Метели ложаться у ног - Ледков Василий Николаевич. Страница 27

— Неужели?! — округлились глаза у Егора. — Как не вспомнят и не заметят, если мы столько оленей угнали?

— Может, и вспомнят и даже заметят, что нет оленей, но не беда, — начал успокаивать Сэхэро Егора Делюк. — Ты видел глаза у Ячи?

— Да. Они были полны гнева и страха!

— Знал он, с кем имеет дело, да вот излишняя злость его подвела, — сказал Делюк, глядя мимо Сэхэро Егора. — Держал бы язык за зубами, не кичился бы и, может быть, всё мирно было бы.

— Мне не привыкать, — махнул рукой Сэхэро Егор и добавил гордо: — А в чужую шкуру я не хочу рядиться. Каков есть!

— И не надо! — подтвердил Делюк и заметил: — И кипятиться теперь тоже ни к чему.

— Не ожидал я такого, — честно признался Сэхэро Егор. — Думал, снова стрелы заговорят. С Ячи у нас свои, старые счеты. Нога у меня уже зажила, но рана на сердце всё ещё ноет. Видеть я не могу этого Ячи!

— Тогда зачем же ты к нему ехал? У него-то, думаю, больше причин ненавидеть тебя.

— Думаю, что — да, — согласился Сэхэро Егор.

— И я так думаю, — подтвердил Делюк и показал кивком на разбредающееся уже стадо: — А теперь мы куда с ними?

— Погоним пока на восход, к Камню. Там видно будет, — заговорил живо Сэхэро Егор, недавнюю робость его будто рукой сняло. — При выходе с гор реки Варакута торчит с чумом без оленей Лабута Ламбэй — могучий охотник и сильный человек. Почти год, как он там. Рыбу ловит в реках и озерах, на зайца и куропатку ходит. Песца умеет поймать. Сколько-то оленей у него от копытки пали, но большая часть их ушла со стадом Ячи, когда тот проходил по осени на зимние пастбища мимо его чума. Огромному стаду что стоит увести с собой кучку оленей? Потом Ячи Лабуте язык показал и кулаком погрозил, когда тот пришел в его стойбище, чтобы отделить своих оленей. «Не надо было спать. Оленей твоих я не видел. Не знаю, — сказал он. — А если тебе нужны олени — иди ко мне в работники, и лет через пять будут у тебя олени». Лабута не стал спорить с Ячи, потому что в руках у того был лук, а у него — ничего. Простор — хозяин, он безмолвен. С богачом один тягаться не будешь, и спорить с ним — пустое дело. Он отвернулся и пошел.

— Ты предлагаешь гнать стадо к Лабуте Ламбэю? — брови у Делюка резко подпрыгнули вверх. — Далеко ведь. Ой, как далеко!

— Далеко, но что делать? Стадо отсюда дня два надо гнать, — сказал Сэхэро Егор и, помолчав, добавил: — Чум-то мой — на Харате Яха, в дне доброй езды от чума Лабуты. Я и один могу погнать оленей — погони, наверно, не будет? — но хотелось, чтобы Лабута Ламбэй и тебя увидел, Делюк. Широкая у него спина. Мало ли что? В жизни всё бывает. Люди друг друга должны знать.

Делюк посмотрел на Сэхэро Егора изучающе.

— Тебя одного… в тундру?! С оленями?! — Делюк прищурил правый глаз. — Нет! Не отпущу! Представь, что говоришь-то!

«Мне не привыкать», — чуть было не выпалил Сэхэро Егор, но, подумав, сказал:

— Тебя-то зачем зря в такую даль тащить?

— Может, и не зря? — улыбнулся добродушно Делюк и, вытянув вперед правую руку, на пятке одной ноги сделал полный круг вокруг себя. — Смотри, в тундре сколько холмов! Из-за каждого может выскочить упряжка. И не одна! Ты же сам знаешь, что за тобой вся тундра охотится.

— Знаю: охотится, — быстро нашелся Сэхэро Егор. — Но только не вся. Богачи — это ещё далеко не вся тундра!

— Иной батрак за хозяина, не задумываясь, не только стрелой пронзит, но и зубами горло перегрызет, — опять глядя вдаль мимо Сэхэро Егора, задумчиво сказал Делюк и резко бросил: — Хватит! Поговорили — и хватит! День идет, и нам пора в путь.

Сэхэро Егор покорно шагнул к своей нарте.

В дороге, пока они два дня гнали к Камню часть стада Ячи, Делюк всё больше убеждался, что Сэхэро Егор был прав: он и один мог погнать стадо. Холмы, потом и сопки, которые становились всё выше и круче, мирно катились назад и лишь, отзываясь на шум идущего стада, на утренней и вечерней заре оглашались звонким песцовым лаем.

