Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна. Страница 38

Наконец, я накинула шубу и, положив в сумочку подарок для Алексея, помчалась к нему домой встречать самый лучший Новый год в моей жизни.

Мне везло сегодня. Я почти сразу поймала такси и, глядя на падающие хлопья снега, зачем-то считала про себя до тысячи. Меня выводили из себя летящие за окном слипшиеся снежинки, потому что я никак не могла определить, где мы находимся; раздражали частые остановки из-за дорожных пробок, которые вечно ругала Пулька.

Сердце бешено билось: мне не терпелось вихрем ворваться в странную, просторную квартиру Алексея, показаться ему совсем другой – намного красивее, очаровательнее, загадочнее. Я чувствовала – сегодня я действительно другая. Внутри меня появилось нечто новое – искра или огонь, не знаю, как объяснить, что вырывалось наружу, но окружающие улавливали это. И тот молодой человек, который уступил мне свое такси, и сам таксист, который всю дорогу, сбивая со счета, вызывал меня на разговор, пытаясь развеселить…

Что же это новое? Что привлекает, притягивает во мне теперь других людей? Чего не было раньше?.. И тут я поняла – и ощутила, потому что задумалась над новым своим состоянием именно в тот момент, когда оно нахлынуло на меня. Если б стала вспоминать потом, ни за что б не поняла! Оттого-то люди и не могут дать хотя бы приблизительного описания этого наиважнейшего события – пожалуй, главного события всей жизни человеческой! А многие в старости вообще гадают, происходило ли с ними это когда или вовсе не было.

Так вот, в один миг я вдруг поняла, что, пока ловила такси, пока ехала в машине по заснеженной дороге, пока злилась на московские пробки, считала до тысячи – все это время я была счастлива. И не было на Земле человека счастливее, чем я в ту секунду, когда осознала это.

Счастье, оказывается, это не обязательно происходящее в определенном времени и месте событие. Счастье – это предвкушение события, которое должно произойти в определенном месте и в определенное время. Это как праздник, которого мы ждем, к которому готовимся. Именно во время подготовки к нему мы ощущаем радость, трепет; мы представляем, как все должно произойти. А когда он наступает – все куда-то пропадает, и мы не замечаем, что радость-то уже прошла…

Решив, что счастье – есть предвкушение, я подумала: «Теперь все зависит только от меня», и – расплатившись с разговорчивым таксистом, ринулась к подъезду «Лучшего человека нашего времени» – мне так не терпелось его увидеть, будто я жила без него целую вечность. Может, это результат того, что сломался телефон и мы не разговаривали с ним со вчерашнего вечера?..

Я набрала хорошо знакомый код квартиры Кронского, консьержки отчего-то сегодня не было – видно, уже ушла справлять Новый год. Потом долго поднималась на лифте. «Что ж он так тащится?» – все крутилось у меня в голове.

И, наконец, я стою перед дверью живого классика, вытаскиваю из сумки подарок и звоню…

«Что ж так долго-то? – снова думаю я. – Как медленно течет время именно сейчас! И отчего так бывает?»

Я звоню еще раз – уже настойчивее. Третий. Сжимаю бархатный футляр в руках, начиная чувствовать легкое беспокойство.

«Может, он в душе и не слышит звонка? Или я слишком рано пришла? Или он забыл купить что-то самое необходимое и вышел? Хлеб, например. Ну какой хлеб в половине двенадцатого 31 декабря? А может, готовит очередной сюрприз? Он ведь любит сюрпризы!» – именно эти мысли роились в моей голове, словно назойливые мухи. Но делать мне все равно нечего – Новый год справлять больше не с кем. Мы договорились. Нужно ждать. Мало ли что могло произойти – вполне возможно, что Алексей застрял в пробке. Все. Не буду ни о чем думать – буду просто стоять у двери и ждать, с минуты на минуту он должен подъехать.

Однако ни о чем не думать никак не удавалось, я переминалась с ноги на ногу, бархат футляра стал влажным от моих вспотевших рук. Сколько я так стояла у закрытой двери, не знаю, но мне показалось, что президент уже поздравил народ с Новым годом, а народ, в свою очередь, уже радостно выпил по бокалу шампанского и успел снова возвратиться к водке, как в этот момент лифт задребезжал, лязгнул и тяжело стал опускаться вниз.

