Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна. Страница 39

Так я просидела до рассвета – часов пять, не меньше, – думая обо всем и ни о чем. Скорее, мною овладели не мысли, а эмоции. Очень странное состояние – наверное, результат безысходности, зыбкости, казалось бы, еще вчера, крепких отношений между мной и Кронским – ведь любил же он меня «минуточку». И не успел еще разлюбить – наш роман был в самом разгаре. Или мне так казалось?

Нет, я не ждала никакой серьезности в наших отношениях с ним – того, что эта любовь перерастет в нечто большее, не думала о том, что проживу с этим человеком всю оставшуюся жизнь. Я просто сильно любила его и радовалась каждой минуте, проведенной с ним. Выполняя каждую его прихоть, я опускалась и превращалась в доступную девицу. И все это из-за боязни его потерять, боязни, что если я поведу себя иначе, тут же стану ему неинтересна и он бросит меня. А для меня, полюбившей впервые в жизни так сильно, это было равноценно смерти.

Боже! Подумать страшно, что я вытворяла эти последние два месяца! Если б мне кто-то сказал об этом полгода назад – плюнула бы ему в лицо, а если б узнала, что кто-нибудь из моих знакомых совершает подобные безнравственные поступки, наверное, непременно бы осудила. И все это время мне было совсем не стыдно! Это просто удивительно! Стыдно стало лишь в первый день Нового года. И наконец, я поняла, что раскаиваюсь.

В эту новогоднюю ночь я многое поняла для себя – существует некий микроскопический образец всей человеческой жизни: сначала человек бывает счастлив (зачастую по уши погрязнув в грехах), потом (что естественно) несчастен, потом ему становится стыдно, и если он неокончательно утонул в своих черных делишках, раскаивается.

– Пусть это будет самым страшным горем в моей жизни. Все пройдет, пройдет и это, – и с этими словами я поднялась с пола, сняла шубу и завалилась спать, раз и навсегда отрезав от себя «Лучшего человека нашего времени».

Первого января я проснулась ближе к вечеру, и это был единственный Новый год (не считая, конечно, тех далеких детских лет, когда для меня имело большое значение завладеть оранжевым карандашом, торчащим из снега), после которого не болела голова, а в желудке урчало от голода.

Я изо всех сил старалась казаться себе бодрой и счастливой: ровно минуту чистила зубы (согласно памятке на зеркале) и даже поверила в то, что меня ждут великие дела. Но, честно говоря, вчерашняя история никак не давала покоя моей душе, а в глазах стояла жирная полураздетая тетка с непрокрашенными белыми лохмами.

Что же делать? Что нужно сделать, чтобы спутница «Лучшего человека» перестала крутиться перед светлыми моими очами? Знаю! Мисс Двойная Бесконечность всегда говорила мне: «Если у тебя плохое настроение или обидел кто, единственное, что может помочь в этом случае, – это работа. Принимайся за что угодно – стирай, мой полы, гладь белье, размораживай холодильник. Только не сиди и не жалей себя!»

Абсолютная истина. Естественно, холодильник я размораживать не стала, как, впрочем, и стирать белье. У меня была своя работа – можно сказать, непочатый край. И чем быстрее я переделаю роман, тем раньше я получу гонорар, который после неумеренных трат на подарки некоторым недостойным и якобы «Лучшим людям» сейчас просто необходим.

Я немедленно села за компьютер и, с воодушевлением открыв файл романа «Убийство на рассвете», прочла первый абзац:

«Впервые я увидел ее за столиком открытого летнего кафе на Арбате. Я, как обычно, возвращался вечером с работы, и вдруг она – прекрасная незнакомка в строгом синем костюме и шляпе с огромными полями. В одной руке она держала чашечку кофе, пикантно отведя мизинец, в другой тлела длинная дамская сигарета».

– Нет, ну что тут можно переделать? – воскликнула я и тупо уставилась на экран. Встрепенулась только тогда, когда передо мной проплыла табличка: «Работай, бестолочь!»

Снова перечитала первый абзац – в голове ни одной, пусть даже захудалой мыслишки, зацепки, каким образом можно переделать хотя бы вот этот самый кусочек текста. Действительно, я – бестолочь!

