Блондинки в шоколаде, или Психология Барби - Биркитт Ирина. Страница 37

– А вы не пробовали не табу на эти темы класть, а денег, например, в детский дом перечислить? Вы вообще большие любители положить… табу… – Машка хмыкнула и отпила из стакана с водкой, в которой плавали подтаявшие кусочки льда.

Повисла пауза. Гости, не принимавшие участия в беседе, переглянувшись, поднялись со своих мест.

– Ты еще что-то хотела сказать? – спросил Трой своим обычным леденяще-спокойным тоном.

– Хотела, – сказал Машка, смешивая в стакане водку и лимонный сок, – хотела сказать, что вы все МУ-ДА-КИ…

– Ну, тогда мы пошли. Спасибо за гостеприимство.

Трой встал и медленным шагом направился к лифту. Вслед за ним встал и Миша. Я поспешила его остановить:

– Ты же видишь, что она пьяна. Да и я была не права, что рассказала про порнографию. И Трой хорош! Зачем было акцентировать на этом внимание!

– Мне не важно, кто прав, Трой мой друг. Даже если он сто раз не прав,

я его все равно поддержу, – услышала я в ответ.

Я опять села в кресло возле Машки:

– Ну и что это за концерт?

– Хреновая подруга Машинская разрушила твою личную жизнь?! Ничего, найдем покучерявее. – Машка отпила немного водки и поморщилась. – Или не найдем! – Стакан громко опустился на стеклянную поверхность стола. —

И вообще, у меня день рождения и мне можно все!

По-хорошему, нам надо было уезжать в Москву, но Машинская не торопилась. Так мы и сидели среди пустых кресел и столиков, заставленных переполненными пепельницами и недопитым алкоголем. В конце концов мы посчитали тему «всей этой порнографии» исчерпанной и переключились на телевизор в фойе.

Наслаждаться историями из жизни джунглей пришлось недолго. К нам подсел парень в тоненькой кожаной курточке. Оценив степень благосклонности каждой из нас, он решил, что объектом его вожделений станет Маша:

– Не скучаешь?

Она посмотрела на него внимательнее и, видимо, решила поддержать игру.

– Конечно, скучаю, – ворковала она.

– А чего так? – парень наигранно удивился.

– А тебя не было! – в тон ему ответила Машинская.

– Бэби, все поправимо, я уже пришел. А вы тут что?

– Мы тут празднуем мой день рождения, – ответила Машка уже более миролюбиво.

– Это знак, – оживился парень, —

я тут праздную тоже, но только не день рождения, а удачную сделку. Мой партнер… – парень начал сыпать громкими именами.

Машка с лицом сфинкса слушала его длинный монолог, финалом которого стало предложение подарить ей остров и туманные обещания несметных сокровищ.

– Я похожа на Санчо Пансу?

– А при чем тут он? – не понял парень.

– А при том… Кстати, как тебя зовут? – пьяная Машка тщательно выговаривала слова.

– Эдуард…

– Эдуард, – Машка подняла вверх указательный палец, – это Санчо Панса хотел стать губернатором острова, а я, Эдуард, я… – Она потянулась за сигаретой и опрокинула стакан на пол.

Официант убирал осколки, и Машка ждала, пока тот уйдет, чтобы продолжить. В кожаной куртке Эдуарда что-то крякнуло, и раздался громкий недовольный голос: «Эдик, ёб твою мать! Шеф уезжает! Где ты шляешься?» Эдика подбросила невидимая сила, и он судорожно извлек на свет небольшую рацию:

– Сейчас буду. – Он хотел что-то сказать Машке, но та лишь милостиво бросила:

– Иди уже, пришлепок. – И добавила, глядя вслед удаляющемуся Эдику: – Как же любят мужики нарастить себе лишние сантиметры! Устала я от всего этого, – Машинская тяжко вздохнула. – Как там было? В Москву, сестра, в Москву?!

Через час мы въезжали в город красного неба…

24

Звонить или не звонить? Не звонить или звонить? Всего два варианта, а выбрать я никак не могла. Задача усложнялась тем, что мобильного у Миши не было, а обращаться к Акачану или Трою не хотелось. Особенно к последнему. Ситуация казалась мне чрезвычайно глупой.

