Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 51

Квартирка оказалась в высшей степени удобная и меблированная с большим вкусом.

Она состояла из передней, столовой, гостиной, спальни с уборной, кухни с комнатой для прислуги и погреба. Цена ей была две тысячи франков в год, а контракт — на два года. В квартиру эту было два входа. Один выходил во двор, другой — прямо на улицу Курсель.

Когда консьержка объяснила Пароли все эти подробности, он пожелал сам осмотреть квартиру и остался вполне доволен.

— Помещение уже свободно? — спросил он.

— Да, сударь.

— В таком случае я могу переехать?

— Как вам угодно, сударь! Вы оставляете за собой мебель?

— Да, и немедленно же уплачу за нее наличными.

На губах консьержки показалась довольная улыбка. Бывший жилец обещал ей пятьсот франков, если ей удастся немедленно продать мебель.

— Это что-то около десяти тысяч франков, кажется? — небрежно спросил Пароли.

— Да, сударь.

— Разумеется, белье тоже продается?

— Понятно, сударь!

— В таком случае позаботьтесь заготовить все бумаги, да постарайтесь, чтобы все было в порядке.

— Все будет готово сегодня же!

— Потрудитесь также протопить во всех комнатах — я люблю, чтобы везде топились камины, — и приготовьте постель. В девять я буду здесь и принесу деньги.

— Хорошо, сударь, слушаюсь! Все эти приказания будут исполнены.

— А вот вам за труды, — закончил Пароли, сунув ей в руку два луидора.

— О, вы слишком добры! — воскликнула консьержка в восхищении от щедрой подачки, быстро пряча в карман золотые монеты.

— Теперь я поеду делать кой-какие закупки, так что в течение дня вы получите несколько пакетов. Я попрошу вас принять их и положить в какую-нибудь из комнат. Я сам разберу их вечером.

— Будьте спокойны, все будет сделано! У вас, наверное, уже есть слуга?

— На этих днях будет.

— А пока нет, можете рассчитывать на меня: я с удовольствием буду заниматься вашим хозяйством.

— Рассчитываю на вас и глубоко благодарен!

— Скажите мне ваше имя — это необходимо для составления контракта.

— Как же, как же, вот.

И с этими словами итальянец вырвал листок из своей записной книжки и написал: «Анджело Пароли. Доктор медицины, окулист».

Когда он подал бумажку консьержке, то та, посмотрев на нее, воскликнула:

— Ах, так вы доктор!

— Да, но не беспокойтесь, я не буду принимать больных на дому. У меня есть своя лечебница.

— Вы совершенно свободны принимать больных и на дому. Никто не может сказать против этого ни слова.

— Много у вас жильцов?

— Только четверо, не считая вас. По одному на каждом этаже. Все люди богатые и в высшей степени приличные.

— Вы замужем?

— Была, а теперь — вдова.

— У вас есть дети?

— Только одна дочь.

— Она живет с вами?

— О нет! — с гордостью возразила консьержка. — Она артистка!

— Артистка? — с удивлением переспросил итальянец.

— Да, драматическая, сударь. Она играет комедии… роли инженю. И ручаюсь вам, что у нее пропасть таланта для ее девятнадцати лет! Кроме того, она хороша, как ангел! Да, сударь, я горжусь своей дочерью!

— В каком же театре она играет?

— В настоящее время она в провинции и вернется только через несколько дней. На этой неделе она играла в Дижоне.

Анджело побледнел. Он моментально вспомнил о тех актерах и актрисах, которых видел два дня назад в кафе-ресторане дижонского театра.

Но какое ему, в сущности, дело до этого? Ни один из членов этой актерской банды не обратил на него в тот день ни малейшего внимания.

— А что, ваша дочь надеется в скором времени получить ангажемент в Париже? — спросил он.

— Я что-то не слышала об этом, а между тем знаю, что ей этого страстно хотелось бы. Девочка знает себе цену и чувствует, что ее ожидает блестящее будущее. Если у вас есть знакомые журналисты или директора, то я бы попросила вас принять участие в моей дочери и заняться ею, конечно, когда вы ее увидите.

— Это очень может быть. Где она живет, когда приезжает в Париж?

