Стильная жизнь - Берсенева Анна. Страница 78

– А разве это ничья была земля? – спросила Аля.

Вообще-то ей было безразлично, чья это теперь земля и кто на ней будет жить – гуси или «новый украинец». Но раз уж женщина с ведром нарушила ее уединение, надо же было сделать вид, будто она поддерживает разговор, чтобы постепенно смыться.

– Да чья теперь земля? – безнадежно махнула рукой та. – Божья разве что, да этой, как ее – администрации. Кто успел, тот и съел. Бог молчит, а администрация распродает. Вот, вашему продали, московскому.

– С чего вы взяли, что я московская? – удивилась Аля.

– Чего там брать! Говоришь по-москальски, сразу слышно. Ты на Мичурина живешь, у Глеб Семеныча, у летчика. И в «Водолее» поешь.

– Танцую, – машинально поправила Аля.

– Один хрен. Так-то он вроде хлопец ничего, вежливый… – сказала хозяйка гусей.

– Кто, Глеб Семенович? – поразилась такой фамильярности Аля.

– Да ваш, говорю, московский, который купил – ничего вроде. Держите, говорит, пожалуйста, Анжела Тарасовна, вашу птицу. У меня, говорит, пока все равно денег нет строиться. А чего тогда покупаешь, раз денег нет? Я, говорит, Коктебель люблю, он на Испанию похож. Я, говорит, сам архитектор и портить это место всякой гадостью наспех не буду. Так что ты зря глядишь, продано уже, – заключила она.

– Ну, я пойду тогда, – улыбнулась Аля. – И впрямь, раз продано, чего ж зря смотреть?

– Все вы подковыристые такие, – покачала головой гусятница. – Тот тоже, архитектор ваш – все как будто весело ему, говорит вроде серьезно, а глаза смешливые! А чего теперь веселого? Мужику вон в Керчи зарплату кирпичами дали за три месяца, а кто их купит, у кого гроши есть? Хотя б сколько продать да за зиму с голоду не сдохнуть, и то спасибо, у кого так и кирпичей нету…

Она отвернулась от Али и направилась к сарайчику.

«Кирпичи, гуси, Испания, архитектор!.. – думала Аля по дороге на набережную. – Тот, наверное, который стихи написал, про разгар солнечного лета. Со мной-то что же происходит?»

Что с нею происходит, она действительно не понимала. Но старалась понять, и это было единственное, что занимало ее сейчас. Аля вглядывалась в себя так напряженно, что не видела ничего и никого вокруг.

Она даже раздражала ее, окружающая действительность, если становилась слишком навязчивой, отвлекала от того странного состояния – углубленного, повернутого в себя внимания – в которое она была погружена.

Больше всего отвлекал, конечно, ресторан. Да у нее и не было других обязанностей, которые могли бы отвлечь. На набережную можно было не выходить, на пляже можно было не валяться, даже за малосольной хамсой на сейнер можно было не ходить. Но ежевечерний изматывающий танец был обязателен, от него было не отвертеться.

«Может, уехать? – мелькало у нее в голове. – Что меня здесь держит?»

Мелькало – и тут же исчезало. Аля понимала, что сама она держит здесь себя, самой ей еще необходимо быть здесь, чтобы разобраться в собственной душе. Почему это так, она не знала. Но чувствовала, как сильно, неразрывно связано то, что с нею происходит, с этим удивительным местом: с выступающим в море Карадагом, с далеким деревом на могиле Волошина в горах, с самим волошинским домом – белым, прохладным, полным печальных акварелей с киммерийскими пейзажами…

– Ты чего такая, Алька? – словно мимоходом спросил Максим.

Он настраивал синтезатор, а Аля сидела на пластмассовом ресторанном стуле и неслышно пощипывала струны отключенной электрогитары.

– Какая? – рассеянно спросила она.

– Да витаешь где-то, – объяснил Максим. – Влюбилась?

– В кого? – невесело усмехнулась она.

– Ну, я думал, может, в меня.

Он сказал это небрежным тоном, но что-то мелькнуло в его голосе и брошенном на Алю взгляде.

– Я бы рада, Макс, – вздохнула она, вставая. – Слушай, что это мы сегодня начинаем так поздно?

