Золотое колечко на границе тьмы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 148

…Может быть, на той Дороге, на которую мы все уходим в конце концов и где надеемся найти и встретить тех, кого любили, я пойду с таким же рюкзаком. И однажды на обочине, под вечным тополем, увижу опять дощатый приземистый дом, где в тесной комнате с круглой печкой навсегда поселился дядя Боря. Стены комнаты оклеены цирковыми афишами, стучат ходики с подвешенными к гире для пущей тяжести плоскогубцами, в голландской печи с приоткрытой дверцей гудит огонь — так, что в гитаре на стене рождается легкое эхо. Дядя Боря — еще совсем не старый, почти без морщин — чистит над закопченным чугунком картошку. Он явно меня ждал — поглядывает без удивления и хитровато, в точности как в те субботние вечера, когда я мальчишкой приходил к нему в гости и просился остаться ночевать…

А в комнате знакомо пахнет вымытым полом и березовыми дровами. Комната почти такая же, как в моем детстве. И так же смотрит в окошко рогатый месяц. Ему-то, в отличие от равнодушной желтой луны, есть дело и до дяди Бори, и до меня. Ведь именно о нем — хитроумном улыбчивом и носатом Месяце — рассказывал дядя Боря сказку.

…В этой сказке меня мало волновал старик, его дочери и два их мужа — Солнце и Ветер. Но Месяц!.. Я словно наяву видел, как он повис над приземистой банькой, в которой парится старик, вытянул длинную-длинную фосфорическую руку и сунул палец в приоткрытую дверь.

И тесный сумрак, в котором кряхтел и возился дед, наполнился зеленоватым неземным светом.

И вот в голове у меня, пятилетнего, созрел план: сотворить сказку самому и удивить дядю Борю!

Для выполнения плана требовались три момента: светящийся палец, отсутствие лишних людей в квартире и темнота в жилище дядюшки.

Я уже упоминал, что жил дядя Боря в проходной каморке между общей кухней и нашими двумя комнатами. В ту пору он вернулся из госпиталя, куда его, еле живого, направили из трудармии. Был дядя Боря очень худ и слаб. Часами лежал на железной крытой потертым коричневым одеялом койке (от одеяла всегда пахло табаком).

Через “дядиборину” каютку днем и ночью ходило множество народа: и наше семейство, и разные квартиранты, которые часто снимали у нас одну из комнат. И приятели брата, и многочисленные поклонники сестрицы… Дядю Борю старались не беспокоить: если он спал, ступали на цыпочках, свет не включали. В свою очередь дядюшка ни на кого не обижался, к жизненным неудобствам относился философски. Лишь на одно досадовал: дверь в нашу комнату (где то и дело шум и яркий свет) часто отходила от косяка. Ее закроют, а она, подождав, с ехидным скрипом вновь отъезжает, оставляя широкую щель.

То и дело вставать и прикрывать зловредную дверь ослабевшему дядюшке было трудно. И он придумал простой выход: привязал к дверной ручке веревку. Едва раздавался скрип шарниров, дядя Боря — дёрг! — и все в порядке.

По вечерам дядя Боря обычно лежал без света. Так что одно из условий моей сказки было обеспечено.

Темнело рано, мама, брат с сестрой и квартиранты возвращались домой, когда за окнами стояла ночь. Поэтому помехи со стороны взрослых я не боялся.

А что касается светящегося пальца, я решил пожертвовать для этого дела “истребительским” циферблатом. Тупым ножиком соскоблил с чисел на бумажку фосфорическую краску, левый указательный палец натер липкой вареной картофелиной и собрал на него весь добытый порошок. С замиранием в душе выключил электричество. Палец неярко, но заметно выступил из тьмы… Ура!

Я снова включил лампу, повертел перед ней палец, чтобы краска вобрала в себя побольше света. Затем опять щелкнул выключателем. Наступивший мрак был вполне сказочным, даже страшноватым. В нем что-то таинственно потрескивало.

Ну и хорошо, так даже интереснее!

