Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович. Страница 38
– А-да! – выпучив глаза, вспоминает дядя Жора. – Никогда таких родственников не видел! Свекра троюродной сестры сына родной племянник! Ва! Жрёт, как ишак!
Но гости есть гости. Когда они расселись, дядя Жора взял слово для приветственного тоста. Он говорил и говорил. Когда он сказал и сел, теленок был уже съеден.
Теперь шашлык делают втихаря. Сведения просочились только к ближайшему окружению. Ожидается всего-то человек десять-пятнадцать. Шашлык будут делать на огороде. Я, жена и дядя Жора подъехали почти к самому огороду на машине. Последние метров пятьдесят мы идем пешком.
Огород уже виден. На нём возится тётя Роза.
– Наше страшилище! – вспоминаю я.
– Тише! – пугается дядя Жора. – Здесь далеко слышно.
В горах действительно далеко слышно. Раньше можно было даже ругаться друг с другом за километр. С вершины на вершину. Поэтому горные армяне при встрече нос в нос все равно орут. Привыкли.
– Надо говорить: наша красавица, – смеется дядя Жора.
– Эй, наша красавица! – кричит он.
С огорода ему кто-то отвечает.
– Вот видишь, – говорит мне дядя Жора.
Как только мы пришли, дядя Жора немедленно набросился на дядю Армена. Пошло минут десять, а он все ещё бегает по огороду, вопит, глаза его сверкают, кулаки с ужасающей скоростью молотят по воздуху. Время от времени он подбегает к дяде Армену и тычет пальцем в шашлык. Дядя Армен уже принял успокоительное. Он невозмутим, как утес. На все выкрики он реагирует так же, как и верблюд на лай – презрительно цыкает.
– Что стряслось? – спрашиваю у жены. Оказалось, что дядя Жора рассказывает дяде Армену как надо готовить шашлык, а дядя Армен говорит ему: «Отвяжись!»
– И всё?
– И всё.
– Я думал ругаются.
– Что ты! Было бы в десять раз громче!
Наконец, шашлык готов. Мы рассаживаемся за длинным столом под яблоней. Тост скажет дядя Сережа. Он встает, берет в руки стакан и начинает. Ему то ли шестьдесят лет, то ли восемьдесят, а, может, и того больше. Он и сам не знает. Рука у него железная. Он всю жизнь сено косит, а потом его носит. Дядя Сережа начинает свою речь. Сперва никто не ест шашлык. Все торжественны и слушают. Мне кратко переводят. Нам желают здоровья – здесь переводчик замолкает. Дядя Сережа все говорит и говорит.
– А-а… ещё что? – интересуюсь из вежливости у переводчика.
– Я же говорю, о здоровье. Он про здоровье ещё не кончил. Рассказывает какое оно было раньше и какое теперь.
Все потихоньку, с отсутствующими физиономиями, щиплют шашлык и быстро запихивают его в рот.
Я наблюдаю. Интересно они запихивают. Будто уминают там, что ли.
Дядя Жора мне делает знаки глазами, мол, давай, щипай, это никогда не кончится.
– Ну как? – спрашиваю у переводчика.
– Теперь он говорит о счастье.
Я осторожно щиплю шашлык, а потом все быстрей и быстрей.
Когда дядя Сережа сказал свой тост, есть уже было нечего.
Наступает вечер. С гор тянет прохладой. Вершины в огне вечерней зари, как сказал бы поэт. За них зацепилось солнце. Все вокруг стало красным: и воздух, и деревья, и лица.
Прощай, Каджаран, мы завтра уезжаем.
В тех же самых вагонах мы поедем назад.
В дороге будем есть то, что завернет нам с собой тетя Тамара, и вспоминать горы, шиповник, огород и шашлык.
Не забывайте нас, «братья армяне».
ПИРАТЫ
(сказки середины 80-х)
Пираты
– Пират Федя и корсар Вася!
Оба моряка, услышав свои имена, тут же подтянулись. У них даже взгляд затуманился, а сердца охватила серьезная морская тоска.
– Тысяча чертей! – воскликнул пират Федя. – Скажи мне секунду назад, что я попаду на борт этой страдающей ревматизмом старой лохани, и я хохотал бы безумно, и всякий честный пират сделал бы то же самое!
– Это уж точно! – отозвался корсар Вася. – Где у нее фок-мачта? Где брамсели? И где, я вас спрашиваю, бом-брам-стеньга?
