Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор. Страница 151

Президент спокойно обсудил с репортерами «короткий эпизод, о котором страна не знает», рассказав длинную историю об упорстве «Монтгомери уорд». Многие судят необъективно, жаловался Рузвельт. Сам он во время пребывания в поместье Хобко оценил эту историю более беспристрастно. Президент не упомянул Авери по имени; его рассудительный тон не произвел, однако, впечатления. Фирма продолжала конфликтовать, и в конце года президент дал указание Стимсону взять ее под контроль. На этот раз он не подбирал слова; говорил, что «Монтгомери уорд» под руководством Авери «вела ожесточенную борьбу против честного профсоюза, объединяющего ее сотрудников, весь период войны... Мы не можем позволить „Монтгомери уорд“ игнорировать военную политику правительства Соединенных Штатов только потому, что господин Сьюелл Авери не одобряет метод решения правительством трудовых споров».

Рузвельт поддерживал Биддла во всех его действиях. Когда генеральному прокурору пришлось предстать перед специальной комиссией расследования палаты представителей, шеф писал ему: «Не позволяйте этим парням загнать вас в угол» — и добавил собственной рукой: «Кусайтесь!»

Однажды в разгар мобилизационной лихорадки Стив Эрли позвонил по телефону Розенману и сообщил о желании госпожи Рузвельт, чтобы они оба поговорили на важную тему с одним молодым джентльменом. Когда Розенман и Эрли встретились в кабинете последнего с молодым, диковато озиравшимся человеком, их удивил вопрос посетителя — не вставлены ли в стены кабинета «жучки» и не подслушивают ли их секретари, и внезапно распахнул дверь, желая самому убедиться. Помощники Рузвельта еще более изумились, когда молодой человек объявил, что работает в сфере атомной энергетики и производства атомной бомбы. Ни Эрли, ни Розенман ничего об этом не знали. Посетитель сообщил, почему он пришел: крупные корпорации в целом и Дюпон в частности берут под свой контроль атомный проект, чтобы монополизировать после войны энергетические ресурсы. Эрли и Розенман могли только поставить в известность о проблеме и посетителе военное ведомство.

Этот нелепый случай произошел из-за плотной завесы секретности, окутывавшей атомный проект, — секретности столь великой, что доклады Буша Рузвельту о прогрессе в разработках возвращались ему без единой копии, хотя бы для подшивки в папку деловой документации Белого дома. Президент хранил проект в тайне от Халла и других ключевых деятелей администрации. Грейс Талли вспоминала, как президент говорил в июне 1944 года:

— Я не скажу тебе, Грейс, что это такое, но, если это заработает, и, слава богу, так оно и случится, будут спасены жизни многих американцев.

Работа над атомной бомбой в Оук-Ридже, Хэнфорде и Лос-Аламосе велась в обстановке абсолютной секретности и изоляции; приняли крайние меры предосторожности. Очень немногие из 150 тысяч человек, участвовавших в работе над Манхэттенским проектом, знали подлинную цель своей работы. Глава проекта Лесли Ф. Гроувс возражал против любых контактов между учеными, работавшими в различных секторах, и потому насаждал разобщенность рабочих групп. Однако в лабораториях Лос-Аламоса, где жизненно важен и неизбежен свободный обмен информацией, эта практика фактически игнорировалась. Сотрудники службы безопасности всесторонне проверяли ученых: подвергали цензуре письма, прослушивали телефонные разговоры, брали подписку о неразглашении существа работы, нарекали их кодовыми именами и приставляли к ним охрану. Директор лаборатории в Лос-Аламосе Дж. Роберт Оппенгеймер, создавший блестящий коллектив ученых, находился под постоянным наблюдением сотрудников военной контрразведки и ФБР.

Секретность проникала во все уровни власти, включая конгресс. До 1944 года Манхэттенский проект финансировался из различных источников министерства обороны, однако расходы росли столь стремительно, что финансирование проекта потребовало ассигнований, выделяемых конгрессом. В начале февраля Стимсон, Маршалл и Буш тайком встретились с Рэйберном, Маккормиком и Мартином, чтобы ознакомить последних с программой работ в общих чертах. Позднее состоялась встреча с лидерами сената; ассигнования провели через конгресс, находившийся в полном неведении, без дебатов. Некоторые конгрессмены, движимые любопытством, предлагали организовать посещение лабораторий в Оук-Ридже и Хэнфорде. Их отговорили коллеги, а также Стимсон и Маршалл.

