Метели ложаться у ног - Ледков Василий Николаевич. Страница 25

— Что — «да вот»?!

Делюк ещё никогда в жизни так не распалялся, но после ночных дум, перевернувших всю его душу, он упорно искал ответ на все свои вопросы относительно надменных хозяев тундры и их безвольных и безропотных работников, похожих на живых кукол, и потому в груди у него сейчас закипело с новой силой. Он дышал тяжело и, казалось, вот-вот накинется на собеседника.

Сэхэро Егор сидел молча, в раздумье, он точно не слышал слов Делюка, но, взглянув на него, он увидел открытые широко глаза его, вздымавшуюся резко грудь и улыбнулся.

— Всё это у всех на роду, — сказал он и добавил для ясности: — Бедные рождаются, чтобы тянуть лямку своей бедности, и никуда от нее не уйдут. Так и богатые. Рождаются они, чтобы быть хозяевами на земле. Бог всё это так сделал. У всех это — на роду.

«Бог-то богом, всему он голова, за его спиной, конечно, легко и привольно, и думать много не надо, но все ли мы на бога должны кивать?» — подумал Делюк, а вслух сказал:

— На роду, говоришь?

Сэхэро Егор ничего не ответил, потому что у него и тени сомнения не было в том, что всё это именно так, а не иначе.

Делюк, как бы рассуждая, плыл руслом своей мысли:

— Олени и прочее богатство, которое у них на руках, — сила большая, ничего не скажешь. Жизнь. Как реку не повернуть к истокам, так, наверное, и жизнь нельзя переделать. Но, — Делюк резко повернул лицо в сторону Сэхэро Егора. — А Няруй? Кто он, этот Няруй?!

Лицо у Сэхэро Егора застыло в испуге, сам он весь съежился, сделался как будто бы меньше.

— Он же — шаман! — сказал он дрогнувшим голосом и невольно взглянул на освещенный ярким солнцем макодан, потом полными страха глазами уставился на Делюка: — День-то ясный. Солнце!

— Пусть слышит, — небрежно махнул рукой Делюк, зная людскую молву о том, что шаман в ясный день всё слышит, если где-то говорят о нём,

— Страшно! — блеснул белками своих больших глаз Сэхэро Егор, даже широкие его плечи заметно упали.

— Да ты, вижу, весь, как заяц на бугорке. Не бойся. Я этого Няруя ещё вчера видел, — сказал, усмехаясь, Делюк и начал рассказывать о своей поездке в чум Сядэя Назара.

Делюк рассказывал, а Сэхэро Егора бросало то в жар, то в холод. Он слушал молча, мысленно представляя себя у Сядэя Назара вместе с Делюком и переполнившими чум людьми, которые пришли послушать вещие сны Няруя. Сэхэро Егор живо представлял всё, о чём говорил Делюк, потому что сам не раз видел Няруя на подобных сборах в чумах бедняков.

— Куропаткой, говоришь, вылетел! Куропаткой?! — чуть ли не крикнул Сэхэро Егор, не ожидавший такого, и от души засмеялся, но тут же лицо у него точно морозом сковало. Округлившимися глазами, почти не мигая, он смотрел на Делюка, а сам как наяву увидел бегущую по камешкам реку Пярцор, на берегу которой беззаботно храпели на своих санях пастухи Туси, гнавшиеся за ним, Сэхэро Егором, с далеко не мирными намерениями. Он снова, как в тот раз, увидел усталое, заметно побледневшее лицо Делюка, по которому едва заметно скользила улыбка, кривя рот. И Сэхэро Егор осязаемо, всем существом своим понял, что перед ним самый настоящий могучий шаман, а потому подался невольно назад, отодвинулся слегка. Глаза у него забегали, сам он стал похож на перепуганного ребенка.

— Что? — поглядывая на него, спросил тихо после недолгого молчания Делюк.

— Ничего, — растерянно сказал Сэхэро Егор и потупленным взглядом уставился на латы.

На железном листе глухо шумел разгоревшийся огонь.

Делюк перешагнул на жилую половину чума и сказал:

— И чай поспевает. Добрые слова за столом говорят.

— Да, это так, — отозвался Сэхэро Егор, медленно отходивший от дум, и тоже перешел на жилую половину чума.

Сэхэро Егор ел голень задней ноги дикого оленя. Его длинный нож, врезаясь бесшумно в жилистую мякоть, шел, как в воду. Талое мясо в деревянную чашку перед ним падало тонкими, как стружка, розовыми пластами. Он брал их, макал в чашку с густой, круто посоленной кровью, хватал зубами и тем же острым ножом отсекал у самых губ.

