Другой жизни не будет - Нуровская Мария. Страница 2

Они прошли в кабинет.

— Все в порядке, — сказал Гелас. — Секретарша у вас проверенная, по рекомендации того, кому можно доверять. Ну и, кроме того, внешне очень даже ничего. С такой стоит согрешить.

Партсекретарь зыркнул на него, а он скривился, что должно было означать улыбку. Гелас с самого начала протежировал Ванде, а это вполне могло означать, что тем самым, достойным доверия человеком был он сам. Он удивился, что партсекретарь отметил ее внешность. Но позже, присмотревшись к ней поближе, тоже обнаружил пару достоинств. Полные, упругие груди, тонкая талия и бедра ничего. Она носила узкие юбки и высокие каблуки, ходила легко, покачивая бедрами в разные стороны. Это производило впечатление.

Со временем, когда она немножко привыкла и перестала при его появлении заливаться румянцем, оказалось, что у нее неплохое лицо, только уж очень обыкновенное. Большие голубые глаза, маленький вздернутый носик и пухлые губы, с чуть вывернутой нижней. Светлые волосы были закручены мелкими кудряшками — тогдашний писк моды.

«Еще не прошло и полгода, как я приехала сюда. Теперь у меня работа будет лучше. И зарплата больше, может быть, хватит, чтобы снять собственный угол. Очень уж стыдно жить на глазах у людей. А то человек не знает, может ли зайти в ванную кое-что простирнуть, вдруг на него будут коситься, что вода расходуется и свет нагорает. Хоть за все и заплачено, но наверняка думают, дескать, могли бы взять и побольше.

Отец спрашивал, приехал ли тот, кто должен был приехать. Я ему сказала, что еще нет. Сижу тут целый день одна и ничего не делаю, а зарплата-то мне идет. Ну, там кое о чем еще поговорили, наконец он взялся за главное. Оказывается, Здислав Мах вернулся из армии и с водкой к моим родителям приходил. Жениться на мне хочет. Отец говорил об этом как бы безразлично, но я знала, какого ответа ждет его сердце. А я не могла так ответить, как бы он хотел. Раз уж решила из деревни уехать — возвращаться не буду. Уж такая я есть, назад не оглядываюсь, чего бы ни случилось. Отец голову опустил, и меня вдруг такая жалость охватила, что просто хотелось в ноги ему упасть. Но я сидела за столом как аршин проглотивши, даже глазом не моргнула.

Отец посидел немного и начал собираться. Вынул из сумки кружок колбасы, кусок смальца, мед. Смалец отдала ему обратно, к чему он мне? Я ничего тут себе не готовила, только кипяток для чая приносила с кухни. Хозяйка не хотела, чтоб я у нее там болталась. Смалец мог бы для яичницы сгодиться, а так, зачем? Потому и не взяла.»

Наконец он сегодня приехал. В комнату вошли двое, один такой высокий в кожаной куртке, другой более низкий в сером. Сразу подумала: мой тот, что пониже. Последнее время со счастьем у меня не ахти, а тут повезло. Это я о втором. Может, не совсем такого роста и комплекции, как мне нравится, но мордашка симпатичная.

Усы только начали пробиваться. Я удивилась: такой молодой и сразу так взлетел. А до чего вежливый! Пани, будьте любезны, сделайте то-то и то-то. Мне аж смешно стало, как он обращается, но виду не подаю, слушаю, чего ему там нужно. Живет, кажется, с матерью. Такие сплетни ходят, что она приехала сюда из Варшавы специально, чтобы за ним присматривать. Конечно, ее можно понять, боится за него: молодой, наделает глупостей. Ведь такая власть в его руках.

Жилье я сменила. Правда, не отдельная квартира, но условия теперь лучше, могу кухней пользоваться. Если на работе не пообедаю (иногда от столовских запахов тошнит), то чего-нибудь вечером себе сготовлю.