— В этом доме. Я берегу ей маленькую комнатку на пятом этаже.

— Скажите, как ее фамилия?

— Меня зовут вдова Литро, но моя дочь не носит этого имени. Она говорит, что оно неблагозвучно. На афише Литро, по ее словам, вышло бы очень некрасиво. Вот она и назвала себя Жанна Дортиль. Это анаграмма ее имени.

— Будьте уверены, что я найду случай быть полезным. Весьма возможно, что и найду для нее ангажемент.

— О, сударь, если бы вы это сделали, верьте мне, что она сумела бы отблагодарить вас.

— А пока что прошу не забыть ни одной из моих просьб.

— Будьте спокойны, сударь. Сегодня вечером все будет готово.

Итальянец ушел, а консьержка поспешила к хозяину.

Анджело разъезжал по Парижу, делая всевозможные закупки, преимущественно платье, белье и прочие туалетные принадлежности.

В Париже человек, потерпевший крушение на море, может в одну минуту экипироваться с головы до ног, при одном условии, конечно: чтобы у него были деньги.

В громадном магазине готового платья итальянец приобрел три костюма из тонкого сукна, самого изящного покроя, которые шли как нельзя лучше к его изящной фигуре.

Затем он отправился в бельевой магазин, где запасся целыми дюжинами тонких рубашек и платков.

У сапожника Пароли купил шесть пар самых изящных ботинок.

Шляпный магазин, тратящий сотни тысяч франков на рекламу в газетах, получил от него заказ прислать на дом две шляпы самого модного фасона.

К обеду он закончил и отослал все на улицу Курсель. В заключение он купил меховую шубу за тысячу франков, которую и надел немедленно.

На городских часах пробило пять.

В декабре дни, как известно, очень коротки, так что на улицах уже давно было темно.

Пароли зашел в одно из бульварных кафе, спросил биттеру и велел подать вечерние газеты, содержание которых очень занимало его.

Он быстро пробежал их и не нашел ничего о преступлении, совершенном на линии Лионской железной дороги.

В шесть часов он отобедал в одном из лучших ресторанов, запив роскошный обед бутылкой «Понте Кане» 1870 года, закурил дорогую ароматную сигару и вышел из ресторана.

Густой туман расстилался над Парижем, так что только с большим трудом можно было различить предметы на расстоянии нескольких шагов.

Полицейские стояли на углах улиц с зажженными факелами и светили, насколько позволял туман, прохожим и проезжим.

Пароли сперва хотел взять карету, но потом рассудил, что лучше дойти пешком до Батиньоля, и отправился по улице Клиши.

Он пробирался с трудом: туман был так плотен, что казалось, в него можно было воткнуть нож.

Дорога до улицы Брошан была прямая, следовательно, Пароли не рисковал заблудиться.

Дойдя до своего старого пепелища, Анджело поднялся в свою бывшую квартиру.

В последний раз осмотрел он этот сырой и холодный угол, чтобы убедиться, что не оставляет ничего компрометирующего. Затем обшарил матрац, вынул оттуда мешочек, в котором заключалось украденное богатство, выложил на стол все содержимое, пересчитал и спрятал в широкие карманы своей новой дорогой шубы.

После этого он спрятал мешочек в чемодан, где находились вещи Жака Бернье, запер его и привязал ключ веревочкой к одному из ремней.

— Ну, кажется, я навеки покончил с нищетой! — сказал он, обводя взглядом сырые, мрачные стены убогого жилища. — Прощай, проклятая, ледяная, смрадная трущоба, где я терпел и нужду, и голод, и холод! Я никогда больше не увижу тебя и, разумеется, уже никогда больше не пожалею об этом!

Взяв чемодан, Пароли вышел на лестницу, запер двери и пошел вниз.

Там он на минуту зашел к консьержке.

— Вот ключ, сударыня. Все, что осталось наверху, принадлежит вам. Я же еду прямо на вокзал. До свидания!

— До свидания, monsieur Пароли! Желаю вам счастливого пути, всевозможного успеха и еще раз благодарю за все!

Итальянец не стал тратить с нею напрасно слов, попрощался еще раз и затем, плотно кутаясь в шубу, вышел на улицу.