Товарищи - Меттер Израиль Моисеевич. Страница 19

Когда он вернулся к себе в комнату, на него набросились:

— Где тебя носит, Митька? Весь дом обыскали…

— Я был там, — неопределенно показал он рукой не то вбок, не то вниз.

— За тобой всё время от фрезеровщиков прибегают. Беги к ним, у них там какая-то задачка не получается.

Митя был рад, что его так суматошно встретили: никто не поинтересовался, где же он действительно пропадал.

В комнате фрезеровщиков настроение было отчаянное. Известно, какое настроение может быть, когда полчаса решают задачу, а она не получается. Тем более, что кто-то пустил слух, что именно эта задача будет завтра дана на контрольной по математике. Никто в этот слух не верил, но каждый думал: а вдруг… Задачу мучали по-всякому, пробовали решать с начала, с конца, бросали карандаши на пол, с грохотом ложились на постели, ссорились. Кто-то уже сказал, что она «из высшей математики», кто-то упрямо повторял, что ошибка в условии…

Митю так долго ждали, что даже не обернулись, когда он вошел.

— Чего там, — только сказал Коля Белых. — И у тебя ничего не получится.

Комсорг фрезеровщиков Ваня Тихонов показал Мите условие задачи.

— Да он и стараться-то особенно не будет, — буркнул с постели Белых. — Ему что? Ему даже выгодно, чтоб мы на контрольной засыпались. Они всё время ходят, паше знамя облюбовывают.

Митя ничего не ответил. Чего отвечать на глупую подначку? Он переписал условие. Задача не показалась ему трудной. Он любил математику еще в школе и к бассейнам, поездам и пешеходам относился, как к действительно существующим. Гораздо проще решить задачу, если видишь мчащийся паровоз, который сам не знает, в котором часу он придет на станцию «В». А когда сразу из трех кранов хлещет в бассейн вода, то ответ должен быть найден очень быстро, иначе вода хлынет через край.

— Только знаешь что, Ваня? — сказал Митя. — Я просто так решить не смогу. Я должен кому-нибудь объяснять, тогда я и сам понимаю.

Он начал объяснять, и сначала всё шло гладко, а потом вдруг затерло. И, как назло, именно в это время набились в комнату ребята. С испугом он вдруг заметил, что у стола стоит Таня Созина. Всем стало известно, что Власов решает фрезеровщикам очень трудную задачу.

— Теперь попробуем иначе, — сказал Митя, как будто по началу он нарочно решал неправильно, а сейчас хочет решить правильно.

Опять пошло гладко, а потом вдруг Ваня вежливо спросил:

— А почему здесь на 4 делим?

Если б в комнате не было Тани, Митя, вероятно, просто сказал бы, что он снова ошибся, но сейчас вместо этого он стал что-то объяснять, не узнавая своего голоса. Он уже видел, что Ваня жалеет его и из жалости поддакивает, хотя объяснение было совершенно дурацкое.

— Да что его слушать, — сказал Белых. — Он нарочно нас путает, чтоб мы завтра засыпались.

Ребята засмеялись, а Митя продолжал объяснять, уже ясно понимая, что задача не получается. Постепенно все стали расходиться, и только Ваня, чтобы не обидеть его, продолжал повторять:

— Понимаю, понимаю. Ясно…

А Таня стояла и стояла у стола и, как казалось Мите, уничтожающе смотрела на него. У него уже было такое ощущение, что в том месте затылка, куда она смотрит, высверливается отверстие.

— Может быть, отдохнем? — осторожно спросил Ваня. — А то ты устал.

— Ни капельки, — сказал Митя. — Просто я не люблю, когда посторонние мешают.

Таня недовольно хмыкнула и сказала:

— Тут никаких уравнений не надо. Это задача на пропорциональное деление. Не умеешь, так не берись.

И быстро вышла из комнаты. Он провозился еще с полчаса, почти до самого отбоя, чувствуя, что даже Ваня хочет, чтоб он ушел.

Еще долго перед сном у него мелькали в голове цифры и знаки; умножалось, делилось, извлекались корни, и всё с остатком.

Ночью он внезапно проснулся. Сел на постели, пощупал отсвет уличного фонаря, лежащий на одеяле, и вдруг вспомнил задачу. Удивительно простая задачка. Чего было возиться с ней? Там же никаких уравнений нет, решается способом пропорционального деления. И тут же он с ужасом сообразил, что ведь, говорят, эту задачу завтра дадут в одиннадцатой группе на контрольной. Неужели Колька Белых серьезно подумал, что Митя нарочно не решил ее?