Аля спросила об этом, только чтобы отвлечься от неловкой темы. Но, спросив, удивилась: а в самом деле, почему? Люди давно уже собрались у ресторана, толпа на набережной сгустилась, а на входе в «Водолей» стоял официант Павлик и лениво повторял:

– Спецобслуживание!

– Какое еще у них спецобслуживание? – прислушавшись, засмеялась Аля. – Свадьба, что ли?

– Не свадьба, – объяснил Максим. – Главная крыша приезжает из Симферополя. Серого ждем-с.

– А-а, – поняла Аля. – Так, может, вообще на сегодня танцы отменяются?

– Прям! – махнул он рукой. – Ты что, не знаешь их, что ли? Они ж сутками могут сидеть, задница позволяет. Наработаемся – будь-будь.

Настроение у нее сразу испортилось. Сутки плясать перед тупыми, ничего, кроме сытого и пьяного довольства, не выражающими рожами – приятная перспектива! Главная крыша из Симферополя приезжала первый раз, Аля не знала, чего от них ждать, и не ждала ничего хорошего.

Витек Царько появился из кухни.

– Ты играй уже, – махнул он Максиму. – Чего так стоять? А Алька пускай пока отдыхает, напрыгается еще. Через полчаса будут, из Орджона едут.

Поселок Орджоникидзе, из которого ехал симферопольский Серый, виднелся у подножия гор между Коктебелем и Феодосией.

Максим лениво тянул песню за песней, а Аля сидела на своем стуле и безучастно смотрела, как Витек лично расправляет пестрые скатерти на столах.

– Идут! – наконец воскликнул он. – Алька, начинай давай!

– Может, еще маршем торжественным их встречать? – сердито пробормотала Аля.

– Разве что шопеновским, – хмыкнул у нее за спиной Максим. – Ну, поехали, что ли.

Он заиграл «Таганку», и Аля привычно принялась за свой ежевечерний танец.

В общем-то вечер тянулся вполне обыкновенно. Разве что зал был полупустой, а публика топталась на набережной, за невысоким ограждением. Но при виде бритых затылков за столиками «Водолея» никто не выражал ни возмущения социальной несправедливостью, ни желания занять свободные места.

Во время коротких пауз между песнями Аля без особенного интереса разглядывала сегодняшних посетителей. Собственно, всех их разглядывать было незачем: достаточно было взглянуть на одного, чтобы с закрытыми глазами представить остальных. Цепи, майки, цветастые шорты до колен и избыточные телеса Аля наблюдала здесь уже неоднократно. Измайловская, солнцевская и симферопольская братва ничем друг от друга не отличалась.

Впрочем, один отличался, и это сразу было видно. Именно потому, что он отличался от остальных, Аля опознала в нем начальника крыши – а даже не по тому подобострастию, которым он был окружен.

Он отличался от остальных взглядом, и этого просто невозможно было не заметить.

Трудно было понять, сколько лет мужчине, сидящему за центральным столиком, – тридцать или сорок. И одет, и стрижен он был так же, как его молодые спутники, – ну, может, волосы все-таки были чуть-чуть подлиннее. Но глаза у него были совсем другие. Светлые, красивые, живые и наглые, они выделялись на его неоплывшем и незагорелом лице и были устремлены прямо на Алю.

Она то и дело отворачивалась, встречая его прямой и трезвый взгляд. Ей почему-то становилось неловко, хотя с чего бы, кажется? Уж сколько взглядов она ловила на себе каждый вечер – иногда ей казалось, что кожа у нее покрывается скользкой пленкой.

– Эй, хорош! Перерыв! – вдруг услышала Аля, когда Максим взял первые ноты очередной песни. – Девушке отдохнуть пора.

Светлоглазый хозяин крыши поднялся из-за стола и подошел к пятачку, на котором танцевала Аля.

– Отдохните с нами, девушка, – повторил он. – Смотрите, совсем устали.

Аля удивилась его неожиданному обращению на «вы», от которого успела отвыкнуть среди всеобщей южной раскованности.

– Я не устала, – пожала она плечами. – Часа еще не прошло.

– Все равно – отдохните, – не терпящим возражений тоном приказал Серый. – С нами посидите. А я вас узнал, – добавил он, пропуская Алю перед собою к столику, из-за которого тут же вскочил один из «шестерок», а официант принес чистый прибор. – Вы в клипе снимались, про перчатки.