Сердце мое замерло, я затаив дыхание прислушивалась к каждому звуку. Точно! Кто-то вызвал лифт на первый этаж! И этот кто-то – «Лучший человек нашего времени»! Я не сомневалась, что через мгновение увижу его. Но все же, надо признаться, где-то в глубине души свернулась клубком гнусная, ядовитая змея, которая изо всех сил пыталась сбить меня с толку и доказать обратное: лифт остановится ниже этажом, будь уверена, это не он.

Лифт снова лязгнул в двух шагах от меня, открылся, и я увидела…

Ах! Нет, лучше бы я этого не видела, лучше бы не приходила сюда вовсе, лучше бы сидела дома одна, лучше бы я не встретила тогда самого Мерзкого человека всех времен и народов в коридорах редакции и никогда потом!

Он был не один в лифте: его спутница – толстенная, вульгарная, крашеная блондинка с черными, отросшими волосами у корней – обхватила его за шею и удивленно смотрела на меня маленькими невыразительными глазками, как будто думала, что двери лифта никогда не раскроются, что он вырвется за пределы дома и унесет их в открытый космос. Нет, это не от ревности и злости я так описываю ее внешность – она действительно так выглядела!

Что ж, под Новый год иногда исполняются самые заветные желания – сбылось оно и у Кронского (он ведь баловень судьбы!) – секс в лифте. Они стояли в недвусмысленной позе, полураздетые так, что тут и додумывать мне ничего не оставалось. С минуту длилась эта немая сцена. Потом я швырнула бархатный футляр в лифт, молча развернулась и полетела вниз по лестнице.

– Марусь, Марусенька, – послышался сверху голос Кронского. – Ты совсем не так поняла! Я звонил тебе – у тебя все время занят телефон, – задыхаясь, кричал он мне вдогонку, – я подумал, ты зависла в Интернете и про Новый год забыла! И про меня!

Я мчалась по лестнице, не чувствуя ступеней, – ноги словно одеревенели, лицо полыхало, в голове ни одной мысли. Весь мой организм заполнило какое-то отравляющее вещество – оно, казалось, вместо крови текло в моих венах. Будто составляющие крови – вода, эритроциты, сухой остаток, плазма, креатин – сменились обидой, горечью, злостью, отчаянием, разочарованием, жалостью к себе. На секунду мне даже почудилось, что вены мои потемнели, и я почувствовала, как эта новая черная кровь разрушает меня изнутри, убивая.

Я вылетела на улицу. И теперь мне отчаянно не везло. Такси я поймать долго не могла, в метро спускаться не хотелось, я не перенесла бы давящего, замкнутого пространства подземки – и поплелась домой пешком.

Я встретила Новый год на улице: снег хлестал по лицу, повсюду слышался смех, громкие веселые голоса, взрывы петард, в окнах мерцали огнями елки. Все это я видела как во сне, сквозь пелену забытья. Я не плакала. Плачу я вообще редко, хотя говорят, что иногда это полезно – своеобразный выплеск дурной энергии.

Я была просто несчастна – по-настоящему, так глубоко, как никогда раньше. И теперь поняла, что есть горечь и печаль, потому что в эти минуты я задумалась над своим новым, так неожиданно сменившимся состоянием. Я задумалась точно так же, как час назад задумалась о счастье – уловила его, поймала за хвост. И теперь в старости я могу смело говорить, что в моей жизни было как счастье, так и несчастье.

Только почему-то новое мое нынешнее состояние не привлекало и не притягивало окружающих. Казалось, я для них стала невидимой.

Таким образом, в ту ночь я сделала для себя два вывода: счастье – есть предвкушение праздника, а несчастье – сам праздник, который заранее представляется совсем по-другому.

К трем часам утра я добралась до дома, вошла в темную пустую квартиру и в шубе опустилась возле телефона. Он не работал. Тишина. Лишь изредка слышались крики с верхнего этажа да грохот петард за окном, от которого я невольно вздрагивала.