В каморке дяди Бори было темно, слышалось похрапывание. Это ничего! Дядюшка спит чутко. Я постучу о косяк, а потом громко продекламирую Пушкина:

Месяц, месяц, мой дружок,

Позолоченный рожок… —

и суну в щель палец. Спросонок дядя Боря удивится еще больше.

Я осторожно приоткрыл скрипучую дверь.

— Месяц, месяц, мой дру… ай! Ай-я-я-а-а!

Дядюшка, услыхав сквозь сон дверной скрип, машинально дернул веревку.

…К счастью, дернул не очень сильно, и ревел я недолго. Но первые полминуты выл от души. Перепуганный дядя Боря, как в лучшие дни молодости, резво слетел с кровати, схватил меня в охапку:

— Что с тобой?!

— Па-алец!.. Прижа-а-ал!..

— Ох ты, горе мое! Надо холодной водой.

— Не на-адо! Свет смоется!

— Какой еще свет?

Когда все выяснилось, дядя Боря в утешение мне начал горячо восхищаться моей выдумкой.

— А ведь и в самом деле светится! Ну точно как месяц! Если бы я не дернул, а сперва посмотрел, обязательно решил бы, что лунный палец торчит…

Потом он все же уговорил меня сделать холодный компресс. И краска, конечно, смылась.

— Ничего, — успокоил дядя Боря. — Палец у тебя и так будто лампочка. Вон какой распухший, розовый. — Убедившись, что сустав у меня цел и большой беды нет, он опять обрел привычную склонность к юмору.

Я, почуяв насмешку, надулся. Но дядя Боря усадил меня на кровать и начал рассказывать, какой забавный и совершенно живой месяц показывали в фильме “Веселые ребята”.

— Появилась надпись: “Прошел месяц”, и по экрану шагает месяц собственной персоной. Улыбается, ручками машет, колпачком покачивает. А потом: “Прошло много месяцев” — и тут они уже вдвоем с круглой луною. Идут под ручку…

Так я впервые услышал про знаменитую кинокомедию. Дядя Боря, увлекшись, рассказывал мне про нашествие колхозного стада на павильон. “Черный лебедь”, про приключения бывшего пастуха Кости в концертном зале и про восхитительную драку на репетиции ансамбля “Дружба”. Я хохотал, забыв про ноющую боль в пальце, а настоящий золотой месяц глядел в морозное окошко и веселился вместе с нами…

А где-то через неделю “Веселые ребята” в очередной раз появились на экране кинотеатра “Темп” и мы с дядей Борей пошли на дневной сеанс. И хохотали вместе с остальными зрителями весь фильм напролет. А в месяц, лихо маршировавший по экрану, я просто влюбился. Он был в точности тот самый, из моих сказок! И песенка его — бодрая и в то же время чуточку грустная — запомнилась навсегда:

Проходят минуты

Среди забот и дел,

Бегут-бегут, бегут-бегут —

И месяц пролетел.

…И месяц пролетел. И еще один. И у нас в комнате, которая по старинке называлась “спальня”, поселились новые жильцы-квартиранты. Дядя Сережа — капитан-танкист из какой-то резервной части, его жена (не помню, как звали) и шестилетняя дочка Люда.

3

Эта страничка детства связана у меня с “ночной” мелодией. Нет, уже не с песенкой месяца, а с другой:

Темная ночь…

Только пули свистят по степи…

В ту пору как раз вышел фильм “Два бойца”, и песня про темную ночь стала буквально частью тогдашней жизни. И девочка Люда тоже напевала все время:

…Только ветер свистит в проводах,

Тускло звезды мерцают…

Хорошая была девочка (в отличие от своей скандальной мамы-капитанши). Иногда она поддевала меня напоминанием, что старше на целый год, но делала это без большого ехидства и не часто. В основном жили мы мирно, играли дружно.

Эту худенькую, рыжеватую, стриженную под мальчика подружку мне, наверно, сама судьба послала.

Как бы я жил один дома в ту холодную бесконечно длинную зиму?

Дядя Боря или спал или уходил куда-то. Остальных взрослых дома не было с утра до вечера. Сосед Лешка Шалимов — полдня в школе, а полдня — на улице с дружками. Я слышал сквозь двойные стекла их веселые вопли… А меня гулять не пускали.