Он вскочил с постели, подбежал к подоконнику, где отсвет фонаря был еще яснее и шире, и на клочке старого конверта быстро записал вычисления. Всё великолепно сокращалось, — в ответе семь, как и полагается.

Митя порылся в тумбочке и вырвал лист из тетради; написал решение с вопросами, а внизу подписался «Власов». Потом, так и не надевая брюк, в трусах, босиком пробежал по коридору и подсунул под дверь фрезеровщиков листок с задачкой. Хотел было приписать специально для Кольки: «Не мерь всех на свой аршин», но передумал.

В контрольной этой задачи не оказалось.

Костя Назаров сорвал «молнию».

Он сделал это не таясь, не исподтишка, а на глазах у ребят.

«Молнию» повесил с утра в коридоре учебного корпуса Митя Власов. Рядом с расписанием занятий висел лист разлинованной бумаги, на котором было написано:

«Позор Константину Назарову из шестой группы. Он получил на экзаменах двойку. Позор!»

Утром Костя прошел мимо этого объявления спокойно. То есть на душе-то у него делалось бог знает что, но по крайней мере у него хватило силы воли не обнаружить этого перед ребятами из своей группы.

Вначале он решил не выходить на перемену в коридор, чтобы не видеть лишний раз эту разлинованную бумагу на стене, но подумал, как бы ребятам не показалось, что он струсил. Поэтому сразу после звонка он появился в коридоре и стал прохаживаться под самой «молнией». Иногда для пущей лихости он останавливался так, чтобы видели ребята, и, небрежно улыбаясь, читал в двадцатый раз две коротеньких строчки, написанные о нем.

Он даже поднялся на цыпочки и подправил карандашом хвостик у буквы «П» в слове «позор». Неважно, что он чувствовал в это время, важно, что человек десять видело, как он презирает «молнию».

Именно в эту минуту проходил мимо главный механик училища. Он увидел, как Костя подправлял хвостик у буквы, на секунду задержался и сказал:

— Эх ты, гусар!

И прошел мимо. Костя не знал, что такое гусар, но догадался, что это что-то дурное, имеющее прямое к нему отношение.

«Ну и что ж! Ну и гусар, — со злостью подумал Костя. — Кому-нибудь надо же быть гусаром».

Когда Костю много и часто ругали, им овладевали злость и отчаяние: «Ах, раз так, раз я такой, то плевать мне на всё!»

Ему даже иногда хотелось быть хуже, чем о нем говорили. «Подумаешь, шум подняли из-за двойки. Я им такое покажу, что они ахнут».

И когда с ним поровнялись Митя Власов и Сеня Ворончук и, как показалось Косте, презрительно на него посмотрели, он вдруг подскочил и рванул «молнию» со стены. В это мгновение его и охватил тот порыв отчаяния, который приводил его всегда к самым дурным поступкам; в таком состоянии он даже чувствовал себя героем, хотя понимал, что делает что-то ужасное.

Ему хотелось сейчас, когда он держал лист бумаги в руках, чтобы все закричали, забегали, затопали ногами; он озирался по сторонам, прислонившись к стене, как человек, готовящийся к нападению.

Прозвучал звонок, ребята торопились на занятия в классы, и поэтому должного эффекта не получилось. Постояв секунду с «молнией» в руках, Костя бросил ее на пол и побрел в класс.

Был урок литературы. Около преподавателя стоял Митя Власов и отвечал на вопрос — характеристика прапорщика Грушницкого из «Героя нашего времени». Сначала Костя не очень прислушивался к тому, что говорит Митя, но вдруг ему показалось, что Митя сказал фразу не о прапорщике Грушницком, а о нем, о Косте Назарове.

— Он любил во что бы то ни стало производить на окружающих сильное впечатление и делал для этого глупости и подлости.

«И не только он!» — подумал с горечью Костя Назаров.

Как всегда с ним бывало после того, как он совершал какой-нибудь проступок, у него появилось чувство равнодушия к окружающему; вроде бы он свое дело сделал, а дальше надо просто терпеливо ждать ту кару, которая обрушится на его голову. Только бы не прозевать момент, когда она начнет обрушиваться, чтобы это не застало его врасплох. Вообще, лучше всего было, если наказание следовало сразу за проступком, тогда сгоряча Костя почти не ощущал его, как в пылу сражения человек не чувствует боли от раны.