Секретность стала также причиной напряженности в англо-американских отношениях. Несмотря на договоренность в 1942 году между Рузвельтом и Черчиллем о совместном ведении работ над атомным проектом, после того как армия взяла Манхэттенский проект под свой контроль, над ним опустилась завеса секретности. В конце 1942 года Рузвельт уже поддерживал стремление военных делиться с англичанами информацией «в разумных пределах». В Касабланке Черчилль заявил, что, если обмен информацией прекратится, Великобритания станет делать бомбу самостоятельно, и это наихудшее решение. После того как научный консультант Черчилля лорд Червелл в мае 1943 года сообщил президенту, что Англия заинтересована в атомной бомбе лишь для военных целей как средстве сдерживания советской военной мощи, а не в промышленном использовании атомной энергии, Рузвельт принял решение в пользу «полного обмена всей информацией». Однако в результате неразберихи в вопросах связи Буш, будучи в Англии, пренебрег указаниями Рузвельта и уговорил Черчилля согласиться на ограниченный обмен информацией, относящейся непосредственно к планам ведения войны. В августе в Квебеке оба лидера одобрили соглашение в принципе и учредили англо-американо-канадский комитет, призванный координировать совместную работу над атомным проектом трех стран.

Одно дело делиться атомными секретами с Англией, другое — с Россией. В этой важной сфере Советы вновь почувствовали себя обойденными по отношению к своим атлантическим партнерам.

В начале 1944 года Бор возбудил среди коллег-ученых острое беспокойство в отношении перспектив рокового ядерного соперничества после войны. Датский физик не возражал против создания атомной бомбы или даже ее использования в военных целях, но был убежден, что колоссальная мощь атомной энергии, высвобожденная для разрушения, представит огромную опасность и откроет возможность недоброго применения после войны. Считал, что союзникам, прежде чем атомная бомба найдет применение, следует поставить атомную энергию под международный контроль и инспекции, создать открытый режим доброжелательного международного сотрудничества. Бор добивался, чтобы США и Великобритания решили эту проблему вместе с Советами, пока Россия остается союзником западных держав, с целью укрепить атмосферу взаимного доверия. Если две демократии не заключат заранее соглашения с Москвой, утверждал он, после войны неизбежно разовьется самоубийственная гонка ядерных вооружений.

Бора с энтузиазмом поддержали несколько британских политиков, включая посла в Вашингтоне Галифакса, сэра Джона Андерсона и Макензи Кинга, деливших ответственность за британский атомный проект. Представленный датским послом Феликсу Франкфуртеру, Бор осторожно поинтересовался, знает ли член Верховного суда что-либо об атомном проекте. Когда Франкфуртер упомянул невзначай кодовый знак «X», ученый понял, что судья в курсе дела. Франкфуртер плохо представлял себе научную суть проблемы, но знал немало о природе идей, ей сопутствующих. Макс Фридман отмечает его осведомленность в вопросе несовместимости этики и философии научного исследования с содержанием атомных секретов от мира за колючей проволокой охранных мероприятий. Судья обещал Бору ознакомить президента со взглядами датского ученого.

Франкфуртер обнаружил, что Рузвельт «до смерти озабочен» послевоенной атомной проблемой. Президент знал, что ему самому и Черчиллю придется ею заниматься; знал и о боязни Черчилля поделиться секретами с русскими. Бор не поверил, когда Франкфуртер передал ему мнение президента — необходима поездка датского ученого в Лондон и обсуждение всей проблемы с Черчиллем. Ожидая в Лондоне встречи с премьер-министром, Бор получил весточку от своего старого приятеля, русского ученого Петра Капицы, с приглашением посетить Москву, где созданы все условия для научной работы. Из этого Бор сделал вывод, что русским известно о ведущейся на Западе работе над созданием бомбы и они хотели бы, чтобы он принял участие в их исследованиях по расщеплению ядра.