– Тысяча косых головастиков! – поддержал его пират Федя. – А корма? Где вообще, с вашего позволения, корма? А нос? Покажите мне нос! А борта? Это борта? Где я, по-вашему, размещу свои пушки? Тухлая кадушка больше похожа на славный бриг, чем этот сын гладильной доски на корабль! А где трюм? Где кубрик, я вас спрашиваю, где капитанский мостик? Это, что ли, мостик? А тут что такое, хромые хромосомы? Палуба покрыта тюфяком? А это что, подушка? Пресвятая Богородица, одеяло?
– Спокойно, ребята! – раздался голос, и моряки обернулись: перед ними стоял высокий человек.
– Все, что вы говорили – верно. Это не корабль, а просто кровать. А вы, хоть и отчаянные моряки, все же сделаны из того, из чего делают кукол.
Вы назначены сюда и будете здесь нести свою вахту, пока малыш будет спать.
А когда ему станет страшно и одиноко, он вас обнимет, положит под щеку и наговорит вам всяческих слов, а вы его согреете.
Скоро мальчик вырастет, но он вас никогда не забудет. Не забудет ваших историй, в которых плещется море, пахнет водорослями и кричат чайки.
Вы сделаете его настоящим моряком, и однажды он раскроет чемодан в корабельной каюте и достанет вас из него.
И тогда вы увидите море. Оно будет совсем не таким, как в ваших рассказах, но, всё-таки, оно будет близким, понятным, родным.
Он поставит вас в изголовье, и вы снова будете его охранять.
Нет для моряка лучше защиты, чем защита далекого детства. Клянусь огнями Карибского моря, это настоящая жизнь!
Ничего не ответили ему моряки. Они заняли свои места и замерли по обеим сторонам от подушки.
А мальчик им очень обрадовался. Каждый раз, засыпая, он обнимал их и клал их под щечку, и шептал им смешные слова.
1984
Солнце и зайчики
У Солнца много детей. И зовут их – солнечные зайчики.
Их столько, что бедное Солнце не может запомнить всех по именам. Оно просто зовет.
– Зайчики! Идите домой, пора кушать!
И все зайчики бегут к Солнцу, а на земле без них становится темно и сыро даже днем.
Солнце спохватывается. Оно быстро кормит галдящую мелюзгу и отправляет их назад:
– Скорей назад, к людям!
Зайчики любят приходить к людям. Особенно по утрам. Они залезают в окна и поднимают лежебок.
– Эй, лежебока! – садятся они ему на нос. – Там снаружи вовсю летают стрекозы! Сколько можно спать? Давно же уже утро! Пахнет листьями и землей. Вставай скорей! Смотри сколько воздуха! Послушай море у скал. Загляни в небо. Какие там мягкие облака!
А лежебока гонит зайчиков и переворачивается.
– Ну, нет! – говорят ему зайчики. – Мы не отстанем! Ну-ка, держи его за уши, я подергаю за нос и открою ему глаза – во-от, та-ак! Сказали же, что поднимем!
– Как вы мне надоели! – говорит лежебока и садится на кровати. – Когда же я высплюсь? Я так мало в жизни спал! Не пойду умываться! Вот!
На зайчиков охотится жадная тяжелая тучка. Когда она их ловит, то, отшлепав, отсылает назад, приговаривая:
– Беспутная у вас мать! Скоро всех растеряет! Беспризорные дети! Я бы этим людям ничего не давала! Наоборот! У них нужно все отнять! Они все пачкают! Ломают!
Зайчики бояться жадную, старую тучку. И бегут на нее жаловаться Солнцу.
– Она нас не пускает на землю! – кричат они издалека. – Она жадная!
– Она не жадная, – говорит им на это Солнце. – Она старенькая и ворчливая. Она ворчит на вас, на меня, на людей, на весь свет. Подождите, пока она уснет. Тогда все, что она собрала себе, выскочит у нее из рук и упадет на землю. Туча несет и людям, и букашкам много добра. Только она никогда это не показывает. Она считает, что нельзя их баловать. Может, она и права. Она проснется, раскричится, разгремится на весь мир, забросает его молниями и ливнями и уйдет, недовольно ворча, так ничего и не оставив для себя. Я подарю ей радугу.
– Зачем ей радуга? – кричали наперебой солнечные зайчики. – Она её не любит! Не дари ей ничего! Она плохая! Все равно, плохая!