Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 52

Туман не только не рассеялся, но еще больше сгустился. Прохожих было немного, так как мало кто рисковал выйти в подобную погоду. Итальянец шел осторожно, чтобы не сбиться с дороги и не натолкнуться на кого-нибудь, наконец выбрался на площадь Клиши и повернул налево на бульвар Батиньоль по направлению к улице Курсель. Пройдя половину бульвара, Анджело остановился против ветхого домишки, в нижнем этаже которого помещалась запертая лавка.

Рядом с нею через открытую дверь виднелась узкая лестница, едва освещенная керосиновой лампой. В этом доме помещался меблированный отель самого низшего сорта. Тут проводили ночи погибшие создания и их покровители.

Пароли вошел в грязный коридор и, не доходя до лестницы, положил на пол чемодан; быстро повернувшись, он вышел на улицу и скорыми шагами пошел по бульвару. Через двадцать минут он дошел до дома № 59 на улице Курсель, позвонил у парадного подъезда и вошел в ярко освещенную комнату привратницы. Вдова Литро его ждала.

— Вы пришли раньше, чем обещали, — сказала она, глядя на вызолоченные часы, составлявшие главное украшение ее камина, — но это ничего: все готово. Огонь разведен в каминах, и только что присланные вами вещи уложены в зале. Я вставила свечи в канделябры. Сейчас я вас провожу.

— Вы видели хозяина?

— Да, сударь. Контракт у меня.

— Возьмите его с собой.

Привратница взяла маленькую лампочку, вышла первая и отворила дверь в квартиру нового жильца, где было очень тепло от яркого огня, пылавшего в каминах залы и спальни.

В то время как почтенная мать Жанны Дортиль, будущей звезды, зажигала свечи, Пароли вынимал из кармана банковские билеты.

— Приготовьте счетец за издержки, — сказал он.

— О сударь, это не к спеху, какие пустяки!

— Дайте мне, пожалуйста, ключи.

— Извольте.

И привратница вручила связку ключей, лежавших на столе.

— Тут все, — прибавила она.

— Теперь позвольте вам пожелать доброй ночи. Я очень устал и хочу лечь.

Привратница раскланялась. Итальянец проводил ее до двери и повернул ключ в замке два раза. Оставшись один, он вздохнул с облегчением.

— Наконец-то, — пробормотал он, — и в порядочной квартире, и могу принять кого угодно, не краснея от стыда. Анджело Пароли в новой шкуре!!! Да уж и пора! Дорога открыта: остается только следовать по ней, чтобы достичь той цели, прийти к которой рано или поздно я дал себе клятву.

Анджело осмотрел мебель, обдумывая, куда бы запрятать деньги. Он выбрал маленькое бюро и положил в один из ящиков банковские билеты и бумаги.

Потом развернул свертки, разложил вещи по шкафам и комодам, положил на кровать ночную рубашку, старательно занялся своим туалетом, улегся на мягкую постель, потушил свечу, с минуту глядел на элегантную мебель, смутно освещаемую последними отблесками огня в камине, затем закрыл глаза и заснул с наслаждением, без всякой думы о будущем, представлявшемся ему в самых радужных красках.

Негодяя не тревожили ни угрызения совести, ни страх.

Оскар Риго, гонявшийся за счастьем в Африке, после того как капризная Фортуна отвернулась от него, вернулся в Париж таким же нищим, каким был в день отъезда.

В течение своей трехлетней отлучки Риго потерял всех старых знакомых. Его семья состояла из одной сестры, по имени Софи, лет двадцати двух или трех, замечательно красивой, страшно кокетливой и не имевшей ни малейшего понятия о нравственности.

Она имела большой успех на танцевальных вечерах сомнительного свойства, которые постоянно посещала и где. в кадрилях правую ногу поднимала до высоты глаз своего визави. За первым любовником у нее последовал второй, затем третий и четвертый.

Дело дошло уже до пятого в то время, как ее брат уезжал из Парижа, нисколько не тревожась ее поведением. В продолжение трехлетнего отсутствия он написал сестре только один раз, да и то не удостоился ответа.

— Девчонка веселится и не думает обо мне, — философски сказал себе Оскар. — Вполне естественно в ее годы заниматься больше любовником, чем братом! Ничего не поделаешь!

