Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 49

— Я не могу, — ответила Эмма-Роза. — Есть нечто, или, вернее, некто, о ком я думаю беспрестанно.

— Кто же это?

— Моя мама.

Анжель задрожала от этих слов, как от действия электрического тока, и прижала одну руку к сердцу, чтобы заглушить его биение, а другую поднесла к губам, так как боялась громко закричать.

— Маму предупредили? — продолжала девушка. — Она знает, что со мной случилось?

— Да, дитя мое.

— Ну, тогда, значит, она скоро приедет. Она уже едет. Когда она будет здесь?

— Очень скоро.

— Это не ответ. Я хочу знать, когда именно. Ведь подумайте только, доктор, что один поцелуй мамы может разом вылечить меня.

— В настоящее время она находится уже очень близко от вас.

— Значит, она едет по железной дороге?

— Нет, ближе.

— На вокзале? Уже приехала?

— Еще ближе. Она здесь, в доме, в этой комнате. Она видит вас, слышит и сейчас поцелует, так как этот поцелуй должен вас вылечить.

Эмма-Роза открыла глаза.

Анжель склонилась над ее постелью.

— Дитя мое, дочь моя! — прошептала она.

Девочка порывисто поднялась на постели, схватила голову матери обеими руками и, прижав к груди, покрыла поцелуями.

— Мама! — повторяла она. — Мама!

Вслед за этим глаза ее закрылись, и бледная головка снова бессильно упала на подушку.

Анжель громко вскрикнула.

— Тише! — проговорил доктор.

— Доктор, да взгляните же! Она, кажется, умерла.

— Она в обмороке, вот и все, и я очень рад! Теперь все пойдет хорошо. Но вы должны оставить меня наедине с девочкой.

— Неужели я не могу остаться?

— Вы должны удалиться, сударыня, потому что в данный момент я опасаюсь именно вашего присутствия больше всего остального. Впоследствии вы будете видеться с ней сколько угодно. Нужно только иметь немножко терпения.

Анжель хотела было возразить, но madame Фонтана, не дав ей открыть рот, взяла ее за руку и проговорила:

— Слушайтесь же доктора, голубушка. Ведь он действует исключительно в интересах нашей милой девочки.

Анжель опустила голову и вышла из комнаты, в сопровождении всех свидетелей этой трогательной сцены.

Доктор остался один.

— Вы можете быть совершенно спокойны, сударыня, — обратилась к Анжель хозяйка дома, когда все вернулись в гостиную. — Всякая опасность миновала. Бедная девочка потеряла много крови, и это единственная причина ее слабости.

— О да, теперь я спокойнее! Мои терзания улеглись немного, и пользуюсь этим, чтобы от всего сердца поблагодарить вас за чисто материнские заботы, которыми вы окружили мою дочь. Я вам всем обязана! Я не могу выразить вам мою благодарность словами, но уверяю вас, что сердце мое переполнено.

Леон хотел что-то ответить, но от волнения не мог выговорить ни слова.

Рене Дарвиль сказал, что ей следовало не благодарить их, а только радоваться за них, потому что, спасая mademoiselle Эмму-Розу, они сохранили лучшей из матерей прелестнейшую в мире дочь и этим только исполнили свой долг, что и делает их совершенно счастливыми.

За это время Леон успел настолько оправиться, что смог ответить.

— О да, мы очень счастливы! — пробормотал он. — Я испытываю такое счастье, какого никогда не мог и вообразить. Страшный крик mademoiselle Эммы-Розы при падении из вагона, коснувшись моего слуха, отдался у меня в самом сердце. Мне казалось, что я знаю этот голос, и я не ошибся! Мой инстинкт сослужил мне верную службу, и Господь Бог помог нам вырвать ее из когтей смерти!

Анжель протянула молодому человеку руку, не отдавая себе отчета в чувстве, которое выразилось у него с таким лихорадочным одушевлением.

— Моя дорогая девочка обязана вам жизнью, сударь, — сказала она. -Верьте мне, что я никогда, никогда не забуду этого!

Помолчав, Анжель спросила:

— Вы говорите, что узнали ее голос? Значит, вы знали раньше мою дочь?

— Позвольте представить вам моего племянника Леона Леройе, — ответила за него madame Фонтана. — Он часто видел у меня в пансионе нашу милочку.

Леон вспыхнул.

— Теперь я понимаю, — проговорила Анжель. — В моем страшном горе ваша встреча с Эммой является большим счастьем. По крайней мере меня смогли вовремя уведомить об этом ужасном преступлении!

