Узник страсти - Блейк Дженнифер. Страница 24

Она ощущала на губах Равеля вкус кофе и сладость летних ягод. Его теплый рот манил ее, а его внутренняя поверхность была гладкой и влажной. Их языки встретились, и их шершавые поверхности переплелись. Его руки скользили по ее плечам, стройной спине, прижимая ее все ближе, опускаясь все ниже, чтобы сжать бедра. Его пальцы наконец нашли боковую пуговку на поясе ее панталон, он расстегнул и снял их, проводя при этом рукой по ее обнаженной коже, то растирая, то нежно поглаживая ее.

Внизу под собой она чувствовала его длинную твердость, свидетельство силы его желания обладать ею. Однако в его движениях не было торопливости, только глубокое чувственное наслаждение этим мгновением, как если бы он хотел глубоко запечатлеть на свое теле и в своей памяти вкус и ощущение ее тела.

Прижимая ее к себе, он развернулся так, чтобы она оказалась к нему боком. Он покрыл горячими поцелуями ее щеку, начиная от уголка рта и заканчивая изгибом скулы. Он прижался к шелковым прядям ее волос и долго проводил губами по красно-золотым прядям, прежде чем наклонился, чтобы окончательно стянуть с нее панталоны. Затем он прижался губами к ее телу и, медленно целуя, продвигался вверх по грудной клетке, пока не достиг груди. Он сжал ее рукой, а затем, отпустив руку, обвел языком окружность вокруг соска и наконец мягко охватил набухший сосок губами и прижал его языком к своему влажному небу.

Аня сделала глубокий судорожный вдох, почувствовав, как ее охватывают все более сильные волны желания и одна за другой устремляются вниз. Закрыв глаза, она потянулась к нему и принялась своими чуткими чувствительными пальцами гладить его по мускулистым плечам, груди, спускаясь все ниже, к плоскому упругому животу. Он поймал ее руку и положил ее на свою толкающую длину, которая была шелковиста в своей гладкости. Она приняла это приглашение, и ее тут же охватил неожиданный восторг, а также удивление по поводу щедрости, с которой он предлагал ей себя.

Время потеряло свое значение. Дождь монотонно стучал по крыше, и молнии время от времени заливали комнату призрачным светом. Огонек в лампе мигал, а угли в камине потрескивали и вспыхивали пульсирующим красным светом. Их тела, облитые то красным, то золотым, то серебряным светом, дрожали от собственного внутреннего жара. Дыхание становилось все тяжелее, а движения все менее и менее контролируемыми.

Руки Равеля с хищной нежностью исследовали ее тело, не принимая во внимание никакой скромности после того, как он разыскал неприкосновенный источник ее женственности. Казалось, что его медленные настойчивые ласки размягчили даже ее кости и заставили расплавленную кровь мчаться по жилам с удвоенной скоростью. Мышцы ее живота непроизвольно сокращались. Ее сердце гулко колотилось в груди. Она изогнулась навстречу ему, испытывая страстное желание быть поближе к нему, слиться с ним, стать его частью.

Он слегка отстранил ее рукой и, скользя пальцем между ее ног, коварно, осторожно проникал все глубже и глубже. Двигаясь по кругу, осторожными, успокаивающими движениями он облегчил боль первого жгучего ощущения, преодолевая ее напряженность с медленной, восхитительной настойчивостью. Он прокладывал себе путь с безграничной настойчивостью, пока она в явном и все более нарастающем экстазе не прижалась к нему с тихим приглушенным стоном.

Тогда, притянув ее к себе, он вошел к нее, настаивая и отступая, постепенно проникая все глубже и глубже. В какой-то момент она почувствовала жгучую боль, но прежде чем смогла вскрикнуть, боль отступила, и ее сменило ощущение приятного устойчивого ритма внутри.

С ее губ слетел звук облегчения, смешанного с чистейшим сладострастным удовлетворением. Как по сигналу, он подхватил ее и повернул на спину, нависая над ней. Его цепь, прикрепленная к крюку в стене чуть выше над кроватью, теперь обвивала ее бедра и неразделимо связывала их.