Софи Риго была, вернее, считалась полировщицей, но мастерскую посещала очень редко. Будучи чрезвычайно ловкой работницей, она зарабатывала тридцать-сорок франков за пять-шесть дней, затем исчезала и вела праздную жизнь.

Три года назад Софи жила в маленькой квартирке на улице Жюльен-Лакруа, в Бельвиле. Оскар мог ее повидать только там — или по крайней мере хотя бы навести справки о ее местожительстве.

«Если она выехала, — думал он, — привратник даст ее новый адрес — он должен его знать».

Риголо не отличался чувствительностью, но после трехлетней разлуки ему хотелось увидеть и поцеловать эту «большую дылду», как он обыкновенно называл свою сестру.

К тому же она могла рассказать о его приятелях, людях, годных на все, кроме добра, принадлежавших к той категории, которая ютится в подвалах Парижа и кончает обычно на скамье подсудимых или в исправительных заведениях.

Оскар Риго в некотором отношении сам принадлежал к этому разряду людей. Он обладал совестью чрезвычайно эластичной и если до сих пор еще не попадался, то единственно благодаря своей ловкости.

Выйдя со станции Лионской железной дороги и неся в руках небольшой сверток, Риголо зашел в трактир, ворча сквозь зубы на начальника станции за его замечание. Он выпил стакан белого вина и закусил куском хлеба с сыром и пошел в Бельвиль. Но его ожидало разочарование. Сестра не жила на прежней квартире, и никто из жильцов не знал ее нового адреса. На вопрос Оскара привратник ответил, что больше двух лет никто не встречал Софи в Бельвиле, и прибавил:

— Может быть, ей повезло, и она живет теперь в аристократической части города. С хорошенькими девушками такие истории случаются чуть не каждый день.

Неприятно удивленный, Оскар отправился блуждать по улицам Парижа, но нигде не встретил никого из прежних приятелей.

«Черт возьми, да куда же девались мои товарищи?» — думал Риголо.

Ответ на этот вопрос был чрезвычайно прост. Благодаря частым обходам полиции большая часть его друзей должна была держаться в тени, другие же сочли более благоразумным переселиться из этого квартала.

Оскар приуныл. Он чувствовал себя одиноким, почти затерявшимся в большом городе, где прежде его многие знали и, как он думал, ценили по достоинству.

Идя наудачу, он направился к Менильмонтану, но и там, как и в Бельвиле, — ни души знакомых, ни одной дружески протянутой руки.

— Что за чертовщина! — ворчал обескураженный парижанин. — Можно подумать, что меня не было двадцать лет, в продолжение которых холера посетила эти места! Какое несчастье!

Оскар сел в омнибус по направлению к Батиньолю, где надеялся быть счастливее, а сошел на площади Клиши.

Живя прежде в Батиньоле, Риго знал все притоны, где собирались такие же шатуны, как и он.

Одним из таких мест была трущоба под названием «Красная кошка». Она находилась в узком и темном переулке, выходящем на площадь Клиши. В ней продавались порции говядины десятого сорта, скверные рагу, вина и водка самого дурного качества. Увидя издали вывеску, Оскар с радостью воскликнул:

— Ее не уничтожили за эти три года — добрый знак!

И пошел по направлению к трущобе. Узкий переулок никогда не мели, и потому он был завален снегом. На скользких грязных тротуарах можно было сломать себе шею.

Риголо остановился перед дверью и с восхищением созерцал вывеску. Красная кошка, чрезвычайно похожая на сказочное чудовище, а никак не на домашнее животное, красовалась на железном листе в полтора метра высотой.

«Прекрасно нарисовано, — подумал Риголо, — сейчас видно хорошего мастера! Теперь час завтрака, я непременно встречу там прежних приятелей; в противном случае свет перевернулся кверху ногами».

Он вошел. Помещение, с виду такое невзрачное, оказалось просторным. В первой комнате, заставленной множеством маленьких столов, Оскар увидел целую толпу. Противный до тошноты пар наполнял эту залу, где ели люди различного калибра: одни — заморенные и оборванные, другие — чисто одетые, но с лицами и манерами, ясно указывающими на их ремесло.