Теперь работы много, людям постоянно что-нибудь нужно. Дела ждали, когда же найдется человек, чтобы их решить. Ну и нашелся такой. Голова-то у него есть. Умеет до сути дела докопаться. Не разводит там антимонии, как некоторые. А только то-то и то-то. Говорит, как должно быть, и точка. Он такой же, как я: если чего скажет, то назад не повернет. Мне это нравится. Я очень довольна, что с ним работаю. И вечером не возражаю остаться, если работа какая срочная. Он ходит туда-сюда, руки в карманы, и диктует прямо из головы, а я пишу на машинке. Я еще никого такого не встречала, чтобы так умно и быстро мыслил. Иногда такое предложение скажет, что я даже печатать перестаю от удивления, как он это все придумал. А он меня подгоняет, брови морщит. Ему кажется, что он так взрослее выглядит. А на самом деле еще ребенок. Я как взгляну на его гладкие щеки, так у меня как будто-то горло перехватывает. Хоть он и старше меня на пять лет, а словно лет на десять моложе. Женщины взрослеют быстрее. А вот мужчины долго подрастают. Я не говорю об уме, ум-то у него есть, а опыта ну ни на грош. В людях не разбирается. Иногда я ему подсказывать должна, чтоб глаза раскрыть. Вы так думаете? — спросит и искоса на меня посмотрит. Потом брови наморщит. Не скажет, что я права, только знаю: сделает по-моему. Главное, чтобы он первый своего слова не сказал, тогда уже ничего не поможет. Будет только так, как он распорядился.

Сегодня на работу заявилась его мамаша. Вся из себя разнаряженная, в чернобурке, с зонтиком. Поболтали мы с ней, как женщина с женщиной. Она говорит мне: вы уж последите за ним, чтоб каких-нибудь глупостей не наделал. Он такой еще наивный, мой Стефан. Как-то она это сказала, что у меня аж сердце растаяло. Я ей сразу же пообещала, что не спущу с него глаз. Потом приготовила на плитке чай, подала, а она предложила с ней вместе выпить. Я мигом второй стакан достала, а тут он входит. Я с первого взгляда поняла, что ему не понравилось, как мы тут сидим. — Вам, наверное, работы не хватает, — проговорил он, обращаясь ко мне, но мамаша тотчас на мою защиту встала, начала объяснять, дескать, это она сама меня пригласила. Мама всегда что-нибудь придумает, — высказался он, но чувствовалось, уже не так злится, как сначала.

Приближался День Победы. Все пошло кувырком. Какие-то люди из Варшавы собирались приехать на открытие памятника в сквере. Это должен быть танк с красными звездами по бокам. В знак благодарности советским солдатам, потому что они первыми после немцев вошли сюда.

Сотню дел пришлось переделать, пока нам этот танк удалось в город притащить. Постамент давно уже был готов, так как скульптор работал как зверь, а вот самой главной части, то есть самого танка, до сих пор не присылали. Я как только на работу приходила, сразу за телефон хваталась и заказывала междугородный. Он нервничал, кричал в трубку, что это безобразие, компрометация серьезного дела и вообще! Дескать, для страны важно, чтобы в такой день и в том месте, где стояли немцы, воздвигнуть этот памятник. Это скрепит дружбу с нашими единственными друзьями, какие существуют со стороны восточной границы. Кто-то ему ответил, что и немцы тоже не все плохие. После таких слов он весь покраснел и закричал в трубку: черт-те что вы там несете, неужели не понимаете, о чем я говорю. Вы должны доставить то, что обещали. Потом обратился ко мне: видите, пани, ничего не понимают. А я ему на то отвечаю, что лучше всего все сделать самому — поехать в воинскую часть и договориться с комендантом. Он на меня посмотрел так, будто у меня с головой не все в порядке. Однако на следующий день велел соединить его с комендантом. И договорился с ним. Танк нашелся, художник только две звезды с боков пририсовал. И ни перед кем не пришлось одалживаться.

Давно уж прошли праздники, гости поразъехались, а я хожу как ненормальная. Случается, что встану посреди улицы и стою, уставившись в одну точку, пока меня прохожие не начнут задевать. Только тогда иду дальше.

За это время со мной столько всего произошло, что хватило бы на десятилетия.

Иногда от нечего делать задумывалась над своей судьбой, гадала, что меня ждет впереди, буду ли я хоть капельку счастлива в будущем или, наоборот, уготована мне другая участь.