— Уы-ы-ы!.. — по-женски печально и горько рыдали где-то на озерах большие пестрые гагары с черным зобом.

— Когарлы! Когарлы! Ког-гар-р-рлы!.. — как будто смеясь над ними, над их медлительной неуклюжестью, бойко отвечали им паеры — юркие краснозобые гагары, которые по древнему ненецкому преданию доставили со дна морского на лед землю.

— Хфр-р!.. — Делюка передернуло, потому что он переваривать не мог эту вечернюю перекличку двух видов гагар. Когда Делюк был ещё маленьким, так рыдали по погибшим в море мужьям поморки, а в селе, в большом доме с резными окнами гуляла свадьба, и голосистые бабы одна громче другой пели, плясали — что, казалось, округа шла ходуном. Это Делюку на всю жизнь запало в душу, и потому он не мог спокойно слушать перекличку гагар, напоминавшую ему о тех далеких днях своего полуголодного детства, где веселье смеялось над горем. Кашлянув, он привстал на полозе и погнал упряжных. Олени пустились в бег, бойко хлынуло за упряжкой и стадо.

— Э! Делюк! Что случилось?! — услышал он далекий голос Сэхэро Егора и невольно придержал вожжой передового. Пелеи перешли на шаг.

Когда под лучами вечернего солнца улыбчиво открылся полукругом обрывистый берег какой-то реки, Делюк залюбовался и остановил упряжку. Не в силах оторвать взгляд от такой красоты, он и не заметил, как подъехал к нему Сэхэро Егор. Тот долго смотрел молча на застывшего на месте Делюка, пытаясь понять, что с ним, и сказал:

— Вот это и есть река Варакута. Каждой весной сюда прилетают гнездиться вара [54] — аж неба не видно от них! Здесь где-то и должен быть чум Лабуты Ламбэя.

— Красиво! Дух захватывает! — разведя руками, вздохнул Делюк и спросил удивленно: — Чум? Лабуты Ламбэя?!

— Да, чум Лабуты где-то здесь должен быть, — подтвердил Сэхэро Егор. — Весной-то он возле этого Ястребиного берега стоял.

— Красивые здесь места! — сказал снова Делюк, всё ещё восхищаясь. — И названия красивые. — Повернулся к Сэхэро Егору: — Найдем. Без оленей не уйдет твой Лабута Ламбэй.

— Это так, — подтвердил Сэхэро Егор и всё же добавил: — По полной воде и на лодке можно уйти.

— На лодке можно уйти, — рассудил Делюк. — Но я бы не ушел от такого места. Красота! И рыба, и зверь, и гусь — всё тут, что надо для жизни. И дикий олень здесь, наверно, летует?

— Его-то здесь и зимой много, да только не всегда на лет стрелы подпускает.

— А эти сопки… эти крутые берега на что? Природа сама всё сделала, чтобы только охотиться на дикарей, — сказал Делюк, и глаза его загорелись в охотничьем азарте, будто он уже шел на диких оленей. — Из-за любой сопки можно подойти на выстрел. Из-за любого мыска! Хочешь — сверху стреляй, хочешь — снизу!

— Верно. Это верно, когда на оседлости. А если у тебя олени? Не будешь же ты их на черной земле держать? Пасти?

Делюк взглянул на Сэхэро Егора с укоризной.

— Хэ! Я и говорю об оседлости. Такая земля не даст человеку помереть с голоду. — Делюк вдруг поднял голову и медленно повернулся лицом к ветру. — Чуешь? Дымом пахнет. Ивовым дымом.

Сэхэро Егор тоже понюхал воздух и сказал:

— Да, дымом пахнет.

Не евшие толком олени, которых гнали почти двое суток, густо облепили склоны холмов, на одном из которых стояли упряжки. Олени жадно хватали ягель, травы и цветы, и казалось, они не прочь обглодать и холм до песка и глины.

Не обронив ни слова, друзья молча подняли хореи, взяли вожжи и поехали. Резвоногие упряжные мигом вынесли их на ближний, тоже высокий берег реки. Делюк и Сэхэро Егор увидели на пойменной низине чум в белых берестяных нюках. Сверху он казался белой лепешкой на ровном зеленом лугу.

Сойдя с нарт, они осторожно спустили упряжки вниз и, оказавшись на пойменном лугу, которым ещё не овладели осенние ветры, подъехали к чуму. На лай собак высунулась из чума женская голова и тотчас же скрылась за пологом.

Егор и Делюк стояли возле своих нарт, глядя на чум. Над санями без постромок, вздернутыми на груды камней, на сыромятных ремнях, натянутых между воткнутыми в землю шестами, висели тушки рыб и жирные их пупки. Пахло ивовым дымом, речной тиной, топленым рыбьим жиром.