Может, так: «Я сидела за столиком открытого летнего кафе на Арбате в строгом синем костюме и шляпе с огромными полями. В одной руке я держала чашечку кофе, пикантно отведя мизинец, в другой тлела длинная дамская сигарета. И вдруг я увидела оч-чень подозрительного юношу».

А что, совсем неплохо! Но все-таки что-то не так. Даже если и так, то переработка текста займет уйму времени. И потом, что делать с финальной, кульминационной сценой убийства на рассвете? Если он ее убивает, а рассказ ведется от лица героини (т.е. жертвы), что ж это получится? Невообразимо: «Он вонзил мне нож в самое сердце, я истекаю кровью и, преодолевая огромные усилия воли, пишу эти строки, в то время как он оплакивает меня, сидя на окровавленной постели. Что было потом? А потом я умерла». Прямо как эпилог эпопеи Мисс Бесконечности.

Никуда не годится! Нужно придумать какой-то ход, какую-то хитрость, чтобы переделка заняла немного времени и текст был гладким, без подобных вышеприведенных недоразумений.

Я ломала голову до позднего вечера, изобретая хитрый прием, как вдруг раздался звонок домофона. «Наверное, телефонный мастер», – решила я и схватила трубку.

– Кто?

– «Кукурузница моя», монашенка, «Уходящая осень», – пьяным, умоляющим голосом шептал Кронский снизу.

– Твоя «Уходящая осень» покинула тебя навсегда. И больше не приходи сюда! – решительно воскликнула я и повесила трубку.

Снова звонок. И зачем я опять снимаю трубку? Я ведь все сказала!

– Марусь…

– Что тебе еще? – с замирающим сердцем спросила я.

– Давай поговорим. Тут холодно – мороз, и снег идет. Это негуманно.

– Нам не о чем говорить, – упрямо сказала я и снова повесила трубку. Я прижалась к двери – мне так хотелось пустить его!

«Лучший человек нашего времени» упрямо позвонил еще раз. Ну почему я все-таки снимаю эту проклятую трубку? Ну что у меня за характер такой?!

– Послушай, Марусь, ты ведь знаешь, я тебя полюбил, – начал Кронский, чувствуя, что в дом я его не пущу. – Это был минутный порыв! Это так несерьезно! Это не повод для того, чтобы прерывать наши отношения! Все было так замечательно. Ну хочешь, я всю оставшуюся жизнь буду есть твой осенний салат?

– Не хочу! Поищи новую дурочку для своих извращенных утех, а с меня хватит! – отрезала я и повесила трубку.

Он звонил еще долго, а я стояла у двери и ревела: в душе я проклинала себя, что не открыла ему дверь, но разумом сознавала, что это было единственно верное решение. Я ринулась на балкон и минут через пять увидела его темную фигуру при свете фонаря – он шел между деревьями нетвердой походкой, держа в руках шапку. Сердце мое сжалось, и я поняла, что все еще люблю его и способна простить сейчас все что угодно и снова пуститься во все тяжкие – поехать с ним, куда бы он меня ни позвал. Это было самым ужасным.

На следующий день пришел телефонный мастер.

– У вас тут возле двери что-то лежит. Уж не бомба ли? – пошутил он.

На пороге действительно лежал небольшой сверток. Я развернула его – там оказался вишневого цвета бархатный футляр с ручкой с открытым золотым пером. Кронский сделал мне аналогичный подарок и оставил его вчера на пороге. Значит, он стоял возле моей двери и не позвонил, поняв, что между нами все кончено.

И несмотря на то что телефон работал и теперь я больше не отрезана от мира, настроение испортилось окончательно.

Остаток дня я звонила то Икки, то Женьке, то Пульке и рассказывала в слезах о проведенном на улице Новом годе и о своем разбитом сердце. Анжеле я ничего рассказывать не стала, а просто поздравила ее с Новым годом.

Потом позвонила мама и, сказав, что отправила Николая Ивановича в магазин, принялась причитать:

– Я не знаю, не знаю, что мне делать! Он тащит меня в деревню! Но я не хочу! Не могу просто! Я бы на развод подала, но как же коты? Коты связали меня с этим человеком цепями по рукам и ногам. Ты пойми, я не имею права голоса! Он сразу начинает шантажировать меня кошками.