— Отменное мясо! — говорил он, лениво водя челюстями. — А я вот что-то давно не бывал на тропах дикарей.

Делюк улыбнулся лукаво, взглянул на Егора.

— А чем ты всё занят?

— Много дел, — уклончиво ответил Сэхэро Егор.

— И всё же? — не унимался Делюк. — Какие дела?

Сэхэро Егор положил нож на стол, откинулся на подушки и стал смотреть в макодан. Перед глазами как наяву плыла его жизнь, извилистая, как дорога по болотистой тундре. Ранняя безотцовщина. Дымная и темная землянка на краю села. Чужие люди и чужая речь. Не разгибая спины, мать за кусок хлеба шьет из грубых нерпичьих шкур пимы и одежду для морских охотников. Потом снова тундра. Как из тумана, всплывают и оживают перед глазами дерзкие набеги бедняков на стада многооленщиков, где не последнюю роль играет и он, юный еще Сэхэро Егор. Потом…

— Разные, — выдохнул он после долгой паузы. — Разные дела.

— Слышал. Слышал я. Много о тебе земля говорит, — не то с одобрением, не то с усмешкой сказал Делюк. — Только вот как голову ещё на плечах носишь?

— Что — голова-то? Одна она у меня. Только раз ей падать.

— И не страшно?

— Нет. За нужное дело не жаль головы. Чтобы только люди помнили.

Делюк задумался: «Какие у него, Сэхэро Егора, могут быть нужные дела, если на этой земле все проклинают его, боятся даже его имени?!» Он хотел спросить об этом, но передумал: Сэхэро Егору может показаться, что Делюк смеется над ним.

— Знаю, о чем земля говорит, — сказал вдруг Сэхэро Егор, видя, что Делюк погрузился в думы. — Но вовсе не то она говорит. Извилиста она, жизнь. Как наши реки, извилиста. Ты, Делюк, мало ещё жил. Мало видел. А у меня вот все эти сядэи назары в печенке сидят. Трудно жить рядом с ними. Тяжело ходить по одной земле.

Делюк взглянул на Сэхэро Егора так, будто он видел его впервые:

— Так уж и тесна земля?!

— Нет. Не тесна она. Всем есть место. Если сам никого не заденешь, и тебя не тронут. Это — плохая жизнь, если так много на земле ещё зла. Но я не могу жить иначе, чем сейчас. Не могу! Человек — не камень. У него на то и сердце, чтобы слышать и свою, и чужую боль. Обидеть человека легко, а сделать ему добро — не умеем, не хотим. Это наша беда.

— Ты это о чем, Егор?! — пуще прежнего удивился Делюк, потому что слова Егора хлестали по мозгам, как плетью.

— Всё о том же. О жизни, — сказал задумчиво Сэхэро Егор. — О жизни. Только смотря как её, эту жизнь, понимать. Всяк на неё по-своему смотрит. И не только смотрит — делает он эту жизнь по-своему, как ему лучше. И тут-то, видимо, и начинается разница между людьми.

— Да-да, тут рушится лад, — подхватил Делюк. — И чем дальше, тем шире трещина. Почему?

— Всё спрашивают — почему? И я тоже спрашиваю. Но толку мало.

Делюк смотрел на него с нескрываемым любопытством. Потом всё же сказал:

— А в чём толк?

— Не знаю, — признался честно Сэхэро Егор. — Но тому, что все богачи на меня копья точат, я рад. Очень рад! И не только рад — счастлив!

— Только ли богачи? — спросил Делюк. Он знал, что Сэхэро Егора боятся все.

— Думаю, что — да. На бедных я не в обиде, что заодно с хозяевами. Не все понимают. Просто дурная слава идет обо мне. Кривы людские языки. Но я слово дал, чтобы всегда быть таким. А история эта долгая, и говорить о ней не люблю.

— Своя у тебя голова, — сказал, соглашаясь, Делюк.

— Это так, но я бы хотел, чтобы две головы у нас было и одно сердце.

— Ты о чем? — удивился Делюк.

— О том же, — таинственно улыбнулся Сэхэро Егор. — Чтобы нам вместе ходить. Вижу, ты это можешь.

— Не знаю, — сказал Делюк задумчиво и признался: — Хотя и сам я грешен. Началось с малого. А теперь хочу выговориться, иначе — душа не на месте. Украл я белого менурэя. У Сядэя Назара.

— Почему — белого? — засмеялся Егор.

— Надо было.

— Говори, договаривай, — заинтересовался Сэхэро Егор. Он подался весь к Делюку.