Загадка золотой чалмы - Устинова Анна Вячеславовна. Страница 30

— В кои-то веки в праздник удалось выходной взять, — с тоскою изрек Николай Лукич. — И нате вам, пожалуйста. Испортили.

— Значит, вы нам не поможете? — Варю охватило отчаяние.

— Куда ж мне деться? — в голосе Безвинного послышалась мировая скорбь. — Сейчас свяжусь с кем надо и приеду. А вы ожидайте там же, на углу. Только без самодеятельности. Повторяю: стоять и ждать.

И он бросил трубку.

Вечером вся компания, их родители, а также две наконец пришедшие в себя бабушки (не без помощи врачей) пили чай в квартире у Холмских. Рыжая шевелюра на голове Константина Леонидовича стояла дыбом. А Виолетта Феофановна, беспрестанно всхлипывая, повторяла:

— Это я, это я во всем виновата. Геточку в такое втянула и чуть не погубила. Но они казались мне такими милыми.

— Перестаньте себя казнить, — утешала её мама Ивана. — Все хорошо, что хорошо кончается.

Однако Виолетта Феофановна продолжала заливаться в три ручья:

— Ах, оказывается, их интересовала только моя квартира.

— Почему только ваша? — Константин Леонидович даже как-то обиделся. — Наша, по-моему, тоже.

— Факт, — подтвердил Луна. — Я сам слышал.

— Помолчи уж лучше, — проговорил его отец Иннокентий Павлович. — Я тебя скоро закую в кандалы и заставлю ходить в смирительной рубашке.

— Ах, не надо! Они молодцы! — вступилась за Команду отчаянных Виолетта Феофановна. — Без них мы бы с Геточкой неминуемо погибли.

И она, как выяснилось через некоторое время, была абсолютно права. Благотворительно-просветительский фонд «Золотая чалма», под влияние которого попала Виолетта Феофановна, а следом за ней и Генриетта Густавовна, занимался отнюдь не раздачей пожертвований, а совсем наоборот. Фонд, если так можно выразиться, только собирал их, причем в свою пользу. И не только добровольные. И не всегда собирал, а очень даже часто отбирал силой.

Фонд только назывался фондом. На самом деле это было нечто вроде секты, в которую попадали совершенно разные люди. Из разных специальных слоев, с различными характерами, разного возраста. Объединяло их лишь одно: одиночество. Либо у них не было друзей и родственников, либо те не оказывали им достаточного, по их мнению, внимания или не понимали их. В «Золотой чалме» они находили то, чего им так недоставало в обычной жизни. Для секты же главным критерием отбора в так называемые «избранные» было наличие ценного имущества и, желательно, отсутствие родственников. Если же таковые у человека все же имелись, с ним проводилась «оздоровительная работа», направленная на разрыв отношений с близкими. «Оздоровительные лекции» о «правильном образе жизни» и «истинных ценностях» читал бывший врач-психиатр, принявший «духовное» имя Миустан и носивший золотую чалму. «Занятия» ему помогала вести жена — бывшая актриса, называвшая себя жрицей Кассирис.

Те, кого допускали до лекций, назывались «избранными». Постепенно они попадали в полную зависимость от Миустана, а тот шаг за шагом подталкивал их к решению передать или завещать все свое имущество фонду. Как только это происходило, «избранный» отправлялся для «окончательного духовного оздоровления и совершенствования» в пансионат-филиал фонда в Геленджике.

Назад, как установило следствие, ещё никто не возвращался. Некоторые оставались там жить, другие пропадали по дороге, третьи умирали в Геленджике якобы естественной смертью. Впрочем, все свидетельства о смерти были подлинные. Только вот врач, их выписавший, бесследно исчез сразу же после ареста «шефа», Миустана и остальных «деятелей» фонда.

С близкими и родными некоторых «избранных» тоже случались, мягко говоря, странные истории. Во всяком случае, смертность среди них была очень высокой. Так что камушки Марго опять не соврали. Вполне вероятно, Ивану и его родителям грозило самое худшее. Ведь в случае их смерти Генриетта Густавовна становилась богатой наследницей.

Вполне вероятно, «Золотая чалма» продолжала бы действовать до сих пор, заманивая в свои сети все новые и новые жертвы. Вот только с Виолеттой Феофановной они поторопились. «Шефа» подвела жадность. Нашелся хороший покупатель на её квартиру в Брюсовом переулке. Однако несчастная ещё не дошла до нужной кондиции, чтобы с радостью отрешиться от мира и имущества. Да и дружба с Генриеттой Густавовной порядком повлияла на её настроение. Когда Миустан и «шеф» вызвали её для разговора и намекнули, что ей неплохо бы оформить дарственную, Виолетта Феофановна неожиданно воспротивилась и впала в истерику.

«Благотворители» опоили её одурманивающим зельем, но цели и после этого не достигли. Вместо того чтобы тихо-мирно поставить подпись под уже готовым документом, она попросту впала в полное беспамятство, которое Миустан охарактеризовал как «неспецифическую реакцию на препарат».

Этот день стал для «Золотой чалмы» поистине роковым. Потому что Генриетта Густавовна хватилась подруги, а так как с родственниками накануне вдрызг разругалась (начали действовать «оздоровительные лекции» Миустана), то поехала за помощью к новым друзьям. Пришлось опаивать и её. Иначе бы она раньше времени подняла панику, и неизвестно, во что бы это вылилось для фонда.

Впрочем, оно и так вылилось. Но это уже заслуга Команды отчаянных.