До офиса я добралась только к обеду. Сотрудники, видимо, все поняли и с обычными понедельничными вопросами не приставали. Осознав полную бесполезность своего пребывания на рабочем месте, я решила съездить к Кате в клинику, куда ее положили на сохранение.

Надо было попасть на Ленинградку. Частники, словно сговорившись, отказывались туда ехать. Около меня притормозил очередной «жигуленок». Парень, как водится, денег хотел, но дороги не знал. Ехать все-таки лучше, чем стоять, поэтому я села на заднее сиденье.

– А почему вы назад сэл? – поинтересовался водитель.

– По статистике, при авариях чаще выживают те, кто сидит сзади, – сказала я.

Парень нервно оглянулся и немного сбросил скорость. На Каменном мосту мы попали в пробку. Водитель выдержал в молчании минут тридцать и начал говорить. Ох уж эти московские пробки, в его деревне в Азербайджане такого не бывает. А какие там живут люди! Они гораздо добрее москвичей. А вот перебираясь в Москву, многие земляки становятся злыми, жадными и эгоистичными. Когда он узнал, что я бывала в Баку у подруги Нармины, стал со мной разговаривать почти как с родственницей. В Москву его переманил брат, у которого тут ремонтная бригада. Дома остались старенькая мама и незамужняя сестра. Они собираются торговать фруктами, но на рынках много мафии.

– Вот хурма, знаешь? Знаешь, какой сложный доставка? В районе собрать, в Бачи в аэропорт привезти, там таможня денег дать, тут таможня надо дать. Если мафия на базар пустит, тоже дать. В пять утра на базар приехать, положить красиво. А люди потом спрашивают, почему фрукта дорогой. Да он золотой выходит…

Мне стало отчего-то стыдно, что я люблю хурму. Я даже не представляла, какой тернистый путь проделывает этот рыжий плод, прежде чем попасть в мой холодильник.

Слушая эту болтовню, я пригрелась и даже не заметила, как пошел первый снег. В детстве первый снег был для меня праздником, и было очень обидно, если он выпадал ночью. Ничто не могло поколебать мою уверенность в том, что первый снег – событие публичное и люди должны смотреть на него и радоваться. Поэтому годы, когда первый снег выпадал днем, я считала правильными, а ночью – неправильными. Господь меня, дурочку, чаще жалел, и я была ему за это благодарна. Белые хлопья мягко падали на землю, машины и деревья.

У зимы были явные претензии к осени.

К Кате в больницу я приехала в замечательном настроении, которое не могла испортить даже больничная обстановка. Больница, пусть и дорогая, всегда остается больницей. Катя лежала в палате с еще одной будущей мамочкой.

– Спасибо, что заглянула, – сказала Катя, – это моя соседка Рада. Настоящая цыганская баронесса.

– Да ладно тебе. – Рада явно была смущена.

Я с любопытством посмотрела на Раду – цыганские баронессы мне не каждый день встречаются: худенькая, маленькая, с удивительно белой кожей. Нет, она однозначно не была похожа на цыганку. Точеные черты лица, удивительно длинные ресницы, обрамляющие светло-ореховые глаза. Неправдоподобно красивая. Катя между тем вводила меня в курс местных порядков:

– Нам вставать нельзя вообще, смеяться запретили, даже чихать разрешили только по определенной технологии. Мы же на это чихать хотели и почти сутками смеемся и болтаем. Да! Если ты хочешь кушать, то у нас целый холодильник всякой всячины, половину из которой нам нельзя есть.

Я открыла холодильник скорее в поисках воды, чем съестного. Первое, что я увидела, – была хурма.

– Там хурма есть – нам ее особенно нельзя, так что бери. Кстати, по-польски хурму называют «каки». Забавно, правда?

– Да, забавно, а главное – аппетитно. – Хурмы почему-то не хотелось. Мы поговорили о работе. Я рассказала о Машкином дне рождения. Повеселила девушек историей про Эдика.

В палату зашел мужчина. Шикарный костюм сидел на его далеко не идеальном теле просто потрясающе. Мужчина излучал величественность. Длинные седые волосы мягко вились, а глаза были такого же цвета, как у Рады. Никаких «эй, ромалы!», золотых зубов и медведя на веревочке…

Отец Рады пробыл буквально пару минут и вышел. Но за эти минуты стало понятно, что он большой весельчак и очень любит дочь.