ничего так и не добившись, я вышел с подворья, пропустив ведьму вперед.

Раздался рев, и прямо на нас выскочил озверевший бык. Ведший его на поводу пастух полетел в придорожные лопухи, сопроводив свое падение гневной тирадой, оборвавшейся на полуслове.

Наклонив массивную голову, увенчанную острыми рогами, бык, злобно фыркая и вращая красными глазами, направил свою ярость на меня.

Кэт заверещала.

Выйдя из оцепенения, я дернул ее в сторону и втолкнул во двор, оставшись на пути озверевшей скотины.

Трое-из-Тени рванули меня каждый в свою сторону, вследствие чего я совершил головокружительное двойное сальто. Желудок подскочил к горлу, а затем рухнул в пятки.

— Ё! — только и сказал я, оказавшись на спине несущегося быка. Пальцы рефлекторно впились в грубую шерсть. Ошарашенный исчезновением объекта атаки, бык обиженно замычал и принялся крушить все вокруг. И все это со мной на спине.

Бросаемый из стороны в сторону, я тем не менее умудрялся каким-то чудом удерживаться на беснующемся животном. А уж он-то оттягивался по полной программе: с крушением плетней, вскапыванием земли копытами и исполнением гопака.