Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 64

Но не среди ночи, сказал он себе мрачно. А многое может случиться между ложкой супа и губами.

Холодная вода реки остудила, а боль от ушибов приутихла. Он долго брел по течению, наконец свалился на мелководье. Тьма снова затмила сознание, а когда очнулся, едва не вскрикнул от ужаса.

По ногам плескала ледяная вода. Прямо перед ним шевелились страшные темные нити, похожие на пальцы мертвяков. Оглянулся, сзади темнели ветви, за ними был слабый мерцающий блеск. Похоже, даже в бессознательном состоянии он еще полз, пока не забрался в укрытие под опущенные к самой воде ветки могучего явора.

Бесшумно пролетела сова, звезды на миг исчезли, над миром стояла торжественная тишина. Спустя долгое время сонно плеснула рыба, и снова тишь. Даже собаки не лают, и, похоже, его уже не станут искать до самого рассвета.

Небо посветлело, край земли заискрился оранжевым. Владимир не видел, как снизу метнулась огненная стрела, но в небе вспыхнуло облачко, сперва краешек, затем занялось целиком.

Он осторожно поднялся из лопухов. Угрюмый бревенчатый сруб, в таких держат полон, темнеет как огромная глыба на той стороне улицы. Далеко прошла заспанная баба с ведрами на коромысле, у колодца еще две – размахивают руками, смеются, платья будто корова жевала, а из-под платков выбиваются спутанные руками дружинников волосы. Владимир неслышной тенью перебежал открытое место, громко постучал в дверь. Послышались неторопливые шаги.

– Кто там?

– Открывай скорее! – крикнул Владимир с нетерпением в голосе.

– Кому? – потребовал страж.

– Владимиру, конечно! – крикнул он с еще большим нетерпением.

По ту сторону ахнули, звякнуло, словно страж уронил ключи. Потом заскребло по железу, а голос взволнованно бормотал:

– Не может быть!.. Быть такого не может…

– Может, – рявкнул Владимир, – открывай быстрее, улитка!

– Отпираю, отпираю… Руки трясутся, будто курей крал. Вы там глядите, чтоб не ушел! Говорят, зверь лютый, почище василиска заморского.

– Не уйдет.

Лязгнуло, слышно было, как замок с грохотом упал на земляной пол. Ключарь возился, кряхтел, затем дверь дрогнула, начала отворяться.

– Где он там, лихой Владимир?

– Сейчас узришь.

– Кто б подумал, что Владимир…

Он толкнул тяжелую створку, страж отступил, глаза его сперва заглянули через плечо Владимира, отыскивая связанного, потом спохватился и уставился на Владимира.

Владимир нехорошо усмехнулся. Он знал, как выглядит со своим разбитым лицом, когда едва видит левым глазом, и страж побледнел, повесил голову, разом все поняв. Владимир повернул его за плечи, толкнул в спину. По обе стороны короткого коридора было по две двери. Возле одной страж обреченно остановился:

– Здесь твой друг.

– Открывай.

Страж погремел ключами, а когда с металлическим лязгом отодвинул засов, Владимир придержал его за плечо:

– Олаф, это я! Не убей случайно.

Он толкнул ногой дверь, отскочил. Из темного помещения пахнуло ветром, а на пороге в мгновение ока оказался обнаженный до пояса, наполненный бешенством золотоволосый викинг. Страж ахнул. Викинг рычал, в глазах была жажда убийства. Даже Владимира поразило, что Олаф уже без пут. Обрывки веревок намотал на стиснутые кулаки, придавая им добавочную крепость.

– Привет, – сказал Владимир, кивнул стражу: – Заходи.

– Ты… не убьешь меня?

– Если не скажешь, где сейчас Варяжко.

Страж сказал торопливо:

– Вчера с вечера засели в корчме. Похоже, пили всю ночь. Наверное, и сейчас там… За этим викингом должны были прийти оттуда.

Олаф прорычал:

– Ладно, заходи. Там остались помои, которые ты принес!

Страж вдвинулся в каморку. Он все еще не отрывал глаз от лица Владимира:

– Лучше бы ты убил меня. Хотя нет, это же ты. Тридцать лет тому здесь прошел твой отец, он тоже… До сих пор одни зеленеют, когда вспомнят, другие от хохота рачками лазают.

Владимир молча запер дверь, небрежно швырнул ключ в кадку с водой. Ярость в глазах Олафа быстро сменилась острым любопытством.

– Быстро ты вернулся.

– Долго ли умеючи?

– Умеючи – долго, – отпарировал Олаф. – Что с твоей мордой?

– С печки упал. Возьми его нож.

Викинг прорычал:

– Мой меч наверху! Я даже видел, в какую дверь унесли. Кстати, ты вообще-то зря пришел. Я бы и сам освободился, еще бы и всех передавил!

Молча, двигаясь как один человек, выбежали в сени. Олаф первым заспешил к двери вовнутрь. Владимир хромал следом, но, странное дело, рядом с Олафом ощутил прилив сил, даже ушибы перестали ныть, словно от викинга перелилась часть его дикой силы.

Дверь открылась без скрипа. Пуста, а на лавках оружие. Владимир вздохнул, выплюнул коричневый сгусток крови. Там не только меч Олафа, но и боевые топоры, два меча, акинак, три щита, лук и колчаны со стрелами…

– Я знаю, где корчма, – сказал Олаф люто. – Пойдем и убьем их всех!

– А сколько их там?

Олаф оскорбился:

– Зато нас – двое!

Владимир покачал головой, но в шее кольнуло болью, а левый глаз раздражающе заплыл так, что смотрел как печенег в узкую щелочку. В ушах звенели невидимые комары. Неожиданно, усталость виной, махнул рукой:

– Пойдем. К черту так вот цепляться за жизнь…

Из дома выскользнули задворками, огородами перебежали, пригибаясь и прячась за яблонями и кустами малинника, к корчме. Олаф, лязгая зубами от предвкушения жестокого боя, когда смоет кровью позор плена, вскочил на крыльцо, длинный меч уже блеснул, как оскаленные зубы. Владимир не стал оглядываться, теперь уже скрываться нечего, все равно сейчас услышат, ухватился за перила, поспешил, хромая, следом.

Угрюмый корчмарь сам подавал киевским дружинникам на столы хмельной мед, пиво, окорока, жареное мясо, сыр. Единственный работник свалился от усталости, а у печи теперь хлопотала жена хозяина. Была еще и дочка, но ту корчмарь прятал у родни в соседней веси: не ровен час, загулявшие дружинники сгвалтуют девку, потешат плоть, а им слова не скажешь – княжеские люди!

Их было восьмеро, крепких и могучих мужей, с широкими плечами и суровыми лицами. Пили мрачно, почти не разговаривали. Все сказано было вечером, когда вернулись без проклятого ублюдка, бастарда, байстрюка! А уже был в руках. Сразу бы убить, но вот тебе и продлили сладостный миг победы, поглумились над ворогом. Их послали из Киева две дюжины, лучших из лучших, так великий князь и сказал им, а теперь всего восьмеро… А сколько останется завтра? Этот волчонок живуч, кто думал, что в нем столько живучести, когда все, казалось, для него было потеряно…