Едва ли Аня заметила эту, еще одну, связь, соединившую их тела. Она приподнималась навстречу ему, безоговорочно принимая в экстазе все более глубокое проникновение. Ее ресницы дрожали, а кожа на щеках покрылась капельками пота. Ее губы приоткрылись, она прижала ладони к его плечам, с силой сжимая и разжимая пальцы.

Их движения стали синхронными. Аня принимала всевозрастающую настойчивость его толчков, поглощая их воздействие, которое питало необычайное блаженство внутри нее. Оно становилось все сильнее и сильнее, огнем разливалось по телу в поисках выхода.

Из горла вырвался сдавленный крик, и Аня затаила дыхание. Это была просто стихия, буря страсти, такая же бурная и неконтролируемая, как и та, что бушевала за окном, в открытой всем ветрам ночи. Они вместе управляли ею, борясь с нею и одновременно наслаждаясь ее силой. Мужчина и женщина, заключившие друг друга в объятия, они поднялись над теми маловажными, незначительными причинами, которые соединили их, ища и находя подлинную истину: из их собственных тюрем, тюрем, приготовленных для них жизнью, это был единственный возможный выход.

ГЛАВА 6

Раскаты грома стихали в темноте. Дождь ослабел, а затем снова мягко и монотонно забарабанил по крыше, будто собирался идти всю ночь. Аня и Равель лежали рядом, и их прерывистое дыхание постепенно успокаивалось. Нежным движением он убрал с ее лица прядь волос, выбившуюся на ресницы. Скользнув пальцами по ее руке и ощутив прохладную поверхность кожи, он потянулся за одеялом, чтобы укрыть ее.

Аня прижалась щекой к его плечу. Мысли ее смешались. Она не знала, радоваться ли ей или огорчаться из-за того, что случилось; сейчас ей было приятно находиться в объятиях этого мужчины. Ее тело было расслаблено, а с сознания спал тяжелый груз. Она ощущала какое-то странное плотское удовольствие, лежа обнаженной рядом с ним, и не пыталась бороться с этим ощущением. В глубине души она понимала, что должна чувствовать себя сейчас поруганной, находящей себе оправдание лишь в том, что принесла эту жертву ради благородной цели, но не обнаружила в себе это чувство жертвенности. Она убедилась в том, что испытывает большее беспокойство не за мужчину, которого она спасла, а за того, кому, возможно, нанесла непоправимый урон.

Понизив голос, она спросила:

– Это правда, что тебя могут назвать трусом, если ты не появишься на месте дуэли сегодня утром?

– Не в лицо.

– Что ты хочешь сказать? Что они, боясь тебя, не станут говорить этого в твоем присутствии, но могут шептаться у тебя за спиной?

– Что-то в этом роде.

Она нахмурилась.

– А что, если найдутся такие, которые не будут робкими, молодые люди, которые захотят встретиться с тобой на дуэли ради возможной славы? Будет ли это достаточным поводом?

– Возможно.

В его уклончивом ответе послышались мрачные нотки, и она поняла, почему он прямо не ответил на ее вопрос. Это означало, что следствием этой несостоявшейся встречи на поле чести скорее всего станут другие дуэли. Почему она не поняла этого раньше?

Она не поняла этого, потому что вплоть до последнего момента беспокоилась о Муррее и Селестине, о всех и вся, кроме грозного и непобедимого Черного Рыцаря. Но она победила его и сейчас внезапно почувствовала страх перед ним.

Она приподнялась на локте.

– Но ты же не будешь стараться бросить вызов каждому, кто может задеть тебя?

Он слегка отстранился, чтобы увидеть ее лицо.

– Чего ты требуешь от меня, чтобы я позволил твоему драгоценному будущему брату оскорблять меня?

– Муррей не сделает этого!

– Он уже это сделал.

– Должно быть, ты неправильно его понял или он просто не сообразил, какими чувствительными могут быть иногда креолы. Он всего лишь пытался защитить меня.

– Я все понял совершенно правильно. Я дал ему возможность объясниться, а он воспринял это так, будто я ставлю под сомнение его храбрость, за что и ударил меня перчатками по лицу. У меня не было другого выбора, кроме как вызвать его на дуэль.

– Он, должно быть, не знал, кто ты такой.

– Разве это изменило бы что-нибудь?