— Преступлении? — повторили молодые люди в один голос.

— Значит, ваша дочь не была жертвой несчастного случая? — спросила madame Дарвиль.

— Нет, это было убийство!

— Я предчувствовал, я угадывал это и говорил Рене, — тихо проговорил Леон Леройе.

— Это был не первый опыт убийцы, — продолжала Анжель. — Он уже совершил одно преступление. Он убил человека в том самом вагоне, куда села моя дочь в Лароше.

— Убил человека! — воскликнула madame Дарвиль в ужасе.

— Да. Тело было найдено по приезде в Париж тем самым обер-кондуктором, которому вы поручили мою девочку.

— А узнал кто-нибудь убитого? — спросила madame Фонтана.

— Да… — ответила Анжель глухим голосом.

— Кто же это?

— Бывший купец. Он ехал из Марселя, где получил громадную сумму денег, которую и вез с собой. Его убили, чтобы ограбить.

— Господи, даже дрожь пробирает! — проговорила madame Дарвиль. — Вероятно, бедная девочка заметила, что около нее труп, и убийца решил во что бы то ни стало отделаться от нее.

— Да, это должно было произойти именно так, — как бы про себя заметила Анжель.

— Вы не слышали имя жертвы?

— Слышала.

— Как же звали покойного?

— Жак Бернье.

Леон Леройе задрожал.

— Жак Бернье! — воскликнул он. — Жак Бернье, бывший марсельский купец?

— Да, — ответила Анжель, глядя на молодого человека с удивлением. — А разве вы его знаете?

— Я — нет. Но он старинный друг и клиент моего отца, который говорил мне о нем очень часто.

— А где живет ваш отец?

— В Дижоне. Он нотариус.

— В Дижоне, — повторила Анжель, как бы что-то припоминая. — Позвольте, из дознания выяснилось, что Бернье ехал именно из Дижона. Это говорили при мне сегодня утром. Не заходил ли он к вашему отцу?

— Очень может быть! Это даже более чем вероятно, но мне ничего неизвестно, потому что я уехал из Дижона уже несколько дней назад. Господи, как будет опечален отец, когда узнает о смерти старого друга!!! Скажите, сударыня, злодей в руках правосудия?

— Нет еще.

— По крайней мере кого-нибудь уже подозревают?

— Никого. — Анжель глубоко вздохнула": ей припомнились оскорбительные подозрения.

— Когда я посадила Эмму-Розу в этот вагон, — сказала madame Фонтана, — то я видела, что там сидят двое мужчин. Это я прекрасно помню. Один сидел в уголке, в глубине отделения, и, по-видимому, спал, наглухо укутанный пледом и кашне. Другой стоял у самой дверцы, как бы собираясь выскочить. Но, увидев нас, он сел на место. Как только Эмма-Роза вошла, кондуктор захлопнул дверцу, и поезд немедленно тронулся, так как он уже запаздывал на несколько минут и надо было наверстать потерянное время.

— Тетя, — спросил Леон, — вы не запомнили лицо того человека?

— Нет, дитя мое, я только беспокоилась о том, как усадить мою дорогую девочку, и поэтому не обратила никакого внимания на лицо этого пассажира.

— Но, вероятно, mademoiselle Эмма-Роза будет иметь возможность ответить на этот вопрос утвердительно, — продолжал молодой человек. — Невозможно предположить, чтобы она не видела лица убийцы, так как, поверьте, этот человек был убийцей.

— Никто еще не спрашивал ее об этом? — проговорила Анжель.

— Нет, сударыня. Если бы даже кто-нибудь из нас и имел намерение сделать это, то доктор воспротивился бы самым энергичным манером и, конечно, был бы совершенно прав. Мне известно, что начальник станции и полицейский комиссар Сен-Жюльен-дю-Со составили протокол, две копии с которого посланы одна — в Париж, в администрацию железной дороги, а другая — в суд, в Жуаньи. Весьма вероятно, что прокурор или товарищ прокурора не замедлят явиться, чтобы допросить mademoiselle Эмму-Розу, если только она будет в состоянии отвечать. Такое зверское преступление не может остаться безнаказанным! Пролитая кровь требует мщения! Злодея должна постигнуть злейшая кара! Он должен искупить на эшафоте как совершенное убийство, так и покушение! Если правосудие и полиция признают себя неспособными найти его, то я примусь искать его сам и, клянусь, найду злодея, из-за которого вы пролили столько слез и который хотел убить вашего ребенка!